Поцелуй меня ложью - С. М. Сото

двери и все парни выпрыгивают наружу. Словно по сигналу, Маркус появляется из тени сбоку от своего дома, и там они стоят, прижавшись друг к другу.

Судорожными движениями я распахнула окно, пытаясь услышать их, но голоса были всего лишь шепотом эха. Это глупо и рискованно, я знала это, но это не остановило меня. Схватив толстовку, висевшую на краю кровати, я надела ее и вылезла в окно.

Бабушка и дедушка легли спать несколькими часами раньше, а я не могла заснуть. Мой мозг жужжал, безостановочно работая с теориями. Сон последнее, о чем я думала. Мне нужно внимательно следить за ними, особенно за Маркусом, поскольку он был самым близким подозреваемым, к которому у меня был доступ.

На самом деле, с тех пор как шериф дал понять, что у полиции нет никаких дел против кого-либо из парней, я следила за ними. Постоянно держа их в поле зрения — иногда, когда они все вместе, а иногда, когда они сами по себе — на случай, если кто-то из них оступится. И сегодня я наконец-то кое-что заполучила. Это немного, но достаточно, чтобы вызвать вопросы у шерифа Келлера.

Я сгибаюсь, стараясь спрятаться за забором, и подкрадываюсь ближе. Ловкими, бесшумными движениями я отпираю калитку и оставляю ее открытой, так чтобы у меня был способ вернуться. Низко пригнувшись, я пристально смотрю на парней, напряженно прислушиваясь к их словам. Они спорят. Я слышу, как их горячие голоса становятся все выше и выше. Они не столько кричат, сколько спорят, стараясь молчать, дабы не привлекать внимания окружающих. Я не могу разобрать, кто это делает, но кого-то толкают, и он ударяется спиной о джип. Другой парень хватает его за футболку и бьет в лицо.

Когда я перехожу на соседскую лужайку, держась в тени, мне лучше видно, кто это. Трент держит Зака за воротник футболки, прижимая его к джипу. Мои брови сдвигаются, и на лице появляется хмурое выражение. Трент опрометчиво отталкивает Зака и бежит вниз по улице. Один за другим остальные ребята следуют за ним, оставляя джип позади.

Я остаюсь на корточках перед домом соседа, размышляя, следует ли мне последовать за ними. Это опасно. Они все опасны, но что бы они ни собирались делать, посреди ночи, без своей машины, это что-то большое. И мне нужно посмотреть, что.

Даже несмотря на то, что мой мозг кричит, чтобы я развернулась и вернулась домой, я следую за ними. Я остаюсь в полу сидячем положении, держась достаточно далеко позади, чтобы они не увидели и не услышали меня.

Они сворачивают на проселочную дорогу Ферндейла. Единственное место, куда можно пойти, используя этот переулок, это лес. Когда мы проходим мимо кладбища, на мою грудь наваливается тяжесть. Слезы подступают к глазам, угрожая скатиться по щекам. Через несколько дней мне придется стоять здесь и смотреть, как гроб моей сестры опускают в холодную землю. Это одна из причин, почему я не могу заснуть. Не думаю, что я готова с ней попрощаться. У меня нет ответов, которые мне нужны для нее.

Дедушка рассказывал, что мама с папой решились на закрытый гроб. Он не сказал почему, но я догадывалась. Что бы ни произошло с ней в том лесу, ее лицо невозможно было восстановить. Моя решимость возвращается в полную силу, когда парни пересекают проселочную дорогу, через парк, выглядя чертовски подозрительными.

Где правоохранительные органы в такие моменты? Когда они действительно нужны?

Наверное, спят дома, пока парни, которые убили мою сестру, ускользают в ночь и уезжают из этого городка в колледж, без всяких проблем.

Если никто другой не воспримет это всерьез и не раскроет дело, это сделаю я.

Часть меня чувствует, что я обязана Мэдисон в правде. В этом гробу должна была лежать я. Кажется, это самое меньшее, что я могу сделать. С другой стороны, мне кажется, что я обязана получить ответы на некоторые вопросы.

Почему я вообще оказалась на их радаре?

Я крадусь за ними сквозь деревья, стараясь держаться подальше от всего, что может привлечь их внимание. Я иду на звук голосов, пока они не останавливаются. Я задыхаюсь, мой бок болит от долгой ходьбы. Ночной воздух бодрит, оставляя постоянный холодок по спине. Из-за этого у меня течет из носа, и каждый раз, когда я делаю вдох, я вижу, как передо мной парит шлейф воздуха. Мое лицо словно замерзло, а ветер потрескался.

Я остаюсь в нескольких метрах от того места, где остановились ребята, не желая рисковать и приближаться. Я делаю паузу, пытаясь услышать конец их разговора, выглядывая из-за одного из густых Секвойй.

— Просто успокойся, черт возьми, Трент!

— Нет! Блядь, Винсент, я же говорил тебе, что это случится. Мы…

— Заткнись на хрен! — кричит Зак, пугая меня. Ребята молчат. Он начинает расхаживать, проводя руками по волосам. — Мы ведь не сделали ничего плохого, верно? Нам нечего переживать по этому поводу, понимаете? Мы уезжаем в колледж меньше, чем через две ебаные недели. Самое меньшее, что вы все можете сделать, это держать себя в руках до тех пор.

— Она знает…

— Она ничего не знает. А теперь закрой свой дерьмовый рот. Придерживайся сценария, Маркус.

Мои глаза широко раскрыты, когда я пытаюсь разглядеть их сквозь деревья и редкие кусты. Мое сердце бешено колотится. Оно такое громкое, что я боюсь, что оно выдаст мое укрытие, и они найдут меня. Их голоса снова затихают, будто они двигаются, и я тоже, стараясь не отставать от них. Я следую за ними, что есть силы, но больше их не слышу. Я ничего не слышу, кроме рева крови в моих венах и звука тяжелого дыхания.

Мой пульс колотится, он бешеный и наполнен адреналином. Кровь стучит в ушах, когда я внутренне пытаюсь осмыслить этот разговор. У меня не так много времени, чтобы дать шерифу Келлеру повод предъявить обвинение одному из них. Мне нужен только один. И о ком они могли говорить? Обо мне? Это должна была быть я, верно?

Насколько мне известно, я единственная, кто следила за каждым их шагом. Другого объяснения нет. Я единственный человек в этом городке, который доставляет им неприятности. Я пыталась найти на них хоть какой-нибудь компромат, и теперь они должны знать.

Меня резко дергают в сторону и ударяют о дерево.

— Ай! — я вскрикиваю, боль разрывает мне затылок.

Чья-то рука закрывает мне рот, не давая закричать. Моя грудь вздымается, и когда фигура встает передо мной, прижимая меня к дереву, все краски