Колесо Фортуны - Николай Дубов

Фураж? Идти-то не по своей земле - у мужиков не возьмешь, немцу платить надо... А не приведи бог, мор какой начнется? Падеж лошадей?.. Нет уж, слуга покорный!

Пускай эту славу Георг-Лудвиг собирает.

- Славу, коли будет, государь император себе заберет, - сказал Теплов, - а все незадачи да прорухи на других свалит.

- Сидя в Санкт-Петербурге, трудно присвоить славу полководца, - сказал Сен-Жермен.

- Император сидеть в столице не собирается, ладится в поход вместе с армией.

- Но еще ведь не было коронации!

- Их величество, - ухмыльнулся Теплов, - до венца Мономахова желает увенчать себя лаврами Александра Македонского.

- Ох и злоречив ты стал, Григорей Николаич, - сказал Разумовский. Гляди, опять до крепости доболтаешься. Второй раз выручить тебя удастся, нет ли...

- Так ведь вы, ваше сиятельство, я чай, не донесете?

И господину графу ни к чему... Вот я и не опасаюсь.

- А ты поопасись! И у стен уши бывают. Тогда кто-то же донес на тебя!

- Нашлись люди добрые...

- Вас посадили в крепость? - спросил Сен-Жермен.

- Как же! Двадцать третьего марта только и выпустили. Что ж ты господину графу не похвастал, Григорей Николаич?

- Было б чем...

- Ну, хотя бы тем, что после этого стал генералом...

- Решительно ничего не понимаю, - сказал Сен-Жермен. - За что вас могли посадить?

- За оскорбление императорской фамилии, - широко заулыбался Разумовский. - Наш Григорей Николаич по мелкой не ходит...

- Грех вам насмехаться, ваше сиятельство! Конечно, в моем положении, поелику я всем обязан вашей милости...

- Ну-ну, не прибедняйся, сирота казанская. Знаем мы вас... Представляете, сударь, что-то мне занадобилось, приказываю позвать Теплова. Говорят - нету, не приходил. Посылаю в академию - и там не появлялся. Ну, думаю, захворал - может, лекаря надо? Посылаю дежурного офицера к нему домой. Тот возвращается сам не свой и что-то шепчет. Ты, спрашиваю, почему шепчешь? Говори как следует. "Не смею, говорит, громко".

И дальше шепчет: "Господин Теплов по приказанию их императорского величества сею ночью заарестован и препровожден в Санкт-Петербургскую крепость". - "За что?" - спрашиваю. "Сие, говорит, осталось покрыто мраком". Я тут же во дворец, к императору. Тот обрадовался. "А, гетман, оставайся обедать, мне свежее английское пиво доставили". "Благодарствуйте, ваше величество, я пива не пью. Если уж пить, так горилку...

Только мне сейчас и не до горилки. По вашему приказанию арестован статский советник Теплов, а он, можно сказать, моя правая рука". - "В таком случае, гетман, смотри, как бы тебе не остаться одноруким. Теплов государственный преступник и после следствия будет судим по всей строгости законов. А ты в другой раз лучше будешь выбирать себе "руки"..." - "Да в чем его преступление? Что он сделал?" Ну, когда прибыло свежее пиво, с его величеством много не наговоришь. Однако я - настырный. На следующий день снова. Без толку. На .следующий - опять за свое. Его величество в одну дуду - следствие закончат, тогда доложат. Время идет - Теплов сидит. Известно ведь: посадить недолго, долго - сидеть...

А я Григорья Николаича знаю: ему только дай рот открыть, он мигом ангела чертом изобразит, черта - ангелом. Себя - тем более. Я и говорю, мол, ваше величество, вы совершили такой мудрый акт - упразднили Тайную канцелярию, повелели ложнодоносчиков наказывать, а тут ведь не иначе, как донос ложный. Я Теплова знаю десятки лет - он верный слуга царя и отечества, вашего императорского величества преданный раб. Явите милость не ждите, пока приказные крючки состряпают обвинение, спросите его сами. При вашей проницательности вы сразу увидите, брешет он или говорит правду, заслуживает наказания или невинно оклеветан... Ну, а дальше сам рассказывай, как ты выкручивался...

- Выкручиваться было не в чем - истинную правду рассказал. Привели меня, представили перед его величество. "Ну, говорит, признавайся, как ты оскорблял императорскую фамилию?" - "Никак, мол, не оскорблял.- И в мыслях того не имел. Невинно оклеветан". - "Но ты про императорскую фамилию говорил?" - "Говорил.

А что говорил - вот как перед богом! - имел намерение доложить вашему величеству, так как полагал, вашему императорскому величеству знать это надобно". - "Отчего же не сказал?" - "Случаю такого не представилось, а потом меня за мои же добрые помыслы - в крепость..." - "А что ты такое сказал?" - "Если по правде, так и сказал не я, я только повторил... Изволите видеть, ваше величество, когда вы восприяли императорский престол, народу, как водится, выкатили бочки вина, полпива, выставили быков на закуску..." - "Неужели целых быков?" - "Нет, ваше величество, простонародье называет быками толокно с постным маслом... Вот я тогда и потолкался меж людей, чтобы послушать, что говорят об этом радостном событии - известно ведь: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке... а пьяных было тогда предостаточно". - "Ну и что говорили?" - "Ликовали, радовались, пили ваше императорское здравие... А более всего понравилось мне, как сказал один солдат: "Оно, конечно, царство ей небесное, Лисавет Петровне... Ну, а все-таки ладно, что теперь обратно мужик будет, а не баба. Оно как-то сподручнее, когда мужик, а не баба в императорах... Больно много их было, баб-то..." Вот только эти слова я и повторил, ваше величество. А в них никакого оскорбления или неуважения к императорской фамилии нету. Посудите сами: Елисавет Петровне солдат желал царствия небесного, а сам радовался тому, что императором стали вы, ваше величество... Я потому и хотел доложить вашему величеству про эти слова, что сказаны они не по команде или наущению, а прямо из души, от полноты чувств, кои испытали все подданные при вашем восшествии. А меня за это - в крепость. Разве это справедливо, ваше величество?" - "Чуфства, - говорит Петр Федорович, - это карашо. А почему такой груби слова - "баба"?" - "Так ведь, говорю, народ-то темный, ваше величество, он по-благородному изъясняться не обучен...

И суть не в словах, а опять же в чувствах и ликовании.

Я, как услышал, у меня сердце зашлось от радости за вас, ваше величество, вот, мол, как нашему новому монарху радуются все подданные, от вельможи до самого последнего солдата... А меня за это - в крепость". "Ладно, говорит, я строг, но справедлив. В крепость больше сажаться не надо. А за понесенную обиду... В каком ты чине?" - "Статский советник, ваше величество". - "Произвожу тебя в действительные статские советники". - "Премного вашей милостью..." - "Но, говорит, произвожу с оставлением в отставке. Чтобы не повторял глупи слова! Императрикс, die Kaiserin, не есть "баба", она есть священный осоп..." Так я и стал вроде как штатский генерал, да только по одному названию. Можно считать - в насмешку. Вот такая дурацкая история-с, - усмехаясь, закончил Теплов.