Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru - неизвестен Автор

СОН ОБ ИСПАНИИ їзакрою Писание, брошу писание черным по белому, viva Испания, здравствует, да! - и Леон, и Кастилия, год несвободы, неделя идиллии горной, морской, по-мадридски столичной, до неприличия гастрономичной, sopa de ajo, а с ним solomillo чем для идальго на час не идилья? глянуть Альгамбре в восточные очи, эх, скакунами арабские ночи, мавру - вздыхать, христианам - отрада, как позабуду? Гранадаї Гранадаї еду в Толедо, где грек Доменикос Ортиса во гроб положил знаменитым, не более, впрочем, чем сумрачный Гойя, вправду ли в Прадо увижу его я воочию? вряд ли, не встать спозаранку, заполночь пьянка, фламенко, испанка, роль культ-туриста играючи рьяно, трясись на автобусе к Сан-Себастьяну, не то к Барселоне, к Sagrada Familia выйди и ахни - свобода, идилья, сушь и оливы - ряды серебристые ангелы в перышках, чистые, чистые, чистое чудо, самокопание побоку, есть только я и Испания, жизнь ее вечная, сон нескончаемый, паче и круче раздумья и чаяньяї К ЗЕНОНУ Зачем, Зенон, движенья нет на свете, зачем стрела в пространстве зависает, зачем в недоуме Ахилл-красавец за черепахой вслед на южный ветер вовеки век проклятия бросает? Зачем (движенья нет) не смежить веки ни мне, Зенон, ни новому Платону, который мне дороже, древнегреки, тьмы низких истин , что в любой аптеке всучить спешит торговец беспардонный? Твой бог, Зенон, бездарный оператор, он в монтаже истории не петрит, он парадоксу друг, а чуду недруг, он прАвило, правИло и порядок на небесах, и на земле, и в недрах. *********************************** мой бог во сне веселье и тепле летит идет плывет на корабле мой бог бог Авраама и Рабле

Мишель <>

*** Есть музыка: мелодия про сон. Слова еще не явны, будто нету. Есть только ощущение, виссон, колеблемый то воздухом, то светом. Я плачу, но и плач внутри меня, волной, наплывом: снизу - вверх, бесслезно. И бледная - не страстная луна, с прозрачным телом, лижется, но поздно. Я весь истек слезами, и они оттаяли во мне во сне коротком, волной качая тело. В такт волны слова-слова: о чаше и о лодке. И нервный сын, не находящий сна в потоке слов, эрекций, положений, на простынях, где меткою - Луна в фривольной позе ждет его движений. Изяслав Винтерман <>

* * * Ты - как теплый ветерок, Не гроза и не ошибка. Теплый черный свитерок, полудетская улыбка. Зайчик солнечный в окне. Ну-ка, вспомни обо мне! Я писала Вам письмо... Нет, теперь уже - тебе... Славных глупостей полно, вспомнишь - до сих пор смешно, до сих пор не по себе. Тут не нужно лишних драм. Тут прогулка, а не храм. По весне - все та же блажь. Отступила вьюга-стужа. Я пойду, как верный паж, За тобой по синим лужам. Шалость милая моя! Ты - ничей, а я - твоя.

* * * Вы обвинили в ревности меня. Ну, то есть в жадности. Неправы Вы, неправы. Когда бы ревность душу мне терзала, Хотела б я смести с лица земли Все города, и все моря, и горы: Все сущее - прекрасное - на свете; И чтобы женщин оставалось только двое, И то второй была бы мать моя. И чтобы сделать Вас безгласным и незрячим, Хотела бы я чары навести. Вот - ревность! А сейчас? Я лишь желаю Один лишь город обратить в руины, И лишь одну изгнать из круга мира, Из Ваших мыслей, и речей, и снов. Я - жадная?! Хорошенькая жадность Одну лишь душу из бессмертных сонмов, Одну лишь жизнь из многих тысяч жизней, - один лишь век у вечность украв, Держать хочу в объятиях своих.

* * * Я повстречался с Долорес Гейз. Она сейчас живет на свете. Мне улыбнулся мой смуглый бес, Туманный взгляд стальной я встретил. Как ты угадана невероятно, Как энтомолог увидел русский Противный норов, наряд опрятный И быстрый очерк, кошачий, узкий. Какая добрая, какая злая. Как бьешь ты больно, как нежно лечишь. Ни в чем не смыслишь, все понимая. Добра желаешь. Навек калечишь. Что, надоело сидеть в страницах? Страна другая, другое имя. Я понимаю, мне не добиться. Но как сравнить мне тебя с другими? Ложись со мною. Я буду нежен. Я буду страстен, как ты захочешь. Конец известен. Наш мир безбрежен и ты исчезнешь сегодня ночью. За гранью граней, за кромкой света Тебя поймаю, не отобьешься. А море плачет, и плачет лето, И ветер плачет, а ты - смеешься...

Лада Громова <>

МЕСТОИМЕНИЯ 1 Пусть земное земному Пролагает пути, Но случится иному Заглянуть и войти То, что длилось под спудом, Будет сказано вслух: И деревьям и людям Есть единый пастух, И бояться не надо Остыванья тепла Это изгородь сада Тихо ночь перешла, Глянул месяц, и звезды Подбежали к нему, На земле уже поздно Мне стоять одному, Есть другие отары, Золотая семья. Ты не плачь, Миоарэ, Посмотри - это я. 2 Все во мраке пропало, Или им береглось. Словно флаг или парус, Что-то близко взвилось Колыхание сада Или ветер с реки, Колыханье распада Темноты в лоскутки. Кто-то выкроил гору, У подножья кусты, И клочок разговора Из пустой глухоты. И сапфирная синька Просияла в проем. Это страшная линька Быть с Тобою вдвоем. Только грянуться оземь И рассыпаться в штыб, Чтобы выросла озимь Это Ты, это Ты!

Лопух <>

* * * Этот черный цветок, что рожден из стекла и вина... Так из траурных длинных процессий рождается вечер. И не спорьте, что роза... Взгляните: цветут имена На прозрачных стеблях и меняются каждую вечность. И не спорьте, взгляните: окна равнодушный блокнот Принимает, хранит чернокнижья мучительный почерк, Кто сумеет прочесть, безнадежно тому повезет, Тот узнает пространство просторнее всех одиночеств.

Ольга Риль

Выпуск 67

"...Когда пытаешься натужно вспомнить что-нибудь на заданную тему, то в памяти всплывают прежде малозаметные детали: рябиновый куст, обсыпанный дождем, который видел, когда открывал глаза, целуясь с существом без имени, прекрасной носительницей пронзительной женской сути; ночная дорога в лесу, по которой ходили за дикими яблоками, мучительно выбирая из малознакомых девчонок: какую же из них полюбить навеки; грязные ведра, на которых сидели вдвоем, беседуя со вчера еще незнакомым кем-то, когда внезапная общность слабо вспыхивала в одной фразе, и рождалась дружба. И вызволив эти образы из темноты памяти, вдруг понимаешь, что был счастлив тогда, в те минуты, воспоминания о которых отзываются сейчас в сердце сладким щемлением. И все в прошлом, в прошлом. Но горечь эту немножко смягчает знание о том, что и о сегодняшнем дне тоже подумаешь когда-нибудь с печальным удовольствием, ведь счастье - это категория прошедшего времени, и нельзя, глупо сказать : "Я счастлив", - но легко: "Я был счастлив еще минуту, мгновение назад!..." Дмитрий Новиков. ТАНГО КАРЕЛЬСКОГО ПЕРЕШЕЙКА (по ссылке)

"Часто бывает - утром в метро едет поезд. Едет, едет, сонный. Сидящие пассажиры, кто не спит, читают. Стоящие, кто не спит, лениво ругаются. В тесноте они и в обиде. Бабушка говорит: "Скорей бы уж взорвали всю Москву совсем, на хер! Чтоб в метро свободней стало". А гражданин ей отвечает: "А все из-за новых русских! Зимой понаставят машин в гаражи и ездят на метро вот и давка!" И вдруг где-то посреди черного тоннеля между станциями поезд, ни с того, ни с сего, останавливается. И сразу тишина. Тихо-тихо. Замолчали все. Только что ты орал что-то громко на ухо спутнику, и - враз тишина! Слышно, как у студента в другом конце вагона в наушниках плейера музыка играет. Потом кто-нибудь возмутится. "Господи!" - скажет... На работу опаздывают люди. Кто-то в институт. Но это "Господи!" звучит робко так, скромно, вполголоса. Тихо под землей... " Алексей Толкачев. Машинист.

* * * Кто ваша злая девочка? Лилит? Надменный взгляд и шелк косы змеится. Кто соловьиной кровью вас поит? Ночь. Полусон. Чьи черные ресницы Щекочут шею? Чье дыханье жжет? Чьи пальцы так неистовы и слабы? Кто даже в самой чистой правде лжет? С кем ни одна сравиться не смогла бы Для вас? И почему душа болит? Кто ваша злая девочка? Лилит... * * * Провинция... Промокшие от слез Подушки старых дев и злые губы. Провинция... Как шелудивый пес, Ты хочешь жрать. Текут мозги и трубы. Провинция... Кошмары простыней Больничных. Пожелтевших, мятых, драных. Охотятся бомжи на голубей. Друзьям мы тихо сыплем перец в раны. Провинция... Дожди и гаражи. Вот мальчиков из СОБРа шлют куда-то. Провинция для тела. Для души Парижи есть, Мадриды и Багдады. Провинция... В тролейбусах толпа Правительство московское ругает. Провинция... Привычка. Пустота. Я твой поэт. Я злюсь? Прости. Бывает... * * * В доспехах ржавых осень - злобный друг Бредет дрожащим шагом абиссинца По ранам. Вся душа моя недуг. По шрамам. Исцеленье только снится. Стальные латы точно решето. Проедены столетьями, не молью. Просвечивает ветхое пальто. В крупинках белых хлеб (посыпан солью)... Пронизывая жизнь наискосок, Натягивая нервов тетиву, Безмолвно, мой жестокий, желтый рок Ступает. И во сне и наяву Его шагов шуршащий метроном Так странно-страшен: "Господи, спаси!" А чей-то голос близок и знаком... "Ты эту чашу мимо пронеси..." * * * Мне нет названий, оправданий, объяснений. Закована в колодки нищеты. И все мои семьсот стихотворений Гроша не стоят. Так считаешь ты. Согласна. Голодранка. Без сомнений. Выпрашиваю милостивый взгляд. И все мои семьсот стихотворений Оптимистично, чувственно сгорят. ...И нет друзей, принявших без остатка, Без оговорок, без терзаний злых, Без шепотка, без осуждений -- гладко Мою тоску. Семьсот стихов моих.