Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан

– Из Уфы Юра Шевчук приехал. Можно он у нас в гримерке посидит?

Про Шевчука я не слышал, но как человек добрый ответил:

– Конечно. Пусть заходит.

Попробовав звук, пошли в гримерку. Там в углу сидел молодой мужчина в очках и с бородой.

Николай Иванович Корзинин, классический ленинградский барабанщик с лицом познавшего жизнь Александра Блока, тут же произнес:

– Почему посторонние в комнате?

Юра испуганно заулыбался. Я Колю осадил, и мы с Шевчуком познакомились. Затем я как-то оказался в компании, где Юра пел. Это было неожиданно здорово, пронзительно и свежо. Юру сопровождал его тогдашний покровитель Гена Зайцев, старый ленинградский рокер. Он помог Шевчуку найти в Ленинграде музыкантов для реинкарнации группы «ДДТ» на невских берегах. Попал в «ДДТ» и наш гитарист и скрипач Никита Зайцев. Только мы с Никитой сыграли супер-концерт в ДК железнодорожников, своеобразный камбэк, как его Шевчук к рукам прибрал. Энергия и талант провинциала завораживали. Музыканты соглашались с ним играть сразу же. Перестроечная ленинградская рок-музыка набирала всесоюзные обороты. В начале нового рок-клубовского сезона объявили концерт «ДДТ» на улице Рубинштейна. Я лично всех призывал идти, расхваливая Шевчука.

– Поет, как Род Стюарт! – нашел сомнительное сравнение.

А Гена Зайцев договаривал:

– Лучше Рода Стюарта.

Когда Юра запел «… Я церковь без креста…» – зал замер.

«ДДТ» убила всех наповал, практически сразу став первой группой города.

Дальнейшая история «ДДТ» хорошо известна. Но интересна вот какая бытовуха…

Прошли годы. Юра стал тем, кем стал. А похожий на Блока Николай Иванович Корзинин постепенно потерял позиции. Я его приглашал на записи, вытягивал на концерты, но годы, так сказать, брали свое. В 2000-м покинул нас Никита Зайцев. Через год отмечали годовщину печального события, собравшись днем на Охтинском кладбище.

– Владимир, – говорит мне вдова. – Принеси гитарку. Ведь вечером на студии «ДДТ» собираемся. Споем. Никитку еще раз вспомним.

– Да как-то… – Я кошусь на Шевчука, вспоминая пословицу-поговорку про то, как не стоит ехать в Тулу с самоваром. – Ну да ладно, – соглашаюсь, – мы же по-свойски. Без понтов. Не в телевизоре чай. А просто так можно и попеть.

Но просто так не получается. Я приволакиваю из машины гитару и достаю из чехла. Товарищ Юра сажает по правую руку во главе угла, то есть стола. Дюжина народу всего и тринадцатым Николай Иванович сидит, нахохлившись чуть в сторонке. Тайная явная вечеря. Я что-то такое пою басом и баритоном.

Юра сокрушенно кивает – да, мол, так вот и проходит наша жизнь. Но руку на гриф кладет ненавязчиво. Гитару у меня изымает. Начинает петь по-домашнему. Как умеет – круто, душевно, страстно, и тихо и громко, разные новые, похожие на старые песни. Только это неважно, все равно каждый поет одну и ту же песню. Главное, чтобы она, первая, была хороша.

– Эх, что-то коньяк закончился!

Не успевает Юра закончить фразу, как кто-то стремительно вылетает в форточку и мгновенно возвращается обратно с армянским.

Время идет. Песни льются. Меня уже одолевают беспокойства – не расфигачит ли прославленный артист инструмент?

Наконец, Шевчук останавливается, разглядывает сидящих у стола и спрашивает:

– Может быть, уже хватит?

– Не-не-не! – машут руками собравшиеся.

Затем в паузе раздается грозная фраза сидящего чуть поодаль Николая Ивановича:

– Да уж надоело нах!

Юра сокрушенно мотает головой и испуганно смотрит на Колю.

В пространстве поминок происходят некоторые шевеления, и через пару минут под окнами останавливается такси. Николая Ивановича с поклонами и знаками почтения служащие рок-группы выводят под руки и транспортируют домой.

Еще через год собираемся вспоминать Никиту. Все те же и там же. Немного изменилась конфигурация стола. Под конец остаемся втроем – Шевчук, Корзинин и я. Юра врубает магнитофон и спрашивает:

– Вот записали концерт. Что скажете?

«ДДТ» в динамиках играло свою музыку.

– Ну? – Юра спрашивает меня, и я что-то невнятно говорю. Что я могу сказать! Не музыковед же. Музыка как музыка, дэдэтэшная, хорошая.

Юра врубает снова. Через какое-то время останавливает запись и, несколько робея, обращается к Николаю Ивановичу:

– А твое мнение? – в вопросе слышится настороженность.

Корзинин делает суровое лицо и отвечает, как расстреливает:

– Музыки нет ни хрена.

– А-а! – взвивается Юра. – Я же им говорил! Этим музыкантам! Надо придумывать, изобретать! А они!..

В этой были нет морали. Это просто парадокс. Взгляд на историю специфичен, а оценки человеческих деяний всегда условны.

Первый перестроечный фестиваль Ленинградского рок-клуба стал последним в тесном зале на улице Рубинштейна, 13. Летом 1986 года на рабочей окраине в ДК «Невский» уже прошла общегородская вакханалия, на которой впервые отличился «Телевизор», еще через год рок-параличом Пятого фестиваля оказалась охвачена большая часть Петроградской стороны. Там и «Кино», и «Аквариум», и Башлачёв играли. Через год фестиваль прошел на Зимнем стадионе в самом центре города. Испугавшись собственной смелости, власть решила его запретить, ссылаясь на что-то противопожарное. Но Михаил Борзыкин поднял знамя борьбы против партократов. Под это знамя сомоорганизовалась толпа и колонной пошла на Смольный. Партократы испугались и фестиваль разрешили. Думаю, это была наивысшая точка социальной истории ленинградской рок-музыки.

Сжатое советским застоем пространство стало раздвигаться. Мира стало больше. Вот еще одна правда из 1987 года…

Стоят в арке на улице Рубинштейна Джордж Гуницкий и Коля Михайлов, председатель рок-клуба.

– В чем дело, коллеги? – спрашиваю.

– Давай, ты тоже пригодишься. Сейчас «Скорпионы» приедут.

Для тех, кто не в курсе, скажу – так называлась популярная тогда западногерманская рок-группа.

Стоим. Ждем. Тайна офигенная. И вот от Пяти углов едут две тачки с затемненными стеклами. Теперь так бандиты ездят, а при Горбачеве это еще казалось диковинкой. Во дворе из тачек выходят огромные мулаты с рациями. За мулатами вываливает певун Клаус Майне, невысокий господин в кепочке, и другие музыканты с этакими русскими стерлядями. Один из мулатов приказывает мне:

– Ты тут пока машины посторожи.

Он меня, похоже, за охранника Гуницкого принял. Я послал мулата подальше, и он согласился. Тут и камера появилась, началась съемка. Мы поднялись по заплеванной лестнице на второй этаж. Народу, несмотря на тайну, набилось много. Мулат опять говорит мне:

– Скажи, чтобы все вышли.

– Да иди ты!

«Скорпионов» стали снимать в комнате рок-клуба. Те хлопали Гуницкого и Михайлова по плечам и спинам. Затем все спустились в зальчик. Сцена там метра четыре квадратных. Металлюги в зальчике вопят, крестами машут и пьют пиво. Тут опять охранник ко мне протискивается и говорит: