Дикие Фейри (СИ) - Валенти Сюзанна

Она запустила руку в мои волосы, направляя мой рот туда, куда она хотела, и я сопротивлялся яростному желанию укусить ее, так как часть сделки Данте не позволяла мне причинять ей боль ради удовольствия.

Когда все капли мороженого закончились, я лежал рядом с ней, пыхтя, как будто только что вытрахал из нее всю жизнь, хотя я даже не залез под ее нижнее белье.

Я по-королевски лажаю, когда дело касается этой девушки.

Элис села, натягивая рубашку и откидывая волосы с воротника, и злобно ухмыльнулась. — Тебе понравилось? — спросила она дразняще.

— Мне бы понравилось больше, если бы мой член был в тебе в то же время.

Она закатила глаза, потянулась в свою сумку и достала банку арахисового масла. Она проползла вперед и закинула ногу на меня, заставив меня приподняться и застонать, когда она опустилась на мой твердый член.

— Блядь, — прохрипел я, и она переместилась вперед и устроилась на моем животе с совершенно невинным выражением лица, как будто она не специально сделала это дерьмо. Если и была боль, которую я не любил, так это когда мой чертов член сжимали, в то время как я был готов взорваться.

Элис обмакнула ложку в арахисовое масло и поднесла ее к моим губам, пока я сужал глаза.

— Тебе понравится, — пообещала она.

Я открыл рот с пустым выражением лица, но внутри я чувствовал себя таким же цельным, как ребенок в моих воспоминаниях. До смерти отца. До того, как Мариэлла сломала меня. И хотя я знал, что это временно и как только Элис уйдет, я снова погружусь в хаос своего ущербного существа, но сейчас я хотел притвориться, что исцелился. Только ради нее. 

26. Элис

Наконец-то у меня появилось свободное пространство в комнате для отдыха и у меня закончились оправдания. Мне нужно было открыть пакет с уликами, в котором находились вещи Гарета.

Я сидела на своей койке, скрестив ноги и смотрела на него, как на тикающую бомбу, которая только и ждет, чтобы взорваться.

Я даже не знала, почему было так трудно его открыть. Я собрала вещи в его старой комнате дома, перебрала коробки, которые прислали из академии, когда освобождали его койку. И все же было что-то в одежде, которую он выбрал в день своей смерти, что заставило меня насторожиться.

Зная, что это был последний наряд, который он когда-либо надевал… некоторые из последних небольших решений, которые он когда-либо принимал. Эти вещи были рядом в его последние минуты, когда меня не было…

Я испустила долгий вздох и сорвала печать на верхней части черного пакета.

Я нерешительно просунула пальцы внутрь и вытащила его любимые кроссовки. На протекторе еще оставалось немного грязи, а неоновые оранжевые шнурки заставили меня на мгновение улыбнуться, когда я вспомнила, что говорила ему, что он выглядит как яркий придурок. Пара черных носков была свернута в клубок в одном ботинке, а его боксеры были в другом.

С моих губ сорвался смешок. Я только что провела несколько недель, мучаясь над эмоциями, которые я могла бы пробудить открыв этот пакет. И теперь обнаружила, что отшатнулась от нижнего белья моего брата. Если бы он мог видеть меня сейчас, он бы смеялся надо мной за то, что я такая слабачка.

Затем я достала пару черных джинсов, на всякий случай заглянула в карманы, но ничего там не обнаружила.

Синюю футболку было сложнее пропустить, когда на меня полился аромат его одеколона. На мгновение я снова перенеслась в его объятия и закрыла глаза, прижимая футболку к лицу, впитывая мимолетное ощущение его близости.

Сердце заколотилось, и я закусила губу, борясь со слезами, которые могли появиться. В этом месте уединение никогда не длилось долго. Я не хотела, чтобы кто-нибудь из моих соседей по общежитию обнаружил меня рыдающей над старой футболкой

Я аккуратно сложила футболку и положила ее на колени, а затем достала его бумажник.

Он был из выцветшей коричневой кожи, тот самый, который был у него много лет. Открыв его, я обнаружила банковские карты, восемнадцать аур, удостоверение личности с фотографией, от которой у меня сжалось сердце и несколько палочек жвачки. Не вишневой. Я запустила пальцы в задний карман и вытащила несколько потрепанных фотографий. На одной из них мы с ним были на пляже около четырех лет назад. Мы пошли праздновать его появление на свет в качестве Пегаса. Он летал со мной туда и обратно на своих блестящих черных крыльях, и я улыбалась весь день, пока мы плавали в море и ели столько мороженого, что нас чуть не стошнило. Тогда-то мы и решили, что однажды поселимся поближе к воде. Как только мы покинем Алестрию, банды, стрип-клуб и все то, что сделало это место чужим для нас.

Я улыбнулась воспоминаниям, борясь с желанием отвернуться от них, пытаясь просто оценить их и отогнать печаль. Я не хотела, чтобы боль от его потери мешала мне вспомнить радость от того, что он у меня был. Я должна была быть в состоянии вспомнить все хорошее, что у меня было с ним и не разваливаться на части каждый раз, когда я пыталась это сделать. Я должна была уметь улыбаться им, а не оплакивать их потерю.

Я подняла сумку, чтобы убедиться, что ничего не пропустила, и в мою руку упал сверкающий белый кристалл. От него исходило теплое чувство, шепчущее обещания на ухо и заставляющее меня прижимать его все ближе и ближе к сердцу.

— Значит, ты открыла его? — голос Габриэля заставил меня подпрыгнуть и я сжала кулак, повернувшись, чтобы посмотреть на него через плечо. Открытое окно было явным признаком того, как он проник внутрь и моя челюсть сжалась, так как ему удалось разрушить тот маленький момент покоя, который я обрела.

— Ну, я думала, что у меня есть немного времени побыть одной, чтобы разобраться с этим, — огрызнулась я.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Я не потрудилась ответить ему, поспешно укладывая одежду Гарета в пакет для улик. Я снова закрепила печать, но она уже не держалась как раньше.

Бумажник и кристалл я убрала, сунув их в карман школьной сумки вместе с дневником Гарета.

Я соскочила со своей койки и прошла через всю комнату, чтобы положить пакет с уликами на дно своей половины шкафа. Это была всего лишь одежда, и я не понимала, зачем кому-то может понадобиться лезть в это. Единственный, кто мог бы это сделать, был Габриэль и я мало что могла сделать, чтобы остановить его, если бы он решил это провернуть.

— Ты в порядке? — спросил Габриэль, когда я обернулась лицом к комнате.

— Ты готов перестать врать мне о той ночи, когда умер Гарет? — спросила я в ответ, мой тон был ледяным.

В глазах Габриэля промелькнуло чувство вины и он медленно покачал головой.

— Тогда мне нечего тебе сказать.

— Подожди, — позвал он, и я не знаю почему, но я остановилась в дверях и нахмурилась на него.

— Мне очень жаль, — грубо сказал Габриэль, его темные глаза наполнились болью, но я не могла понять почему. — За то, что солгал о той ночи, когда на тебя напали.

— Почему ты это сделал? — шипела я, и он наклонил голову.

— Я не могу допустить, чтобы ФБР задавали вопросы обо мне. Я же сказал тебе, кто-то хочет найти меня. Я не могу рисковать тем, что мое имя или моя фотография будут связаны с чем-то подобным тому, что произошло в лесу.

— Понятно. Значит, ты бросил меня под автобус, чтобы защитить себя.

— Все не так, — сказал он, подавшись вперед и потянувшись ко мне, как будто думал, что может попытаться утешить меня.

— Только тронь меня, и я оторву твою гребаную руку, — прорычала я.

— Элис, пожалуйста…

— Для человека, который настаивает на том, чтобы я держалась от него подальше, тебе трудно следовать собственным советам. А теперь отпусти меня и держись подальше. И тебе не нужно беспокоиться о том, что я стану твоей Элизианской Парой. Я скорее прыгну с моста, чем буду привязана к такому лживому мудаку, как ты, до конца своих дней.

Что-то дрогнуло в его взгляде, и в течение полусекунды я не хотела уходить от него. Но я не позволю ему остаться безнаказанным.