Рельсы - Чайна Мьевиль

Глупо утверждать, будто это все места непроезжие. История длинна; в ней было, есть и будет немало поездов. Все когда-нибудь да случается. Менее спорным, точнее, абсолютно бесспорным представляется утверждение о том, что проехать через такие участки чрезвычайно сложно.

Глава 59

Сальважиры искали утиль — в особенности активно одна из них. Пираты пиратствовали. Военные поезда отыскивали новые острова и объявляли их собственностью Манихики. А звери?

Talpa ferox. Не самый предсказуемый крот. Прожорливость и мощь сделали его королем подземного мира. И что же?

Не было никакого сомнения в том, что Насмешник Джек, философия капитана, сменил тактику. Он копал быстрее, описывал зиги и закладывал заги уже с куда меньшей охотой, чем раньше, предпочитая идти по прямой. То, что он делал теперь, хотелось назвать одним словом — бегство.

Бзик капитана в отношении этого животного заразил всю команду. Энтузиазм — это вирус, такой же, как любопытство или одержимость. Есть люди вирусоустойчивые, у них иммунитет: вот и в команде «Мидаса» кое-кто потихоньку плевался, глядя на эту гонку, но их плевки бесследно впитывались в грязь; другие пробовали уговорить офицеров вернуться к более традиционной охоте. Вуринам нервничал. Но они были в меньшинстве.

Офицеры Напхи по очереди следили за радаром, и поезд не останавливался, продолжая преследование ночью и днем. Мимо пролетали изолированные города на краю света, в темноте похожие на стаи светлячков, скалы. Насмешник Джек пер на север. Прочь от своих обычных охотничьих угодий.

— Тебе понравилось бы, — шептал доктор Фремло, стоя на палубе и глядя в пустоту ночи, которую узкий луч их головного прожектора расстегивал перед собой, словно замок-«молния», и, проходя, застегивал снова. — Надеюсь, что жизнь сальважира пришлась тебе по вкусу.

На рифе утиля было полно съеденных ржавчиной поездов и человеческих костей. Ветер гонял по нему пустые панцири больших земляных жуков и сброшенные огромными сороконожками чулки старой кожи такой величины, что в них запросто могли уместиться по нескольку человек сразу. Птицы обычно избегали этой почти безрельсовой местности, но именно над ней кружило теперь, по крайней мере, одно существо с крыльями.

Смешанная с мусором земля закипела. Что-то поднималось из нее на поверхность. С шумом и воем, разбрасывая пыль и куски отбросов, показался вращающийся предмет — это была обшитая металлом кабина длиной с вагон, она вылезла, пятясь задом, и шлепнулась на рельсы сикось-накось. Подземный снаряд, устрашающий в своей обтекаемости. Когда пыль вокруг осела, в снаряде открылся люк, и из него показалась голова. Исследовательница глубин обозревала окрестности. Для этого она сняла защитные очки с лица, на котором кожа полностью скрылась под слоем грязи и машинного масла.

— Так, ладно, — сказала она себе. — Вылезли, значит.

Она щелкнула пальцами. Потрескивая и сопя, точно от обиды, механизм принялся преобразовывать свои шасси в многочленные хваталки, механические руки. Травизанда Сирокко оглядывала мусорный ландшафт с бесстрастием профессионала. Она держала путь туда, где, по слухам, лежал потерпевший недавно крушение товарный поезд и где еще было чем поживиться. Сирокко поджала губы. Глядя на нее, вы решили бы, что она, наверное, оценивает приблизительную рыночную стоимость того, что видит, и были бы правы.

Вдруг что-то спикировало сверху и заметалось совсем рядом с ней. Создавая колебания в воздухе.

— Привет, — сказала Сирокко. Ее очки снова поползли наверх, загудел и защелкал зуммер. — О, и правда, привет, — повторила она. — Ты, как я погляжу, не здешняя.

Она снова поджала губы, но на этот раз совсем не потому, что думала о деньгах.

— Немного мяса, — сказала она, — и веревка. Похоже, предстоит поудить в небе. У меня гость.

Глава 60

Шэм прятался. Много часов подряд он, можно сказать, только этим и занимался. Прятался на совесть, не жалея сил.

После того сумасшедшего скачка к свободе он перележал среди диких скал взрыв пиратского поезда, который разметало и размазало по рельсам, прибытие манихийского военного состава, вопли и мольбы уцелевших пиратов, последние звуки боя, рык хищников. Громкие жалобы пленников.

Шэм сполз по каменистой осыпи вниз, к основанию склона, прикрытого от ветра. Спрятался среди камней и скоро застучал зубами, начав ощущать их вечный холод. Он нашел ямку, съежился в ней, подтянув колени к груди. И стал ждать. Он был одинаково нужен пиратам и военным. Ему не были нужны ни те, ни другие.

Что же ему теперь делать?

Бой скоро стих. Он слышал, как последние оставшиеся в живых пираты ждали, пока военные проверят последние источники звуков. Ища, среди прочего, и его. Слышал, как тяжелый состав ушел обратно тем же путем, каким прибыл. Слышал, как, пыхтя, удалялись дрезины, которые манихийцы отрядили для сбора раненых — благородный жест.

Шэм старался не задумываться о том, что нельзя же ему оставаться здесь всегда. Он закрыл глаза и попытался отогнать преследовавший его образ — лицо Робалсона, подхваченного с палубы вихрем огня и дыма.

Когда после финальной стычки между пиратами и военными прошло часа два-три и никаких звуков вокруг больше не было, он услышал абсолютную беспоездность этого места. Кричали чайки, выл ветер, шелестел песок, полируя камни. Шэм обыскал свои карманы с не меньшим тщанием, чем какой-нибудь заблудившийся путешественник изучает карту неведомой местности. Нашел пару орехов и огрызок лакричной палочки. Съел.

А потом настала ночь. Когда и как это вдруг так стемнело?

И он уснул.

Не зная, что делать и куда деваться, измученный, напуганный, голодный и исключительно одинокий, Шэм отключился от реальности и, дивясь самому себе, заснул.

Он проснулся рано, свинцовый холод пробирал до костей, небо было светлым, но тусклым. Руки и ноги затекли так, что он чувствовал себя не то марионеткой без кукловода, не то охапкой отсыревших дров. Шэм крепче обхватил себя руками и стал слушать, как по-волчьи завывает его живот. Наконец он просто устал бояться, и это подняло его с места.

Тот день он посвятил исследованиям. На рельсах вдали от берега были видны останки пиратского поезда. Останки самих пиратов, не востребованные подземными жителями, валялись вокруг.

Остров имел периметр мили примерно в две. Склоны у него были несообразно крутыми, повсюду оплетенными плющом и какими-то узловатыми вьюнками, на которых местами висели гроздья плодов или чего-то вроде. Очень осторожно Шэм надкусил один. И тут же выплюнул отвратительную, горько-горькую и одновременно слащаво-сладкую мякоть. Его желудок взвыл. Зато на острове нашлась вода. Тонкой струйкой она сочилась из какого-то водоносного слоя наверху. Шэм припал к ней губами и начал шумно всасывать в себя влагу, не обращая внимания ни на то, что от нее ломило зубы, ни на ее минеральный привкус.