Scar_Tissue_rus - Kiedis Anthony

Во время этого допроса, другой коп систематично дюйм за дюймом обыскивал меня, начав с кроссовок и носков.

Я рассказывал первому копу, когда и где я родился, мой адрес, а он всё это записывал, отвлекая меня, пока его напарник меня обыскивал. Он уже добрался до моих штанов, выворачивал карманы, которые были наполнены плохими новостями.

“В твоей куртке есть внутренние карманы?” - спросил второй коп. Я заволновался и показал им билет на самолёт и всё остальное, что лежало во внутренних карманах.

Как раз, когда он уже обыскал другие карманы, и почти приступил к тем, в которых всё лежало, его напарник посмотрел на мои кроссовки и спросил: “Ты еврей? Почему у тебя Звезда Давида на кроссовке?”

Я взглянул наверх и увидел бедж с его именем. Там было написано КОЭН (COHEN).

“Нет, но мой самый лучший друг еврей, и у нас обоих есть вещи со Звездой Давида”, - ответил я.

Коэн посмотрел на своего напарника, который практически нашёл у меня наркотики, и сказал: “Ковальски (Kowalski), отпусти его”.

- Что? – спросил Ковальски.

- Дай, я поговорю с ним секунду, - сказал Коэн и отвёл меня в сторону, - слушай, ты не должен быть здесь, - прошептал он мне, - чем бы ты там не занимался, тебе не идёт это на пользу, поэтому садись на свой самолёт и сваливай отсюда. Чтоб я тебя здесь больше не видел".

Я кивнул головой, и как только загорелся зелёный свет светофора, перебежал улицу и, наконец, в то утро приехал в аэропорт.

Когда мы прилетели в Мичиган, я всё ещё был под кайфом. Я увидел свою маму в зале ожидания и подошёл к ней, но она не смотрела прямо на меня, потому я выглядел так, будто вылез из могилы.

“Привет, Мам”, - кротко сказал я. Её взгляд, полный шока, ужаса, страха, грусти и недоверия, был невыносим. “Давай сразу поедем в клинику”, - попросил я.

Мы подъехали к зданию и спросили у работника, в каком здании здесь лечат метадоном. Нам ответили, что клиники штата Мичиган прекратили использовать метадон уже шесть месяцев назад. Это были действительно плохие новости для меня, потому что в обычно время я бы пошёл куда-нибудь и достал бы себе наркотики. Но я не мог. Я едва ходил, а у меня в кармане не было ни пенни.

Специалист предложил мне пройти курс долговременного лечения, но на это нужно было потратить год. Я бы лучше пересёк черту и умер, чем ложиться в больницу на год.

“Другая альтернатива это Армия Спасения, - сказал парень, - но там вы не пройдёте курс детоксикации”.

Мы поехали в захудалый район Грэнд Рэпидс, и я записался в Армию Спасения. “Спасибо, мы вернём вам вашего сына через двадцать дней”, - сказали они, и моя мама уехала. Я был в недоумении. Они отвели меня в большую комнату и дали мне кровать. Я оглянулся и увидел белых, чёрных ребят, латиносов, алкоголиков, наркоманов, парней, сидевших на крэке, и нескольких парней постарше. Я отлично вписывался в компанию.

Меня мучили ужасные ломки. Я знал, чего ожидать, потому что уже проходил через это. Я знал, что у меня будет дико болеть живот, и каждую кость в теле будет ломить. Когда ты двигаешься, болят твои ресницы, брови, локти, колени, лодыжки, твоя шея, Глова, спина, болит всё. Даже те части твоего тела, которые никогда до этого не болели, тоже болят. Во рту ощущается плохой вкус. Где-то с неделю ужасный насморк невозможно контролировать. Мне, конечно, не было настолько плохо, но самую ужасную агонию вызывала постоянная бессонница. Я не сомкнул ни разу за эти двадцать дней. Ночью я не спал, а ходил по коридорам, сидел в зале и смотрел ночное телевидение. Первые несколько дней я также не мог есть, но вскоре аппетит восстановился, и я начал питать свой организм мясом.

Спустя несколько дней, кто-то из персонала подошёл ко мне и сказал: “Тут ты каждый день должен посещать собрания”. На улице было холодно и снежно, я чувствовал себя несчастным, но принял свою судьбу такой, какой она была, и вместе с остальными ребятами ходил в эту маленькую комнату. Я не был настроен на понимание происходящего, потому мной овладели физическая боль и эмоциональная агония, несмотря на это, я посещал собрания и видел двенадцать этапом, висевших там на стене. Я пытался прочесть их, но не мог сфокусировать зрение, пытался послушать людей, но не мог справиться со своими ушами.

Я издевался над всем, что имело отношение к умеренности и восстановлению моей жизни. Я видел наклейки, которые призывали избавиться от пагубных привычек в одни день, и думал: “К чёрту всё это”. Я был наркоманом, безумным артистом, жуликом, злодеем, лжецом, обманщиком, вором и многим другим, поэтому, естественно, я начал искать способы обойти существующие здесь правила. Была ли проблема в деньгах? В Боге? В религии? Я не понимал, что же меня всё-таки меня останавливало.

Но я сидел на собрании и чувствовал, что происходящее в этой комнате имело для меня смысл. Там просто находилась кучка людей, похожих на меня, которые помогали друг другу слезть с наркотиков и найти новый образ жизни. Я очень хотел найти для себя лазейку, но не мог. Я думал: “О, Боже, эти люди так похожи на меня, но они больше не употребляют наркотики, не выглядят несчастными, шутят о таком дерьме, уже за разговоры о котором многие люди уже давно бы упекли их в тюрьму”. Одна девушка встала и начала рассказывать о том, что не могла бросить курить крэк, даже, несмотря на то, что у неё был ребёнок. Ей приходилось отдавать своего ребёнка матери. Я думал: “Да, я бы делал так же. Я бы отдавал ребёнка маме и исчезал. Я также поступал со своей группой”.

Это не было культом, жульничеством, причудой или уловкой, для вытягивания денег; просто одни наркоманы помогали другим. Одни были уже чисты, другие были только на пути к этому, потому что говорили с тем, кто избавился от зависимости, были честными и не боялись сказать, насколько разбитыми были. Я вдруг осознал, что если бы делал это, то тоже был бы чист.

Я пробыл там двадцать дней, не спал, но ежедневно посещал собрания, слушал людей, читал книги и придерживался всех основных правил.

По прошествии двадцати дней я вернул домой к маме в Лоуэлл, чувствую себя совершенно другим, по сравнению с приездом. Мне было двадцать четыре, и я ьыл полностью чист впервые с одиннадцати лет. Я мог спать по ночам, и мы с мамой радовались приходу следующего дня. Мой отчим Стив (Steve) всегда меня поддерживал, так же, как и мои сёстры. Я чувствовал себя довольно хорошо, что странно, если принимать во внимание всё, что я разрушил в своей жизни. В тех собраниях было очень много оптимизма, исходящего от людей, освободившихся из собственных внутренних тюрем, всё казалось свежим и новым.

У Стива было много старых тренажёров, я их восстановил и немного занялся своим телом. Я совершал долгие прогулки и играл с собакой. Я так давно не чувствовал себя нормально, я ни за кем не гнался, никому не звонил, не встречался с кем-то среди ночи, чтобы уговорить его продать мне наркотики. Удивительно, но ничто подобное не приходило мне в голову.