Загадка золотого кинжала (сборник) - Фергюс Хьюм

– На хрен мне такие сюрпризы, сэр. – Кэбмен ловко соскочил с козел и вдруг, угрожающе засопев, придвинулся к несчастному патриоту вплотную. – Слышь ты, умник, либо, того, плати, либо садись взад, покатим в участок разбираться. Ну?!

И именно в этот миг, когда исчезла последняя надежда на чудо, МакГуайр вдруг увидел, как по набережной приближается статная фигура его знакомого. Это был мистер Гудолл, табачник с Руперт-стрит.

Тут придется сказать, что МакГуайр на самом-то деле не знал, кто такой Теофил Гудолл. Бывает: Лондон – город большой, а рядовые динамитчики – люди маленькие. То есть МакГуайру было известно, что Гудолл держит табачную лавку, где продается товар только наилучшего качества, – а еще при этой лавке есть специальные курительные помещения, где ведутся умные и учтивые беседы. Иногда обрывки этих бесед достигали слуха нашего товарища, позволяя оценить свободомыслие и достоинство владельца «Богемского сигарного дивана», но в курительный салон МакГуайр зван не был. Так что в действительности их знакомство ограничивалось тем, что динамитчик (разумеется, не открывая, что он динамитчик) изредка покупал у принца (разумеется, не догадываясь, что тот принц) сигары – а этого, увы, в наше время недостаточно для поручительства. Но тонущий, как известно, хватается даже за соломинку.

– Слава богу! – воскликнул МакГуайр. – Я спасен! Вот идет мой друг, он одолжит мне денег. – И, отстранив кэбмена, бросился к табачнику. – Сэр! – воскликнул он. – Мистер Гудолл! Мы не представлены, но я бывал в вашем «Диване» и вы, без сомнения, должны помнить меня в лицо. Сейчас, сэр, я внезапно оказался подкошен злосчастными обстоятельствами, в которых нет ни капли моей вины. О сэр, не знаю ваших религиозных убеждений – но если вы надеетесь снискать место у престола Господа, а также во имя спасения невиновного и ради блага человечества, одолжите мне два шиллинга шесть пенсов!

– Я не узнаю́ вас в лицо, – возразил мистер Гудолл, – тем не менее припоминаю вашу бороду – к сожалению, сэр, исключительно потому, что более безвкусного, вызывающего фасона и отвратительной стрижки мне не приходилось видеть ни у кого из моих покупателей. Вот вам соверен[52]; даю его даже не в долг, но безвозвратно – однако с условием, что вы обреете подбородок. Разумеется, вы не можете сделать этого прямо здесь, на месте – однако дайте мне слово, что прямо сейчас вернетесь в ожидающий вас кэб и отправитесь в ближайшую парикмахерскую.

Схватив монету, МакГуайр бросился к кэбмену, на бегу взывая к нему, чтобы тот открыл дверцу. Вскочил в экипаж, схватил чемодан – и, тут же выпрыгнув на набережную, со всех ног бросился к парапету. В следующий момент он, опасно перевесившись через гранитное ограждение, швырнул свой страшный груз в воду.

К сожалению, «опасно» здесь не просто фигура речи. Отважный патриот перегнулся слишком далеко – и полетел в Темзу вслед за чемоданом.

О нет, он не погиб: Теофил Гудолл спрыгнул за ним следом и вместе с подоспевшими прохожими успел вытащить на берег до рокового исхода.

В тот момент, когда МакГуайр уже приходил в себя, гранит набережной коротко дрогнул от подводного взрыва. А посреди реки поднялся столб воды – не такой уж высокий и, должен признать, совершенно безвредный для Империи Зла…

Дело о персонаже

Понятие «виртуальная реальность», казалось бы, современней некуда. Тем не менее и для современников Конан Дойла, Честертона, Киплинга оно тоже исполнено смысла. Многие авторы викторианского (и поствикторианского, но все-таки давнего, 1920–1930-х годов) детектива отлично умели оперировать «сотворенными мирами». Прежде всего, разумеется, литературным и театральным. Книга современного им жанра, древняя инкунабула, затерянный в веках научный трактат, зачитанные до дыр страницы шекспировской пьесы и сценическое воплощение описанных там событий – все шло в дело. Рабочее место библиотекаря или прилавок ломбарда сулят для этого не меньше возможностей, чем полицейский участок и контора частного сыщика.

Честертон и Киплинг предстают тут в необычном амплуа. Однако детективу есть место и на стыке с фантастикой, и на стыке с историческим повествованием.

Сквайрз и Хьюм нашим читателям неизвестны: сейчас вам представляется возможность ознакомиться с их творчеством на русском языке. Впрочем, Сквайрз малоизвестен и британцам: о его личности, например, не сохранилось практически никаких сведений. Возможно, это псевдоним. Современники Шерлока Холмса и Конан Дойла хорошо умели хранить секреты – и избегали без крайней необходимости выносить свои тайны на суд общественного мнения.

Фергюс Хьюм как человек и писатель, наоборот, известен своим соотечественникам весьма хорошо, в англоязычном мире его даже забытым автором не назовешь. Даже странно, что до нас детективы Хьюма почему-то ранее не добирались. Ведь цыганская девушка с томиком Данте в руках, выполняющая работу Шерлока Холмса, – это, пожалуй, даже более колоритный образ, чем детектив-библиотекарь, наделенный подчеркнуто обыденной, дважды обыденной английской фамилией Браун-Смит!

Впрочем, два минуса, как известно, дают плюс, а удвоенная обыденность способна вывести в совершенно неожиданные измерения.

Гилберт Кит Честертон

Гнев улицы

Честно говоря, не могу твердо вспомнить, документальная это история или художественный вымысел. Разумеется, если я перечту весь текст очень внимательно, то какого-то из двух выводов мне не миновать. Но, видите ли, трудно прочитать внимательно то, что еще не написано. Тем не менее память об этом сохранилась у меня с раннего детства – едва ли не с той начальной поры, когда пробуждаются воспоминания как таковые.

Вообразил ли я все до того, как научился говорить? Рассказал сам себе до того, как научился читать? Или, может быть, все же прочитал до того, как научился удерживать в памяти название книги?

И все-таки я практически уверен, что не читал эту историю. Ведь все мои детские книги запомнились хорошо: не по названию, а по картинкам, шрифту, цвету страниц… расположению отдельных слов… ярким буквам заголовков… По размеру и толщине, наконец… Нет, среди до сих пор любимых и памятных первых книжек ничего подобного не было.

Смею предположить, что речь идет о воспоминании из прошлой жизни.

Хватит предисловий. Вот как все было.

Я сидел за ланчем в одном из так называемых «быстрых» ресторанчиков, что в Сити. Вам, конечно, известен этот тип заведений: пищу там принято поглощать с такой скоростью, что не успеваешь обратить внимания на вкус (а возможно, он в этой еде и отсутствует), сам же ланч, в свою очередь, пролетает так быстро, что не воспринимается как отдых – хотя для джентльменов из Сити это единственный получасовой перерыв посреди рабочего дня. Посетители, очень занятые люди, тем не менее полностью свыклись с таким вот «не отдыхом». Они все – в черных цилиндрах или деловых котелках, будто действительно не находят даже лишней секунды, чтобы снять головные уборы, и как загипнотизированные поминутно поглядывают на часы. Короче говоря, это рабы современного образца: прислушайтесь, как звенят их цепи – часовые цепочки, которыми они прикованы к своим собственным жилетным карманам. Самые тяжкие кандалы из всех возможных; и самые новые.

Один из новых посетителей вошел в ресторан, уселся за столик напротив меня. Он резко отличался от всех остальных джентльменов: не облачением (как и они, был в строгом черном костюме, который более впору клирику, чем клерку), а тем, что единственный из всех снял головной убор и повесил его на шляпную стойку у входа. Правда, движения его при этом были столь торжественны, словно он извинялся перед своей шляпой за проявленную к ней непочтительность. А потом этот человек опустился на стул и – вот тут мне снова пришло в голову сопоставление с клириком – склонился над ресторанным столиком столь странным движением, словно это был алтарь.

Губы его шевелились, как при молитве.

Я присмотрелся внимательнее. Мой визави был крупным, крепким мужчиной сангвинического телосложения. Весь его облик заставлял думать о жизненном преуспеянии. Но эта странная дрожь, эта нервозность, с которой он прикоснулся к поверхности стола…

– Вообще-то эта мебель достаточно надежна, – счел необходимым сказать я, просто чтобы разрядить ситуацию. – Хотя, конечно, некоторые склонны это ее качество переоценивать.

В следующий миг я перехватил взгляд моего соседа – и понял, что заговорил совершенно напрасно. Взгляд его был, чтобы не искать других слов, совершенно апокалипсический. Осторожные, даже пугливые движения – и лицо маньяка-убийцы. К счастью, никто из остальных посетителей этого не заметил: иначе они, опрокидывая стулья и роняя тарелки, бросились бы прочь из помещения.