Золотой империал - Андрей Ерпылев

— Хороши же некоторые из них! — Граф отчетливо вспомнил сражение на мечах в пещере Роланда. Невидимка остановился:

— Один умный человек в вашем мире (вы тоже знаете это высказывание, только немного подзабыли) говорил, объясняя теорию параллельных измерений, что для того, чтобы попасть в расположенную рядом реальность, нужно всего лишь овладеть искусством прогрызать дырки в отделяющей их стене. Вы, граф, мне кажется, овладели этим искусством в совершенстве. До свидания!

— Так мы еще увидимся?

Ночной гость от души расхохотался:

— Увидимся? Вряд ли. Но встречу лично с вами, — упор был сделан именно на последнее слово, — я гарантирую...

Последние слова более угадывались, чем слышались.

— Ротмистр! Что с вами?

Чебриков встрепенулся и сел, очумело тряся головой.

Над лагерем занимался ранний летний рассвет, Валя еще спала, а над ротмистром склонились встревоженные Жорка и Николай.

— Что с вами?

Петр Андреевич протер глаза и виновато улыбнулся.

— Вот... проспал...

Друзья переглянулись: чтобы «железный» ротмистр хоть раз поддался слабости, припомнить не мог никто.

— Изучал карту и...

Граф поднял лежащий на рюкзаке истрепанный лист бумаги, слегка влажный от выпавшей под утро росы, и... обмер.

К уже имеющимся красным звездочкам и зеленому треугольнику добавилось несколько совершенно новых значков.

Часть третья

НИ ШАГУ НАЗАД

28

Туда или не туда, куда нужно было Чебрикову со спутниками, вела тропа, указанная неведомым (и невидимым) доброхотом, посетившим Петра Андреевича, но обитаемые миры внезапно закончились, и дорога странников пролегала теперь через земли, на которые вряд ли когда-нибудь ступала нога человека.

Дикие базальтовые скалы, поросшие кое-где кустарником и громоздящиеся исполинской головоломкой под бесцветным, плоским и раскаленным, словно противень духовки, небом, буро-желтые песчаные барханы, шевелящиеся, словно живые, под непрерывным колючим ветром, или не тронутый топором дровосека девственно-непролазный лес — безлюдные миры отщелкивались, будто костяшки исполинских счетов, нанизываясь на стержень пройденных путешественниками километров и не оставляя после себя почти никаких воспоминаний.

Казавшееся поначалу волшебной сказкой, а затем опасным, но увлекательным приключением, затянувшееся путешествие превратилось в конце концов в тяжелую, временами изнурительную, но всегда донельзя рутинную работу.

Нет, никто не роптал. Все путешественники просто-напросто превратились в механизмы — шагающие, привычно оценивающие окружающую действительность на предмет опасности или, наоборот, пригодности (для ночлега, пропитания и прочих утилитарных надобностей), уже не обращающие особенного внимания на красоту внезапно открывшегося за поворотом ромашкового луга или чарующую прелесть лесного озерка.

Ушли в прошлое посиделки у костра, беззлобные подначки и розыгрыши, диспуты на самые различные, затрагивающие все на свете темы. На привалах, наскоро приготовив нехитрую пищу и распределив время дежурства, проваливались в мертвецки крепкий сон без Сновидений, готовые, однако, в любую секунду вскочить на ноги, хватая оружие. Даже Валя, осунувшаяся и как-то повзрослевшая, что ли, засыпала, обняв трофейный автомат, словно любимую с детства куклу, оставшуюся за тридевять земель отсюда.

Никто не жаловался, все понимали, что, если все идет именно так, значит, так и должно быть. О возвращении не заикался никто. Да и куда возвращаться? По своим следам обратно? Через растревоженное, будто осиное гнездо, логово бандитов, оставшихся без главарей? Через имперский мир, где, вероятно, уже на каждом столбе расклеены объявления, сулящие неплохие деньги за поимку опасных нарушителей спокойствия? Через «туристическое» болото, кишащее голодными лангенохордумами? Нет, дорога была только одна: вперед, и только вперед.

Собственно говоря, никакой прямой не было и в помине. Возможно, переходы и лежали на какой-то линии, точная конфигурация которой, если припомнить ночное видение ротмистра, была известна только самому Создателю или его зловредному антиподу, однако в реальности дело обстояло совсем по-другому.

Значки переходов, с педантичностью штабного офицера проставленные Чебриковым на контрольной карте, купленной в «демократическом» мире, ясно и недвусмысленно складывались в гигантскую, геометрически правильную окружность, захватывающую на востоке Хоревск (или, по крайней мере, то место, где он должен был находиться), а на западе, касаясь печальной памяти Краснознаменска (жители которого, надо думать, уже успели благополучно переселиться в соседний Парадиз), вернее, места того злополучного ночного Ьоя с «шакалами», в результате которого путешественники потеряли Берестова и сами едва не сложили головы на черном как асфальт радиоактивном льду, уходившую далеко в Уральские горы.

Когда окружность должна была замкнуться в первый раз, путешественники подспудно опасались самого худшего — что «тропа» вернет их в то самое место, откуда начался бесконечный марафон по ненаселенным краям, но опасения не подтвердились: миры сменялись по-прежнему и стекляшками калейдоскопа складывались в ни разу не повторяющиеся комбинации. Спираль «тропы» виток за витком уносила друзей все дальше и дальше в неведомую глубину Континуума...

Реальных опасностей, хоть как-то разнообразящих бесконечную унылую гонку неизвестно куда (радоваться или печалиться по этому поводу — непонятно), на пути встречалось тоже не так уж и много, да и не шли они ни в какое сравнение с предыдущими. Ну кто, скажите на милость, после длинношеих монстров всерьез испугается нападения довольно многочисленной стаи каких-то буро-рыжих хищников, напоминающих сразу и собак, и волков, и шакалов? Или потеряет самообладание, бредя, проваливаясь на каждом шагу то по пояс, то по горло, в чем-то среднем между горячим киселем и круто сваренной перловой кашей, к тому же окруженный совершенно непроницаемым для глаза молочно-белым туманом, наполненным ароматами скотного двора? Или запаникует, выпав из невидимого колодца в двух метрах от края бездонной пропасти, осыпающегося каменным дождем в безмолвную глубину?

Несколько озадачил один из неизвестно каких по счету переходов, когда шедший в авангарде ротмистр, оказавшись на том свете, ощутил себя в несколько пикантном положении, вмонтированным по колено в твердый, пронизанный корнями и нашпигованный округлыми камнями, словно шоколад орехами, лесной дерн, держащий ноги похлеще строительного раствора. Неизвестно, чем бы завершилось сие приключение, если бы, подергавшись на месте без особенных подвижек почти минуту, Чебриков, осознав всю трагичность ситуации, не взрыхлил бы парой точных очередей из автомата неподатливый грунт, с риском для неподвижных ступней не завершил процедуру лезвием верного «Дюрандаля» и не откатился бы в сторону буквально за пару секунд до того, как на том же месте возник, точно так же раскорячившись, Кавардовский. Что произошло бы в том случае, если бы граф не успел выбраться из неожиданного капкана, думать не хотелось... Вряд ли оказалось бы жизнеспособным «консоме» из двух слившихся воедино людей. А ведь следом шли остальные... Слава богу, последствия ограничились лишь вспоротым шальной пулей ботинком, чудесным образом набитым всякой земляной дрянью. Оставалось надеяться, что ночной невидимка, прокладывая курс, не забыл между делом, что у путешественников напрочь отсутствуют крылья, жабры или способности оставаться живыми в безвоздушном пространстве, кипящем вулканическом жерле или многометровой ледяной толще.

Обо всем этом думал каждый из путешественников, привычно делая последний шаг в невидимый проем, соединяющий два мира.

— Да здравствуют советское студенчество и профессура! Ура, товарищи!

— Ур-р-р-ра!!!

Мир, в который открылись последние по счету ворота, ничем не напоминал ни один из предыдущих.

«Миропроходцы» вывалились один за другим из ниоткуда прямо посреди бушующего праздника, по словам ротмистра Чебрикова, сродни бразильскому или венецианскому карнавалу. Никто из тысяч людей, ставших свидетелями внезапного появления кучки оборванных, грязноватых, к тому же вооруженных до зубов людей и огромного кота в эпицентре кипящей феерии, ничуть не удивился пришельцам. Наоборот, энтузиазм аборигенов, слегка утомившихся от многочасовых вокальных упражнений, обрел новый источник энергии:

— Посмотрите, товарищи, да это же герои новейшего лучшастика сезона! Соломоновские! Только посмотрите!

— Ура! Сабина Палевская!

— Да нет же, Наташка: это Лии Фан-Вей, только в гриме...

— Сабина, Сабина!..

— Арнольд Матвеев!

— Матвеев, ребята, это Матвеев!..

— Мы вас узнали, Арник! Идите к нам!

— А это кто, с мечом за спиной?..

Недоуменно озираясь, путешественники, оглушенные громогласными здравицами разноголосых дикторов и гремящей музыкой, льющейся отовсюду, ослепленные каскадом огней, оглушенные сыпавшимися отовсюду вопросами, поздравлениями, приветствиями и просто восторженными воплями, толкаемые, щипаемые, дергаемые и дружески хлопаемые по плечам, спине и остальным частям тела, медленно продвигались вперед по странно пружинящей под ногами «мостовой».