Охота на Сталина - Вячеслав Хватов

Подлинные мотивы этого покушения так и остались тайной за семью печатями, но не для него.

Бенедиктинский сразу усомнился в официальной версии. Это же каким идиотом надо быть, чтобы стрелять по движущейся машине из пистолета, даже не зная, что она бронированная. Да и то, что это был не сталинский «паккард», а машина Микояна, многое проясняет. Даже тут Отец народов рисковать не хотел. Не хотел лично учавствовать в инсценировке покушения на себя любимого. Мало ли чего. А вдруг…

Да и Дмитриев этот. Та еще личность. Одних фамилий у него. Савелий Дмитриев — боец московского полка ПВО, бывший рабочий механического завода. Так. Виктор Орловский — старший инженер треста «Союзстройкооперация». Сергей Волков, Петр Сказочников…

Стоп. Опять этот Сказочников. Что-то часто стала ему попадться эта фамилия. Рутковский тут отказался Алексеем встречаться, сославшись на то, что какой-то закадычный его дружок Петя Сказочников лежит в реанимации. И теперь вот. А еще был Сказочников, проходивший в тридцатых годах по делу шахтеров. Не тот ли самый, кстати? Тогда вообще все становится предельно ясно. Подписали зека на роль в спектакле, а потом убрали по-тихому. Хотя нет. — Бенедиктинский перевернул листок. Вот в записках начальника МГБ города Надыма упоминается некий Дмитриев, этапированый из Москвы как раз в пятидесятом году. Пообещали, значит жизнь урожденному Сказочкину. Тьфу Сказочникову. А вот собственно и дело.

Перед Бенедиктинским лежала ксерокопия разлинованного листа, на котором было написано:

«Сказочников Петр Вениаминович…

И вдруг перед глазами всплыл разворот паспорта, который он поднял с мокрого асфальта тогда, на остановке. Ну конечно, тот психованный старик…

«… его жена Анастасия Эрдели, по матери Бенедиктинская…»

В глазах потемнело.

Не может быть! Не может быть столько совпадений! Его бабку тоже звали Анастасия… Надым… осужденный дед… И фамилия Бенедиктинский — не Иванов все-таки. Получается этот Сказочников его дед?! Там на остановке… Рутковский… звонить… бежть…

Калининская область. Калязинский р-н. г. Калязин. Ул. Ленина д. 7 16.06.1958 г

— Дама.

— А мы вот так ее.

— Валет.

— И на него управу найдем.

— А вот на это как?

— Да ты бы еще туза достал!

— А у него их штук десять в рукаве!

— А вот мы сейчас и проверим!

— Куда полез, козлина. Щекотно.

— Да ладно вам братва, не на корову играем.

— Все равно.

— Витек, ты чего такой кислый? С Андрюхой трофеи не поделили что ли?

— Да нет, все нормально, — Дмитриев встал, открыл форточку и закурил. — Предчувствие какое-то нехорошее.

— Да это от погоды. У меня вон тоже кости ломит и нервенный я с утреца был какой-то. Да ты накати, как я, и все будет заебись.

— Да не прет чего-то. И вертушка должна быть полчаса назад.

— Не парься. Керосину не подали или погода не летная… Да вон и летит уже что-то.

Далекий рокот турбины набрал силу, заволновалась трава, и возле скелета столовой бывшего санатория сел «банан». Два штурмовых вертолета, почему-то сопровождавшие в этот раз эту калошу, покружив немного, опустились рядом.

— Зарплату привезли, — сострил кто-то.

— Ну вот, а ты переживал, — успокаивавший минуту назад Савелия комендант Сеня, поднялся с пола, отряхнул колени и отправился встречать высоких гостей. Не дошел он буквально метров двадцать. Встал, отпустил кепку, которую до этого придерживал правой рукой, чтобы не улетела, и побежал обратно, размахивая руками и что-то крича.

Со стороны солнца на базу хантеров заходил еще один вертолет. И судя по звуку — не один. Когда первая машина, едва не задев верхушки деревьев, спикировала на поле, Савелий заметил свастику на ее борту.

— Этим что тут надо? — насторожился Корка, а Степан Мазур выскочил на крыльцо и принялся размахивать руками. Он любил качать права и выяснять отношения с «фольксфраями» на нейтральной территории, не рискуя при этом получить пулю. А теперь, когда немецкий вертолет развернулся к нему носом, получил целую очередь из крупнокалиберного пулемета. Мазуро почти что разорвало пополам.

Вертолет в это время развернулся бортом, и из его чрева посыпались «фольксфраи».

Бивень бросил сигарету и рванул к стоящему в углу пулемету. Глум уже с калашем встал в простенок между окнами, снайпер, имени которого Савелий не знал, поспешил на чердак. Все: Корка, Семен Темрюков, Андрюха Мишин и еще полтора десятка хантеров заняли оборону.

Тем временем немецкие вертолеты подожгли «банан» и принялись за машины сопровождения. Один так и не смог взлететь, а пилоты второго, вопя по рации о помощи, сумели увести машину в сторону Твери.

Ни одна немецкая стрекоза в погоню не бросилась. Все сели в поле напротив, и из них посыпалось пятнистое наемное войско.

Третий корпус санатория «Речной» обходили с обеих сторон. Молча, не сделав ни одного выстрела, «фольксфраи» брали хантеров в клещи. Это уже не была обычная стычка в зоне. Это спецоперация, грозящая нарушить и без того хрупкий мир между вчерашними союзниками по анти-сталинской коалиции. Неужели ставки так высоки, что высшие чины Вермахта решились на подобное? Конечно потом это можно списать на самоуправство холопов, но вот воздушный бой…

Савелий смотрел на растянувшуюся цепочку атакующих, на те же самые ночные горшки немецких касок, что мелькали и тогда, в поле под Наро-Фоминском и думал, что это если не реванш, то вторая серия. Много похожего, но есть и отличия. Теперь немцы воюют чужими руками, а противостоят их наемникам не вчерашние работяги и студенты, а опытные бойцы.

Справа загрохотал МГ Бивня. Сверху щелкнула снайперская винтовка.

Понеслась!

На четвертом часу боя, когда половина хантеров лежала, уставившись на битый кирпич невидящими глазами, когда размочаленная в щепу снайперка выглядела целее своего хозяина, а покрытые с ног до головы пылью защитники Калязинского бастиона считали каждый патрон, в небе мелькнуло серебро невиданных доселе Савелием самолетов. Гроздья взрывов расцвели на месте винтокрылых машин со свастикой, кто-то, забыв немецкую речь, закричал «мама», держась за окровавленную культю ноги.

Но радоваться было рано. Один из ревущих скоростных истребителей задымил и огненной пикой вонзился в землю. Над полем скользнули зловещие тени.

Дмитриев посмотрел наверх и засмеялся.

Лоб в лоб сошлись белые звезды и черные свастики. Они все-таки сцепились между собой. И в этом мире все будет в порядке. Рано или поздно, но будет. А ему пора домой, назад в прошлое. Нужно сделать так, чтобы все, что он видит сейчас вокруг себя, осталось только страшным сном.

Савелий разорвал окровавленную гимнастерку Семена, снял с него знамя, накинул красное полотнище на себя на манер плащ-палатки, завязав его края, как пионерский галстук, взял пулемет из мертвых рук Бивня и шагнул в почерневший проем окна.

— Получите, суки, — длинная очередь окрестила и новую порцию, теперь уже настоящих фрицев, и бывших «своих» янки с англичанами. Досталось всем. Длинная лента, извивающаяся у его ног, становилась все короче.

— За Родину, бля. За Сталина-а-а-а-а…

Москва Красная площадь Лобное место 06.11.1942 г

Ног он уже не чувствовал, на шарфе от дыхания наросла приличная ледяная корка, зуб никак не мог встретится с зубом. Но больше всего Савелий боялся, что плохо гнущиеся пальцы рук не смогут вовремя нажать на курок.

Эх, не сообразил он тогда спросить у Семена точное время, когда взорвали Сталина. Часы, которые он время от времени доставал из-за пазухи, показывали уже четверть третьего, а тот самый автомобиль Микояна все не ехал.

Наконец дрогнуло тяжелое полотно ворот Спасской башни и на покрытую ледяной коркой брусчатку выкатился черный «бьюик». Дмитриев пошел, а потом и побежал, едва не растянувшись на льду, наперерез машине. Достав револьвер, он два раза выстрелил в воздух.

Никакого эффекта. Вот-вот бронированный автомобиль пронесется мимо. И тогда Савелий, хорошенько прицелившись, три раза выстрелил в лобовое стекло. Машина остановилась. Дмитриев, как сумашедший, запрыгал и замахал руками, показывая, что нужно ехать назад. Потом еще раз выстрелил не целясь.

Он думал, что его сразу убьют, и тогда Савелий Дмитриев опять попадет чет знает куда. Но к нему подбежали, сбили с ног, навалились, устроив кучу малу.

«Бьюик», постояв немного, развернулся и скрылся на территории Кремля.

Савелия рывком подняли на ноги и тут же заехали чем-то под ребра. Он упал. Люди в шинелях били его по животу, по лицу, а он только улыбался разбитым ртом.

Успел!

Кажется там, за толстым пуленепробиваемым стеклом, Дмитриев заметил Его.