Дети Ванюхина - Григорий Ряжский

Циммерману Айван дал на вживание в старую новую жизнь неделю. Дмитрий Валентинович, организовавший к тому времени для супругов элитную стосорокаметровую квартиру на пешеходном Арбате, резво занялся восстановлением их бывшего российского гражданства, и это тоже не оказалось делом сложным, тоже семечки получились просто при его деловом подходе и хозяйственной умелости. Ну а через назначенную неделю бывший наставник по преодолению фундаментальных математических переулков, поражаясь тому, что удалось за это время увидеть в этом неизвестном ему городе, вышел на работу в «Мамонт» в качестве научного эксперта-консультанта с окладом вице-президента корпорации. Еще через месяц, завершив ознакомительную пробежку по делам корпорации, новый сотрудник, переходя с русского на английский и обратно, излагал бывшему ученику собственные соображения в деле дальнейшего упрочения «слонового» монумента. Со стороны это могло походить на разговор двух неагрессивных чокнутых, но к этому времени Дмитрий Валентинович уже точно знал, что к сумасшествию это не имеет ни малейшего отношения, и искренне огорчался, что переводу на человеческий язык магнитная запись этого разговора не подлежит, как он ни старался вникнуть в нее сам и как ни трудились над смысловой расшифровкой ее специально обученные люди.

«Поговорить бы с Арнольдом этим, про какого они меж собой толкуют, напрямую пообщаться, – подумал первый заместитель, – встречу бы с ним организовать за бабки – в чем там хитрость их главная, хаосов этих…»

К середине лета Макс окончательно перебрался к Циммерманам. И до этого он нередко оставался у Ларисы, после того, разумеется, как уехали ее родители. Но, проснувшись однажды рядом с ней, он неожиданно вспомнил, что после обеда непременно должен заскочить к Марку Самуиловичу и забрать CD-плеер. Именно так и подумал: не к себе домой заскочить, а в дом к Лурье, к дяде Марку. Что он и сделал, но кроме плеера захватил и все остальное, от штанов до фотографий.

– Спасибо за все, дядя Марк, – поблагодарил он Марка Самуиловича на другой день, – я теперь у Ларисы поживу, мы решили, так лучше будет для нас, и для вас удобней тоже. Не получается у нас с ней больше друг от друга по отдельности. Я лучше звонить вам буду и рассказывать как и чего. И Ирине Леонидовне тоже позвоню и тоже скажу, ладно?

– Ну конечно, – ответил Марк Самуилович, не зная, как к этому относиться, – удачи тебе, сынок.

Он и правда не знал, что для него это означает теперь. За все прошедшее с момента Иркиного отъезда время роман его с Клэр не угас и даже не потерял прежней силы. Поменялись лишь правила игры и порядок их отношений, полностью перенесший почти ежедневные встречи на ее территорию. Было в этом и неудобство, но связанное не только с удаленностью студийного апартамента Клэр от центра города, а еще в силу иной причины. Никогда после того, что случилось в семье Лурье, Марик не оставался у Клэр на ночь, всегда возвращался домой. И не из-за того, что там его ждал Макс, – Макса самого теперь можно было застать не часто, даже по ночам, а потому, что чувствовал – так надо: позвонит Ирка, а его нет, он не дома, он спит в чужой постели, и его обнимает совсем другая женщина, совсем ему не жена, и он тоже обнимает ее и говорит ей что-то на чужом языке: другого она не знает и не знала никогда, и поэтому не улыбнется так его шутке никогда, как улыбнулась бы Ирка, а улыбнется по-другому и засмеется тоже по-другому, и след оставит на стакане другой от других губ, и пахнуть подушка будет иначе, когда она утром уйдет в душ, а он отбросит одеяло, раскинет в стороны руки и переложит голову на ее место, смятое ее головой, в ту самую ямку, которую еще недавно грела ее смуглая щека. И снова знал он, что Ирка тоже про это знает, про все это, и чувствует, что больно ему от этого, но и хорошо тоже, очень хорошо, раз это хорошее сумело вытеснить собой самое лучшее, что было в их жизни – прошлое, – но не растерять и не забыть, и смогло заставить страдать и метаться, но не объяснить и даже не приблизить к пониманию – что же делать им всем с самими собою, в конце концов, как всем им с самими собою быть…

Клэр прекрасно Марка понимала и старалась вести себя так, словно ничего в отношениях их не изменилось. Ее как будто совсем не удивляли его вечерние отъезды домой, которые не прекратились даже после того, как родственник из Москвы Максим переехал жить к «герлфренд Ларисса» со всеми вещами. Она не задавала ему вопросов – просто целовала перед уходом. Сам Марик тему эту не поднимал, потому что объяснить состояние свое не умел. Да и не считал нужным. Странным несколько было для Клэр другое: почему неудобные эти встречи на далласских выселках после исчезновения Макса не сменили адрес на прежний, на адрес дома доктора Лурье. Но и об этом не считала вправе она пытать своего зрелого друга. Он уходил и ничего не предлагал, а она оставалась и садилась за письменный стол, чтобы успеть еще немного поработать над диссертацией про болты. К этому времени Клэр, справившись с расчетными нагрузками, перебралась через промежуточные доказательства и уже вместе с Марком подбиралась к предварительным выводам по использованию облегченных элементов, не требующих сварных соединений. Оставалось немного, максимум год, – и сразу защита. Ну, а после защиты, решила она для себя: или Марк Лурье есть, или Марка Лурье нет. А пока он есть, она не будет лезть ему в душу с вопросами, она будет беречь своего друга и научного руководителя и будет провожать его с улыбкой на лице всякий раз, когда он уходит от нее в ночь, унося на лице запах ее кожи и аромат ее духов, чтобы вернуться в тот самый дом, где она столкнулась на лестнице с миловидной женщиной, с которой они не представились взаимно, а лишь деликатно отвели взгляд, но в последний момент успели все же быстро посмотреть друг другу в глаза. А еще она постарается не забыть, что после той встречи пошел совсем другой отсчет в их жизни, вовсе не легкий, как было прежде, и далеко не воздушный, как было тогда…

В этот день он вернулся от Клэр как обычно и, не успев еще войти в дом, услышал, как надрывается в гостиной телефон. Гудки были назойливые и долго не прекращались. Не переобувшись, он прошел в дом и снял трубку.

– Это я, – услышал он голос Ирины. Голос дрожал, и Марик понял – что-то случилось. Во всяком случае, она звонила точно не для того, чтобы выяснять отношения. – Тебе нужно срочно прилететь в Москву, Марк, – и снова он догадался, что произошло нечто ужасное, потому что не смог бы припомнить, когда в последний раз Ирка называла его так, Марком, только, когда дурачилась или же обижалась по мелочам. Ни то ни другое сюда не годилось.

– Родители? – спросил он, предполагая худшее. – Девочка? – и тут же уточнил: – Девочки?

– Ванька погиб, – выдавила Ирина Леонидовна на том конце трубки, – сына твоего убили, Ваньку нашего. – Она перестала пытаться сдерживать себя и зарыдала.

– Что?!! – заорал в трубку Марик. – Как убили? Кто убил?

– При… летай скорее, – через рыдания удалось выговорить ей, – мы дожде… мся хоронить… мы дожде… – далее пошли короткие гудки.

В Москву Марк Самуилович прилетел вместе с Максом. Пока летели над Атлантикой, не проронили ни слова. Подлетая к Шереметьево, Макс сказал лишь коротко:

– Дома…

Встречал их с лимузином лично Дмитрий Валентинович. Макса обнял и молча постоял, Марку Самуиловичу крепко по-мужски сжал руку и проникновенно посмотрел в глаза.

– Крепитесь, мужики, – сказал первый заместитель, – мы найдем их, обещаю.

– Кого, дядь Дим? – не понял Макс. – Кого вы найдете?

Дядя Дима не ответил.

– Как Ирина Леонидовна? – спросил Марк Самуилович.

– Держится, но плоха, – честно ответил он, – пока на таблетках, но обойдется, мы полагаем. С ней наши люди рядом, если что.

– Меня домой, пожалуйста, – попросил Максим, – на Плющиху.

– Меня тоже, – добавил Марик, – на Пироговку.

И только в машине он вспомнил, что не спросил у Дмитрия Валентиновича, как Милочка-то, жена Ивана. Но тот доложил обстановку сам:

– Людмила еще не вернулась, летит обратно первым рейсом, мы нашли ее через агентство. Иван Маркович ее перед… незадолго до того на восстановление отправил, отдохнуть в Таиланд, на две недели. Она уже знает теперь, завтра ее встречаем. А с девочками няня пока. С Ниночкой и Сарой. Они в порядке, – он замялся, – в смысле, они как всегда, как были.

Ирину Марик увидал только на похоронах, через два дня, когда вернулась Милочка и все было расставлено и договорено. По просьбе родственников были только самые близкие: жена покойного с его приемными родителями, родной брат-близнец, бабка с дедом Заблудовские, Полина Ивановна Ванюхина, сопровождаемая Петром Лысаковым, супруги Циммерман и первый зам Дмитрий Валентинович. До похоронного дня Ирина Леонидовна оставалась на Плющихе и домой не возвращалась. Марик туда постоянно звонил, но бравшие трубку чужие голоса постоянно менялись и все время говорили разное. Один раз к телефону подошел Макс, но извинился и сказал, что Ирина Леонидовна подойти не сможет. В любом случае, с женой его не соединяли. К Фабриции Львовне он тоже не зашел и не стал звонить, понимая, в каком сейчас состоянии оба Заблудовские. Вечером, однако, увидал из окна тестя: тот стоял на газоне, держа в руке поводок, а с поводка рвался в сторону английский бульдог тигрового окраса. Марик тряхнул головой, но наваждение не исчезло.