Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 А все сие и произвело то последствие, что не успело помянутое мирное торжество окончиться, как бывший до того, но все еще сносный и сокровенный народный ропот увеличился тогда вдруг скорыми шагами и дошел до того, что сделался почти совершенно явным и публичным. Все не шептали уже, а говорили о том въявь и ничего не опасаясь, и выводили из всего вышеописанного такие следствия, которые всякого устрашить и в крайнее сумнение о благоденствии всего государства повергать в состояние были.

 Теперь посудите, каково ж было тогда нам, находившимся при полицейском генерале и о увеличивающемся с каждым днем помянутом всенародном ропоте, огорчении и неудовольствии получающим ежедневные уведомления? Не долженствовало ль нам тогда наверное полагать, что таковой необыкновенный ропот произведет страшное действие и что неминуемо произойдет какой–нибудь бунт или всенародный мятеж и возмущение? Ах! любезный приятель, мы того с каждым почти часом и ожидали, и я не могу вам изобразить, каково было для нас сие критическое время и сколь много смущались сердца наши от того ежедневно.

 Но никто, я думаю, так много всем тем не смущался, как я. Известное уже вам тогдашнее расположение моего духа и мыслей делало меня ко всему тому еще чувствительнейшим. Я воображал себе все могущие при таком случае быть опасности и бедствия, тужил тысячу раз, что находился тогда при такой должности и жил при таком генерале, который, в случае мятежа или возмущения, всего легче мог и сам погибнуть, и нас с собою погубить; желал быть тогда за тысячу верст от него в отдалении; помышлял уже несколько раз о том, что воспользуюсь дарованною всему дворянству вольностью, просить в отставку и требовать себя абшида {Немецкое — отставка; здесь, в смысле послужного списка, аттестата.}, но и досадовал вкупе и досадовал неведомо как, что тогда собственно учинить того было не можно и что необходимо долженствовало дожидаться наперед месяца сентября, с которого дозволено только было проситься в отставку. Сие обстоятельство паче всего меня огорчало, и я истинно не знаю, что бы со мною было и до чего б я дошел, если б при всех сих — крайне смутных обстоятельствах — не подкрепляло меня мое твердое упование на моего Бога и сделанное единожды навсегда препоручение себя в его Святую волю не ободряло весь мой дух и не успокаивало сердце. Я надеялся, что святой его и пекущийся о благе моем промысл верно не оставит меня и при сем случае и произведет то, что за лучшее и полезнейшее для меня признает. И, ах! Я не постыдился и в сей раз в сем уповании моем на моего творца и Бога!

 Он и действительно не оставил меня и произвел то, чего я всего меньше мог тогда ожидать и думать! Словом, Святой воле его угодно было расположить тогда так обстоятельствы, что я вдруг и против всякого чаяния и ожидания сперва власно как некоею невидимою силою оторван был от моего генерала, наводившего собою на нас толь великое опасение, а вскоре потом ни думано, ни гадано получил то, чего только жаждала вся душа моя и вожделело сердце. И как происшествие сие принадлежит к достопамятнейшим в моей жизни и имело великое влияние на весь остаток оной, то и опишу я оное вам в подробности.

 Случилось это в один день и, что удивительнее, в самый таковой, в который мы по дошедшим до нас чрез полицейских служителей новым слухам о увеличившемся ропоте и недовольствии народном в особливости были растревожены, и о том, собравшись перед самым обедом в кучку, между собою судачили, воздыхали и говорили, как вдруг без памяти прискакал к генералу нашему один из государевых ординарцев и, пробежав мимо нас к генералу в кабинет, ему сказал, чтоб он в ту же минуту ехал к государю и что государь на него в гневе. Не могу изобразить, как нас всех необыкновенное сие явление поразило и удивило. Что ж касается до генерала, который только что взъехал тогда во двор, возвратившись из обыкновенных своих всякий день путешествиев и расположившись на сей день обедать дома, хотел было только скидывать с себя кавалерию и раздеваться; то он, побледнев и посмертнев от сей неожидаемой вести, только что кричал: «Карету! Скорей карету!» и бежал в нее садиться опять, и как оная была еще не отпряжена и ее вмиг опять подвезли, то, подхватя с собой товарища моего, князя Урусова и полицейского ординарца, которые одни в тот день с ним ездили, полетел от нас как молния туда, где государь тогда находился, и с такою поспешностию, что едва успел нам сказать, чтоб мы погодили обедать, покуда он либо сам приедет, либо пришлет карету обратно.

 Оставшись после его, не знали мы, что думать и гадать о сем происшествии, и прежнее наше судаченье сделалось еще больше и важнее.

 — Уж не произошло ли чего особливого? — говорили мы между собой. — Уж не сделалось ли где мятежа или возмущения какого? Ныне того и смотри, и гляди!

 О государе всем нам известно было, что он в то утро поехал за город смотреть пришедший только накануне того дня к Петербургу прежний свой и любимый кирасирский полк.

 — Уж не произошло ли там чего–нибудь не дарового? — продолжали мы говорить. — Или не увидел ли он чего во время езды своей туда?.. И, ахти!.. Беда будет тогда генералу нашему!.. На первого он оборвется на него и первому скажет, для чего он, будучи полицеймейстером, не глядит, не смотрит…

 Далее думали мы и говорили мы:

 — Уж не узнал ли каким–нибудь образом государь, что генерал наш тайком и часто ездит к государыне и просиживает у ней по нескольку часов сряду, и не за то ли он на него разгневался?..

 Сим и подобным сему образом догадывались и говорили мы между собою, дожидаясь возвращения генеральского, и сгорали крайним любопытством, желая узнать истинную причину, которая, однако, при всех наших думаньях и догадках никому из нас и на мысль не приходила. А потому и судите, сколь великому надлежало быть нашему изумлению, и сколь сильно поражены были мы все, когда, вместо генерала, прискакал к нам один товарищ мой, князь Урусов и, вбежав к нам в зал, его любопытством встречающим, учинил нам пренизкий поклон и сказал:

 — Ну, братцы! поздравляю вас всех!

 — С чем таким? — подхватили мы и воспылали еще множайшим любопытством слышать дальнейшее.

 — А вот с тем, государи мои, — продолжал он, — что всякий из нас изволь–ка готовиться в путь!

 — Куда это? — спросили мы в несколько голосов и перетревожились уже от одного слова сего.

 — Куда? — подхватил он. — Ни меньше ни больше как в заграничную армию!

 — Что ты говоришь? — спросили мы, крайне смутившись. — Неужели генерала посылают в армию?

 — Какое тебе генерал? — отвечал он. — Генерал как генерал остается там же, где был, и поехал теперь с государем обедать, а изволь–ка все мы за границу!