Женская собственность. Сборник - Валентин Черных

Теперь Бурцев шел легко, самое страшное уже позади, о том, что впереди, думать не хотелось. Он почувствовал, как промок от пота пиджак, он мечтал хотя бы о нескольких секундах прохлады, но пиджак все-таки не снял. За последние годы у него живот стал переваливаться через ремень. Пиджак скрывал живот, поэтому он ходил в пиджаке, причем всегда застегнутом, поэтому его считали педантом и занудой, хотя он таким никогда не был.

Бурцев достал из пачки последнюю сигарету, хорошо бы, конечно, сигарету приберечь — неизвестно, сколько ему еще шляться по этому Токио, — но не выдержал и закурил, может быть, чем меньше у него останется возможностей, тем быстрее он примет решение.

И тут он увидел полицейского. Он заметил движение — надо бы свернуть, не исключено, что проходящие мимо японцы с переносным телефоном сообщили в полицию, что на улице мочился большой белый человек. Полицейский приближался. Приземистый, с револьвером в полуоткрытой кобуре, наручниками, баллончиком с газом, дубинкой, вооружение дополняли мощные ботинки, которыми можно запросто перебить ноги. Он даже не шел, он почти плыл, как небольшой, но очень хорошо вооруженный корабль. Полицейский прошел мимо, даже не скосив своего косого глаза на Бурцева. Он докурил последнюю сигарету, и от этого стало еще тоскливее, ему хотелось уже есть, но особенно пить. Всюду стояли автоматы, заполненные сигаретами, кока-колой, пивом. Он внимательно осмотрел автомат и не понял, как им пользоваться. Подошел японец, бросил несколько монет, нажал на клавишу снизу, и автомат выбросил в желоб пачку «Мальборо». Но у него не было монет. Он ходил по Токио уже три часа: если в среднем по пять километров в час, значит, он прошел около пятнадцати километров, столько было от его деревни Блины до райцентра Опочка.

И вдруг он понял, что дальше идти не может, ему необходимо присесть или прилечь. Когда он шел от Блинов в Опочку, он сворачивал с дороги, ложился в прохладную траву, лежал и смотрел в серо-голубое, неяркое небо с проплывающими облаками.

Но сесть было негде. Если бы вспомнить название отеля!.. Он точно помнил, что название напоминало какую-то нашу птицу. Он уже много раз перебирал в памяти названия птиц, но отель не мог называться ни вороной, ни воробьем, ни голубем или кукушкой, ни дроздом. О том, что название отеля напоминает птицу, он подумал сразу, как только увидел название отеля. Надо только вспомнить птицу.

Бурцев вытер платком лицо. Он потел уже три часа, а пот все не кончался. Возле него остановилась крупная, почти одного роста с ним европейка с белыми волосами и голубыми глазами. Финка или шведка, решил он. Она тоже обливалась потом, хотя на ней, кроме шорт и легкой кофточки, ничего не было. На тротуаре стояла вешалка с кофтами. Японцы перебирали кофты, и, что самое удивительное, они совсем не потели. А он и шведка обливались потом. «Не для этого климата мы созданы, — подумал Бурцев, рассматривая шведку. — Мы для зимы, для лесоповалов, когда и рост нужен, и сила, и лишний жирок не помешает как предохранение от морозов».

Шведка выбрала кофту, о чем-то спросила продавца, по-видимому не поняла, переспросила, продавец написал цену на листке бумаги. Шведка расплатилась, пересчитала сдачу, тут же, не отходя, сняла свою мокрую от пота кофту, выкатив огромные белые груди; надела новую кофту, а только что снятую сунула в урну для мусора, улыбнулась продавцу, ему, Бурцеву, и он улыбнулся ей — очень уж все это поразило его.

И тут он увидел небольшой скверик с тремя скамейками, четырьмя деревьями и фонтанчиком. На одной скамейке расположилась молодая японская пара, на второй спал пожилой японец, он спал уютно, сняв башмаки. Третья скамейка была свободной. Он спешно направился к ней, боясь, что, если на нее сядут двое японцев, он уже на скамейке не поместится.

Он успел сесть, снять башмаки, носки, чувствуя подошвами ног уже прохладный асфальт. «Полежу немного», — решил он. Бурцев лег, подогнул ноги по длине скамейки, и получилось, что он свернулся калачиком, совсем как в детстве. Он закрыл глаза и мгновенно уснул.

Он проснулся только через два часа. Первое, о чем он подумал: все, ботинок нет, ботинки хорошие, чешские, твердоватые, но прочные. Он глянул вниз. Ботинки стояли там, где он их поставил.

Бурцев сел, вытянул ноги, откинулся на спинку скамейки, с тоской подумал, что придется вставать и снова идти по этому бесконечному Токио. «Не пойду, — решил он. — Буду сидеть, пока не найдут». И тут он услышал, что совсем рядом говорили по-русски. Говорок был московский, быстрый. Один тенористый матерные слова вставлял пару раз. Бурцев и сам матерился, когда бывал за границей. И все наши матерились: никто же не понимает, всегда хочется на стороне высказать вслух то, чего нельзя сказать дома. Можно и козлом обозвать, зная, что тебе не ответят «сам козел», а только улыбнутся в ответ на непонятное слово.

Теперь Бурцев разглядел двух молодых парней в шортах и кедах, у одного из них на шее болталась зеленая сумка из-под противогаза.

— Ребята! — позвал Бурцев. Но, по-видимому, Бурцев сказал слишком тихо, парни, не услышав, уже проходили мимо. — Ребята! — почти крикнул Бурцев.

Парни остановились, увидели его.

— Вроде нам, — сказал один.

— Надрался, — сказал второй.

— Ребята, помогите, — попросил Бурцев. — Я не пьяный, я заблудился.

— Надо помочь россиянину, — сказал первый, и они подошли к Бурцеву.

Парни оказались аспирантами из Московского университета и проходили стажировку в Токийском университете. Одного звали Кириллом, другого Никитой. Из интеллигентных семей, подумал Бурцев. Лет двадцать назад интеллигенты стали называть своих детей исконно русскими именами — Иванами, Филиппами, Евдокиями. Свою фамилию и имя Бурцев не назвал. На всякий случай. Но честно рассказал аспирантам, как он отстал, не называя фамилий Серегина и Шишова и Института консервов; рассказал, как оставил карточку гостя в отеле, а название отеля забыл.

Аспиранты попросили вспомнить район, где находится гостиница. В Токио нет привычного центра, есть районы со своими центрами. Бурцев ничего не помнил, он только помнил, что название отеля, как он это прочел, напоминало какую-то птицу, но какую, он тоже забыл.

— Отведем его в полицию, — предложил Никита, тот, что с противогазной сумкой. Он сказал так, будто Бурцев был иностранцем и не понимал даже по-русски. «Я тебе это припомню», — решил Бурцев и сказал:

— Нет. Я не пойду в полицию.

Он не стал объяснять им, что, если полиция найдет его гостиницу, об этом узнают все: и в посольстве, и на фирме, и в институте, и тогда уж точно никто к нему не будет относиться всерьез.

— Ну, попытайтесь сосредоточиться, — попросил Кирилл. — Вот вы подходите к отелю, смотрите на вывеску и решаете, что название отеля напоминает название птицы. Почему?

Бурцев сосредоточился. Вот он подошел к отелю, задрал голову и прочел название, все-таки он когда-то изучал немецкий и латинские буквы еще помнил. Вывеска была на фронтоне последнего этажа, дальше было небо, почти такое же, как дома: голубовато-белесое, и тогда он подумал, что хорошо бы сейчас лечь в прохладную траву, смотреть вверх… И тут он вспомнил.

— Пиздрик! Так называется птица. Пиздрик!

Увидев некоторое недоумение на лицах аспирантов, Бурцев объяснил:

— Это у нас на Псковщине так называется чибис. Он то взлетает вверх, то опускается вниз. И кричит: Пиз! Пиз! Вот его и прозвали пиздриком.

— Нет, — сказал Кирилл, — без компьютера не обойдешься. Это же десятки тысяч вариантов. И непонятно, по какой ассоциации искать, по чибису или по пиздрику… Пойдемте в полицию.

— Нет, — сказал Бурцев. — Вы что-то должны придумать!

Когда у него в доме ломался телевизор, из мастерской всегда приходили такие же молодые, вынимали какие-то приборы, что-то заменяли, и телевизор начинал работать.

— Ладно, — сказал Никита. — Есть идея. Последняя. Только слушайте очень внимательно и рассказывайте подробно. Вы вошли в свой номер. Что вы сделали?

— Попробовал открыть окно — не получилось. Потом хотел включить кондиционер — не получилось.

Он не стал рассказывать, как хотел принять душ и едва не ошпарился, зачем уж так позориться-то.

— Потом вы сели за стол, — напомнил Никита. — На столе лежала папка. В ней открытки и шариковая ручка. Дайте ручку!

— Ручка без колпачка, в карман не положишь. Я не взял.

— В пепельнице лежали спички, — продолжал Никита. — Вы же взяли их?

— Вообще-то я пользуюсь зажигалкой, но спички взял. Как сувенир.

— Дайте мне спички.

Бурцев достал спички и протянул их Никите, тот, глянув на них, протянул Кириллу.

— Как ты догадался? — удивился Кирилл.

— Да они все семьдесят лет подворовывали. Не мог не прихватить.

«Значит, мы подворовывали, — обиделся Бурцев. — А вы совсем другие, что ли?» Он почему-то вспомнил, что, выезжая в командировки от ЦК читать лекции, он всегда говорил, что у нас нет конфликта поколений. Конфликта, может быть, и нет, они нас просто вытесняют.