Сияние Каракума (сборник) - Курбандурды Курбансахатов

— В ней витамины есть, — сказала девочка. — И углеводы. А белков мало. Мы всегда траву кушаем.

Оглянувшись на своё воинство, я увидела, что, действительно, многие из детей срывают травинки и жуют их.

— Сейчас накормим вас и углеводами и белками, — сказала я.

Тягостно было смотреть, с какой жадностью они едят. Кейик-эдже подливала и подливала им шурпу, подкладывала тёплый чурек. Кемал-ага смотрел, покусывая ус, и его прищуренные глаза страшными были, пустыми от ярости,

— Сволочи! — пробормотал он. — Ах, какие они сволочи, людоеды фашистские!.. Сына бы мне, сына!..

Никогда не доводилось мне видеть, чтобы так страстно тосковал человек о сыне, которого можно послать на фронт. Если бы мой Еламанчик был взрослым, удалось бы мне проникнуться желанием Кемала-ага? — думала я. И всё существо моё восставало против, вопило: нет, нет, нет! Но останавливался взгляд на восковых лицах непрерывно жующих детей, воображение рисовало картины рушащихся городов, чадящих руин — и мысль металась, как птица в силке, и уже не знала я, как поступила бы, случись идти на войну Еламану.

Сельские ребятишки, словно ласточки из гнезда, высовывали головы из-за дувала. Как же, любопытно, что там солдатские дети делают! Кейик-эдже погрозила им половником.

— Убирайтесь прочь! Не отвлекайте наше внимание от еды!

Она, видимо, собиралась вконец закормить гостей.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Маленькие ленинградцы постепенно осмотрелись, освоились, привыкли ко мне. И я привязалась к ним, возилась с ними постоянно, ни утра, ни вечера не замечая. Особенно к синеглазке Светланке сердце лежало. Может, потому, что постоянно ловила на себе её ищущий взгляд. Или потому, что с самого начала дочку хотелось. Или из-за её привязанности к Еламанчику — она от него ни на шаг не отходила. Не раз и не два появлялась мысль: возьму Светланку к себе. Вернётся Тархан — с двумя навстречу выйду: вот твои дети. Он сначала не поверит, а когда всё узнает, скажет: «Ты молодец, Аня, ты благородное дело сделала».

Но писем от Тархана, за исключением того, единственного, не было. Всякие мысли лезли в голову — и наивные, и страшные. Я спасалась от них работой.

Наши сельские ребятишки уже не торчали за дувалом и Кейик-эдже не гоняла их. Они получили официальный доступ в колхозный сад и каждое утро спешили туда к своим новым друзьям. В саду был постоянный гомон, но он не мешал, а радовал — он воспринимался как птичий щебет. А когда птицы шумно щебечут на де-ревьях, это значит, что в мире есть жизнь, есть покой, есть счастье, и можно радоваться жизни, ощущать сквозь опущенные веки теплоту солнечного света, касаться ветра кончиками пальцев. Конечно, сейчас война, сейчас трудности и горе. Но не вечно же это! Ведь разбили же немцев в пух и прах под Москвой! И под Можайском разбили, и в Закавказье остановили, и на Волге…

…Первым я увидела сияющее лицо Пошчи-почтальона.

— Вот, Алма, шалтай-болтай! — закричал он. — Права пословица: «Бай — баю и бог — баю»! Только что таблицу выигрышей проверяли. Тридцать тысяч! Ты когда-нибудь держала такие деньги в руках? Да за такие деньги можно купить… Знаешь, что можно купить? О-го-го!

Он сам не знал, что можно купить за такие деньги, потому что сам никогда не видал такую сумму.

— Поздравляю вас, — сказала я. — От души поздравляю.

— Не меня, не меня! — замахал он руками. — Вот этот парень отхватил тридцать тысяч!

«Этим парнем» оказался улыбающийся во весь рот Кемал-ага. Я и его поздравила с достатком. Он попросил меня ещё раз сверить облигацию с таблицей — сомневался, что такое счастье привалило. Выигрыш подтвердился, и Кемал-ага вытер вспотевший лоб тюбетейкой.

— Есть танк! — объявил он.

— Какой танк? — не сразу поняла я.

Он улыбнулся ещё шире, не скрывая своей радости.

— Танк велю на эти деньги построить. Понимаешь? Для фронта танк.

У Пошчи-почтальона глаза стали круглыми, как пуговицы.

— Как велишь, шалтай-болтай? Где в наших краях мастера найдёшь, который танки строит?

— Не обязательно у нас, — пояснил Кемал-ага. — Позвоню в райком. Там подскажут, куда деньги на танк сдать.

Пошчи подумал и сказал:

— Тогда уж лучше самолёт строй. Этот… истребитель который…

— На самолёт, пожалуй, маловато средств, — ответил Кемал-ага. — Танк, он всё равно что трактор, только в броне. А у самолёта и крылья там и пропеллеры всякие… Нет, не хватит на самолёт.

— А ты из хозяйства что-нибудь продай, — посоветовал вошедший в азарт Пошчи-почтальон. — Хочешь, я продам, шалтай-болтай, подкину немножко тебе?

— Погоди пока, — отмахнулся Кемал-ага, — с райкомом посоветуемся, там видно будет.

— Рассчитывай на меня! — заверил его Пошчи.

Добрый он был человек, хоть и суматошный немного. И Кейик-эдже была под стать ему, такая же добрячка, вечная хлопотунья за других. И они пришли к тому же решению, которое втайне вынашивала я.

Как-то Володя, который обходился уже без костылей, спросил у Пошчи-почтальона:

— Дядя Паша, вы тоже воевали?

Тот покрутил своей увечной рукой, осмотрел её со всех сторон, словно невидаль какую.

— Воевал, сынок Володя.

— На каком фронте? На Ленинградском?

— Здесь воевал, в Каракумах.

— Разве и тут фашисты были? — не поверил мальчик.

— Можно сказать, были. — Пошчи снова демонстративно осмотрел руку. — Джунаид-хан, он похлеще твоего фашиста, весь народ проклинал его, кровопийцу. Наш эскадрон возле колодца Дамбла биваком стоял. Окружили нас джунаидовские головорезы. «Валла!» — кричат. «Сдавайся!» — кричат. «Уходите!» — кричат. А сами маузерами и саблями размахивают. Ух, страшно! Им, понимаешь, вода нужна, кони падают, а колодец — у нас. Крепко мы дрались тогда. Сдаваться нельзя было — всё равно зарежут наиздевавшись. Уходить некуда — кони наши пристали, в песках нас враги догонят и порубят. Да и нельзя было уходить: колодец-то — наш. Вот тогда и ранило меня. Много и раненых и убитых было, а выстояли мы.

Володя слушал с горящими глазами. Я тоже слушала. В общем рассказ был правдив, лишь чуточку Пошчи привирал. Изувечили его руку не джунаидовцы, а волки, от которых он, будучи чабаном, отбивал отару. Дрались они вдвоём с подпаском против целой стаи. Вряд ли остались бы в живых, не подоспей на помощь люди из случайно проходившего неподалёку каравана. Пошчи почему-то считал зазорным рассказывать об этой истории и, когда спрашивали о руке, вспоминал колодец Дамбла. Он, по-моему, уже и сам верил, что именно там его ранили.

— Дядя Будённый идёт, — сказал Володя.

Кемал-ага и в самом деле своими пышными усами походил издали на легендарного командира Первой конной армии. Мужественный, подтянутый, бравый, хоть сейчас в седло и — «Сабли во-он!». Лишь немногие знали, что дышит он только половинкой единственного лёгкого и что почки у него отбиты — результат плена у басмачей во время коллективизации.

— Чему улыбаешься, почта? — осведомился он, подходя и присаживаясь рядом с нами.

— В новое обличье тебя дети произвели, — ответил Пошчи-почтальон.

— Докладывай, что за обличье.

Володя покраснел, укоризненно воскликнул:

— Ну, дядя Паша!..

И торопливо захромал прочь. Он, когда спешил, заметно ещё прихрамывал, плохо кость срасталась.

Выслушав Пошчи-почтальона, Кемал-ага сказал:

— Был бы счастлив, доведись послужить народу, как Семён Михайлович. Я ведь служил под его началом. Мало, правда. Эх, друзья, так устаю я последнее время — прямо поясница переламывается!

— Стареешь, — определил Пошчи-почтальон. — Вот чай, пей и набирайся сил. Гляди, как ленинградцы наши от чая ожили — бегают, прыгают козлятами, даже смеются.

— Это, ровесник, не только от чая, — возразил Кемал-ага.

А я подумала: «Сейчас он в хорошем настроении от своего выигрышного танка, сейчас я у него и попрошу. Вряд ли ответит, что ты, мол, молодая, своих ещё дюжину нарожаешь…»

— Кемал-ага, сколько времени дети отдыхать у нас будут? — спросила я, начиная свою атаку.

— Считай нисколько, — ответил он, прихлёбывая из пиалы и отдуваясь. — Подкормили мы их малость, выправили, на ноги, можно сказать, поставили. Теперь им дорога лежит в детдом — может, в райцентре, может, в Ташаузе.

— Не всем в детдом, не всем! — закричал Пошчи-почтальон. — Одного себе забираю! Усыновлю! Нельзя, что ли? Закон дозволяет, я закон знаю!

Кемал-ага почесал затылок, усмехнулся виновато.

— Такая же мыслишка, признаться, и у меня была. Дочерей — целых три, а сына — ни одного. Разве это порядок? Я беру…

— Только не Володю! — опередил его Пошчи-почтальон. — Володю мы с Кейик давно присмотрели. Её идея, между прочим.

— Не волнуйся, — успокоил его Кемал-ага, — Я Мишу попрошу, чтобы он ко мне жить перешёл, безрукого…