Повести - Владимир Тендряков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так прошли все поле, снова уперлись в лес – монолитно темный, пугающий. Жидкая, падающая изгородь отделяла поле от леса. Семен остановился возле нее; вытянув шею, поводя подбородком из стороны в сторону, стал прислушиваться.
На небе проступили крупные бледные звезды. Далеко-далеко утомленно и печально кричал дергач. От плотной стены густого ельника тянуло сыростью. Медвежатник нервно прислушивался, а кругом – сонная и вялая тишина, один лишь коростель невесело исполнял свою ночную обязанность.
Легкий треск со стороны леса – все обернулись, но за изгородью показались собаки. Они деловито подбежали к Семену, и тот, не приглушая голоса, с досадой выругался:
– Что за оказия!… Иль я дурака свалял, иль Михайло чего напутал… Пошли посмотрим, что ли. Есть ли хоть укладка-то?
Семен перемахнул через изгородь и двинулся в глубь леса прежним легким и быстрым шагом. Собаки послушно бросились вперед, исчезли в темноте. Дудырев нагнал Семена, снова спросил:
– Да туда ли попали? Про овраг же говорилось…
– Вот он, овраг, – сердито тряхнул головой Семен. – Лозняком зарос. Тут он кончается, и днем-то сразу не приметишь.
В чаще заворчали собаки. Семен круто свернул, принялся ломиться прямиком сквозь ветви.
– Кыш, пакостницы! Обрадовались! – раздался его голос.
Когда Дудырев и Митягин продрались сквозь чащу, Семен стоял на обочине крохотной прогалинки и задумчиво пошевеливал сапогом землю.
– Цела укладка, – сообщил он.
– Не приходил?…
– Спугнули его иль…
– Или?…
– Иль зажрался, сукин сын. Время-то не голодное, тут тебе и малина поспела, и черника, и овсы как раз выколосились. Жри – не хочу. Побаловал и забыл.
– Как же мы теперь найдем его? – спросил Дудырев.
Семен угрюмо промолчал, пошевеливая носком сапога мох. В сыром, пронзительно свежем воздухе тянуло приторной вонью.
– Ишь разит. Самая сладость для него, – повторил Семен.
– Так что – неудача? – допытывался Дудырев.
Медвежатник разогнулся, поправил на плече двустволку.
– Будем по лесу шарить… Чего расселись? Марш отсюда! – прикрикнул он на собак. Уже спокойнее добавил: – Для началу малинник прочешем.
Снова чащоба, снова лезущие в лицо еловые лапы, стволы деревьев, вырастающие на пути, перепутанная корневищами, в ямах и кочках земля, мрачная тишина кругом. Лес сырой, отчужденный, точно такой, каким был полчаса назад, но сейчас он не давил на мозг, не пугал. Нет поблизости зверя, исчезла тайна, пропала душа, осталась одна оболочка. Чувствовалось, что Семен Тетерин спешит из упрямства, с досады. Дудырев и Митягин по привычке подчинялись ему.
Высокий лес перешел в кустарник, стало светлее, но зато на каждом шагу попадались выворотни и залитые водой бочажки. Здесь лет пять назад был пожар, мертвые, обугленные сосны попадали, земля заболотилась, поросла ольхой и кустами малины.
Вдруг Семен так внезапно остановился, что Дудырев ударился о его широкую каменную спину.
В глубине леса раздался лай собак, два голоса: скрипучий, сухой и жесткий – Калинки, бодрый, с подвизгиваниями – Малинки.
– Наткнулись-таки, – вполголоса обронил Семен и, продолжая вслушиваться, медлительно потянул с плеча ружье. – На след наткнулись… Ну… не отставай…
Он бросился не на голоса собак, а куда-то в сторону. Дудырев побежал за ним, но сразу же потерял его из виду.
– Где вы? – донесся до него сердитый голос. – Держись меня, так вашу перетак!
Дудырев рванулся на голос, нагнал медвежатника. Хлещущие по лицу ветви, кусты, трухлявые пни, попадающиеся под ноги, – через пять минут стало жарко, кровь застучала в висках, но Дудырев ломился вперед, ловил звук шагов Тетерина, не отставал…
5
А Митягин сразу же отстал. Он выскочил на довольно широкую тропу, корявую, в каменистых буграх засохшей грязи. По ней бежать было все же легче, чем продираться сквозь чащу. И он побежал, ловя невнятный, как сквозь стену, лай собак. Лай удалялся. Митягин прибавлял скорость, надеясь обогнать Тетерина и Дудырева, которым приходилось бежать лесом.
Но вот ветки снова стали хлестать по лицу, стволы деревьев – задевать за плечи. Митягин влетел в самую чащобу, остановился, переводя дыхание. На весь лес стучало сердце. И вдруг он почувствовал, что стук собственного сердца – единственный звук среди могильной тишины. Собачьего лая не слышно.
Митягин повернул обратно, наткнувшись несколько раз на стволы березок и напоровшись на недружелюбно колючие, мокрые ели, скатился в неглубокий овражек. Разогнулся и понял – заблудился. Тропа растаяла под ногами. Ее, должно быть, протоптал скот, она вела просто в глубь леса, а потом исчезала.
Нельзя было увидеть протянутой руки. Вверху безучастно шумел ветер хвойными вершинами. Один среди леса, огромного, как море. Где-то, километрах в пяти-шести, деревенька Пожневка, окруженная полями, но где, в какой стороне? Легче всего ее проскочить, а тогда лес, лес и лес на десятки, а то и на сотни километров. Одинокий человек в нем – как сорвавшаяся блесна среди громадного озера: ищи месяцами, не отыщешь.
Шумел ветер хвоей, в просвете между черными вершинами насмешливо подмигивала звезда.
– Се… Се-мен! – крикнул Митягин.
Голос был слабый, плачущий, сырая ночь впитала его. Да разве услышит Семен, когда ломится на собачий лай вслед за медведем, разве можно пробить криком эту вязкую, как смоль, темень!
– Се… Се-мен!
Шумит ветер наверху.
Митягин бросился вслепую, ломая ветви, падая, подымаясь…
Сбоку плотная стена леса прорвалась. Митягин повернул на просвет. А вдруг да он сделал крюк, вдруг да выскочит на то самое поле овса.
Но это была поляна, узкая, стиснутая лесом, заросшая высокой жесткой травой. Посреди нее – редкая кучка елей, купающаяся в сером, густом, как кисель, тумане. Зловещей заброшенностью веяло от всего. Особенно испугала Митягина высокая трава – покосы кончаются, а здесь коса и не проходила, занесла же нелегкая к черту на кулички!…
И в это время послышался собачий лай. Митягин, не задумываясь, бросился в сторону лая…
Далекие собачьи голоса приближались. Можно было разобрать короткое жесткое тявканье Калинки. Митягин бежал по мокрой траве, хлеставшей его по коленям. Молодые елочки средь распластанного тумана плясали перед глазами.
Неожиданно одна из темных елей сорвалась с места и кургузым бесформенным комком покатилась навстречу. Митягин бежал прямо на нее, но вдруг сообразил, прилип к месту. Да ведь это же медведь. Он совсем забыл о нем!
Медведь отмахивал грузным галопом, вскидывая зад. Митягин судорожно стал срывать с плеча ружье, оступился, упал на траву, замер… Рядом послышались тяжкие удары мягких лап о землю, громкое сопение…
Промчались лающие собаки…
Митягин нащупал в траве ружье, распрямился. Из тумана вынырнула сначала одна фигура, за ней другая. По войлочной шляпе узнал Семена Тетерина, Дудырев бежал за ним шагах в десяти.
Они не обратили внимания на выросшего словно из-под земли Митягина. Тяжело дыша, с шумливой суетой проскочили мимо. Митягин рванулся за ними. Теперь он знал – не отстанет ни на шаг.
6
Проснулась сила предков. Дудырев перестал быть обычным человеком, сам превратился в зверя – злого, жаждущего крови, выносливого. Пот заливал глаза, ветви хлестали по лицу, сучья рвали пиджак, а он бежал, бежал, не чувствуя ни боли, ни тяжести резиновых сапог, перемахивал через кочки, через поваленные стволы деревьев, через пни. Он слышал только собачий лай и еще не видел медведя, по всей кожей ощущал его близость и его обреченность. Не уйти ему от собак, рано или поздно нагонят, а там…
Потные руки сжимают ружье. Впереди Семен Тетерин. Он так сильно подался вперед всем телом, что ждешь – вот-вот упадет, но не падает. Бег его кажется легким, летящим – никак не нагонишь.
Отставший где-то Митягин вдруг почему-то оказался рядом, побежал следом, чуть ли не наступая на пятки.
Лай собак превратился в осатанелый визг. Летящий над высокой травой Семен Тетерин споткнулся, распрямился, уже не побежал, а пошел вперед приплясывающей походочкой, неся на весу ружье. Дудырев перевел дыхание, смахнул рукавом пот с лица. Он понял: собаки нагнали медведя, будет встреча. Захлебывающийся от ярости собачий лай доносился с конца поляны, от самой опушки. И хотя глаза совсем привыкли к темноте, Дудырев сначала никак не мог понять, где собаки, где медведь. Он видел лишь какое-то шевеление среди деревьев. Молодая березка, как в сказке, кланялась и подымалась навстречу приближавшемуся с ружьем Семену Тeтерину. Но вот Дудырев различил среди травы спины собак и сразу же отчетливо увидел всю картину…
То, что он принял сначала просто за темный провал в опушке, был стоящий на задних лапах медведь. Собаки захлебывались, рвались к зверю, но держались-таки на почтительном расстоянии. Медведь, ухватив обеими лапами ствол березки, ломал ее, гнул из стороны в сторону, словно гигантским веником отмахивался от собак.
