Ледяной поход генерала Корнилова - Андрей Юрьевич Петухов

Партизанского осталось не более 300 штыков, еще меньше в Корниловском. Замечается редкое для добровольцев явление – утечка из боевой линии в тыл. Казаки расходятся по своим станицам. Конница, по-видимому, ничего серьёзного сделать не может. Снарядов нет, патронов нет. Число раненых в лазарете перевалило за полторы тысячи»[296]. Перед самым совещанием адъютант главнокомандующего корнет хан Хаджиев передал ему от начальника обоза генерала Эльснера записку с сообщением, что в запасе у армии осталось всего 12 000 патронов.

Состояние духа у всех присутствующих было подавленное. Особенно сильное впечатление произвели доклады строевых начальников на кубанцев. Истинное положение дел на фронте предстало перед ними во всей своей неприглядной наготе. Находясь в тылу, в Елизаветинской, они были уверены, что город вот-вот падёт.

Несколько часов назад сопровождавший атамана член Кубанской Рады, в прошлом депутат IV Государственной Думы, Н. Н. Николаев, не доезжая вёрст пяти до фермы, повернул обратно, со словами:

– Знаете, Александр Петрович, я вернусь назад за вещами, не подлежит сомнению, что Екатеринодар сегодня возьмут…

И вот теперь, сидя на военном совете в тесной полутёмной комнатке и потрясённые услышанным, кубанцы осознали всю трагичность положения армии.

Опустив глаза, военачальники стали обмениваться мнениями. Во время безрадостной беседы генерал Марков, полулёжа на соломе, склонил голову на плечо генерала Романовского и, заснув, тихо похрапывал. Сказались бессонные ночи, нервное и физическое переутомление. Многие из присутствующих тоже были близки к тому, чтобы последовать его примеру. Генерала Маркова кто-то толкнул.

– Извините, ваше высокопревосходительство, – сказал он, – разморило – двое суток не ложился…

Неожиданно раздался грохот от разрыва снаряда и мощный удар в наружную стену сотряс здание. Оказалось, что крупный осколок гранаты плашмя ударился в стену, но не проломил её. Все присутствующие встрепенулись, вернувшись к суровой действительности. Сонливость как рукой сняло.

– К сожалению, я замечаю утечку в глубь тыла совершенно здоровых бойцов из рядов армии, не говоря о казаках, которые не хотят воевать и расходятся по станицам, – продолжил совещание главнокомандующий. – Наша конница, посланная в тыл большевикам, ничего серьёзного не сделала и, пожалуй, не сделает[52]. Число раненых с каждой минутой увеличивается, а медицинского персонала и медикаментов у нас нет!

Генерал Корнилов не возражал докладчикам, не пытался сгладить тяжёлую картину происходящего, да и нечем было.

– Положение действительно тяжёлое, – глухим голосом резко сказал он, нарушив гнетущую тишину, – и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту.

Затем главнокомандующий предложил каждому участнику совещания высказаться по вопросу – продолжать осаду города или снять её, а если отходить, то куда? «Деникин и Романовский высказались за немедленный отход от Екатеринодара, считая взятие города делом безнадежным, – писал А. П. Филимонов. – Богаевский полагал, что город взять можно, но удержать его нельзя. Разбуженный Марков заявил, что если он, генерал, так переутомился, что заснул на совещании, то каково же состояние рядовых бойцов. Он находил, что нужно отойти от города и двинуться по казачьим станицам в горы, в Терскую область»[297].

– У нас ещё будут победы, – закончил свою речь генерал Марков.

Из речей высказавшихся военачальников следовало, что наступательный порыв частей прошёл и настал предел человеческих возможностей, что для овладения кубанской столицей в настоящее время нет ни сил, ни средств, а неудачный штурм грозит катастрофой.

Когда настал черёд давать заключение кубанцам, полковник Филимонов и Л. Л. Быч горячо и единодушно высказались за продолжение осады, считая, что отступление – худший вариант. Генерал Алексеев считал, что город надо штурмовать, но перед этим дать войскам передышку.

– Я полагаю, что лучше будет отложить штурм до послезавтра, – предложил он. – За сутки войска несколько отдохнут, за ночь можно будет произвести перегруппировку на участке Корниловского полка, быть может, станичники подойдут ещё на пополнение.

На самом деле предложение это являлось лишь скрытым колебанием и не давало армии ощутимых выгод. Трудно говорить о каком-то отдыхе частей, находившихся под обстрелом в цепях в боевой линии. Противник накопил свежие силы, и в случае контратаки войска истратили бы последние боеприпасы. И что тогда – брать город голыми руками, на штык? Небольшие подкрепления могли подойти, но, оценив обстановку, многие находившиеся в строю казаки могли разойтись по домам. Отсрочка лишь несколько сглаживала психологический накал, не более того. Однако главнокомандующий без полемики, как-то сразу согласился с генералом Алексеевым.

– Итак, будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1 апреля, – подвёл он итог совещания, который, судя по всему, был им предрешён.

Что вообще означал этот штурм? Лобовая атака измученных четырёхдневным боем людей, без артподготовки, без резервов, почти без патронов, на хорошо оборудованную позицию, на в десять, а может, и в двадцать раз сильнейшего числом противника, сведения разведки были очень приблизительны… Акт отчаяния, почти наверняка обрекавший боевые части на гибель, а обоз и 1500 раненых – на плен и мученическую смерть…

Опытные военачальники, генералы Деникин, Романовский, Богаевский и Марков прекрасно понимали это, и, как могли, протестовали, предлагая тоже тяжёлый, но разумный вариант – отступление. Понимал, конечно, и генерал Алексеев, не мог не понимать, но почему-то встал на сторону вождя армии, бесповоротное решение которого можно было объяснить только глубочайшим психологическим срывом… На какое-то время в комнате воцарилось гробовое молчание. «Мы были собраны, по-видимому, не затем, чтобы узнать наше мнение по этому вопросу, – с горечью отмечал А. П. Богаевский, – хотя Корнилов и спросил его, а для того, чтобы внушить нам мысль о неизбежности этого штурма»[298].

Под занавес генерал Марков предложил, для подъёма боевого духа в частях, – всем начальникам, кубанскому атаману, правительству и Раде во время штурма идти впереди боевых цепей. Возражений не последовало.

Когда, понурые и усталые, участники совета разошлись, в комнате у главнокомандующего задержался генерал Деникин. По свидетельству А. И. Деникина, между ними состоялся следующий диалог:

– Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?

– Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмём Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.

– Этого вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенными тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.

– Вы выведете.

А. И. Деникин встал и взволнованно проговорил:

– Ваше высокопревосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армии – она вся погибнет.

В этот момент кто-то вошёл, разговор оборвался и навсегда остался неоконченным…

В тот же вечер с передовой в резерв прибыл генерал Казанович. В разговоре с ним главнокомандующий сообщил, что предстоит решающий штурм города, Партизанский полк будет в резерве, и в решительную минуту он двинет его вперёд. Генерал Казанович выразил уверенность в том, что атака удастся, раз сам генерал Корнилов лично будет ею руководить.