Вопреки судьбе (СИ) - Попова Екатерина

Хотя нет. Улыбаться уже не будет. Он уже далеко. Он теперь просто ничего не ощущает.

И это — единственное, что даёт силы не впиться зубами в собственное горло, чтобы хоть на миг ослабить раздирающую на куски боль.

Кроули через силу вскинул неподъёмную голову — лишь для того, чтобы взглянуть в застывшее лицо друга. Идиотское, бессмысленное желание — запомнить его спокойным, безмятежным. Запомнить, что его уже никто не сможет мучить — чтобы, когда он поползёт убивать себя, перед глазами не стояли искажённые страданием черты Азирафаэля. Чтобы помнить, точно помнить, даже когда агония затмит всё: ангел не остался в одиночестве на расправу его сородичам.

…Справиться бы ещё с этой тупой бессмысленной надеждой, что он ещё жив и что ещё не поздно для какого-нибудь божественного чуда… Азирафаэль не выглядел мёртвым. Даже умирающим не выглядел. Спит, просто спит… и сны, наверное, хорошие — Кроули почти мог разглядеть слабую облегчённую улыбку на безвольно приоткрытых губах. Только запрокинутое назад лицо с плотно сомкнутыми, смёрзшимися ресницами слишком бледно, слишком неподвижно…

Ещё не поздно разбудить его.

Кроули содрогнулся. И, ненавидя себя за эти паскудные мысли, бессильно уронил голову на расслабленное плечо Азирафаэля. Поздно. Слава… слава Той, кому насрать на них обоих, уже — поздно.

Он дождётся, когда яд закончит своё действие. Ещё пара минут, не больше… Он пока что мог чувствовать, как быстро угасают последние слабые судороги в теле Азирафаэля. Хорошо, что сердце остановилось первым. Он не хотел, чтобы ангел чувствовал это, пусть даже предсмертные спазмы уже не способны было причинить ему боли. Он дождётся конца, да. Что ещё ему остаётся?

Цепенящий холод Девятого Круга медленно вползал под кожу. Кроули был этому даже рад. Физические мучения хоть немного отвлекали от… Отвлекали. Хотя толку от этого было немного. Говорят, холод убивает эмоции. Нихрена. Он хотел бы, чтобы это было так.

Не помогало. Больно было по-прежнему. Кажется, даже сильнее. С каждой секундой, отсчитывающей время, когда Азирафаэля ещё можно вернуть к жизни…

Нельзя. Не имеет права.

Кроули чувствовал, как медленно застывает дурацкое тело дурацкой рептилии, какого-то чёр… в смысле Бога созданного хладнокровной. Ещё немного, и ему не хватит сил даже подползти поближе к проклятой склянке. А, похрен. Какая теперь разница? Взорвать он сможет и отсюда, а уж дальше святая вода сама позаботится, чтобы у него не осталось шансов выжить. Тем более что рядом всё равно больше нет никого, кого может волновать болезненность этого процесса, особенно если тот пойдёт не особо удачно.

Ядовитые раскалённые зубы в сердце сжались ещё плотнее. Кроули сдавленно зашипел, задыхаясь от боли. Он мог сделать это на Третьем круге. Эгоистичный придурок. Неужели он тогда всерьёз верил, что у них есть какой-то шанс?! Он должен был помочь Азирафаэлю уйти ещё тогда. Тогда, когда очнулся и увидел его над собой с этим проклятым флаконом в руках. Когда разглядел ту зад… западню, в которой они очутились, и понял, что меч ангел где-то успел потерять.

…Впрочем, Азирафаэль, скорее всего, просто бросил его. Если уж он сам забыл о трофейном клинке…

Кроули тихо застонал — и сам отстранённо удивился тому, как жалко прозвучало его отчаянное шипение. Как же он ненавидел себя сейчас… Он мог избавить ангела от мучений во льду. Мог их обоих избавить от этой затянувшейся агонии. Трусость — популярный среди демонов грех, хотя у него всегда получалось оправдывать себя перед самим собой.

…Всегда — не теперь. Он мог сделать это кругом раньше. Или хотя бы десятью минутами. Не уговаривать Азирафаэля справиться с проклятым льдом, не слушать его просьб подождать…

…Он мог сделать это сразу. Если бы не нахватался у своего ангела, за все эти века и тысячелетия, идиотской, нахрен не нужной демонам надежды и веры в некое мифическое чудо. Тогда, когда нашёл его в темнице, искалеченного и едва живого… Когда смог хоть ненадолго защитить его от дыхания Ада, унять его боль и отчаяние… Он мог… он _должен был_ сделать это тогда. Не ждать, пока ангел проснётся, не дарить ему пустой, не оправдавшейся, проклятой надежды…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И Азирафаэль безмятежно уснул бы у него на руках, не мучаясь, не испытывая страха, счастливый тем, что его не бросили одного на расправу демонам… Уснул бы, даже не понимая, что умирает, веря в то, что они спасутся и всё будет хорошо.

Кроули тихо — не зашипел даже — взвыл.

Толку теперь с сожалений?! И вообще, зачем останавливаться так близко? Если бы он не уговорил Азирафаэля на интригу с Антихристом, ничего этого не было бы. Если бы не перепутал детей — не было бы. Антихрист вырос бы в этой долбанутой семейке двух истеричных эгоистов, к одиннадцати годам окончательно озлобился бы на весь мир и с удовольствием поучаствовал бы в его ликвидации. Азирафаэль беспрепятственно вернулся бы на Небеса и, может, даже заслужил бы какую-нибудь похвалу за что-нибудь. Всплакнул бы с облаков над уничтоженным человечеством и одним конкретным демоном… И жил бы себе спокойно дальше.

…Если бы он не заговорил с ним на стене Эдема, не приставал с провокационными вопросами, мелкими безобидными соблазнами и задушевными разговорами все эти проклятые шесть тысячелетий, Азирафаэль вообще не задумался бы о мятеже. С самого начала во всём виноват он.

Кроули никогда не думал, что способен на такую злобу. Что может так отчаянно, люто ненавидеть — себя самого. Идиот. Чёртов тупой эгоистичный идиот. Всё могло быть по-другому. Всё.

Могло быть. Да.

…И уже не будет. Никогда не будет.

Он бессильно всхлипнул и плотнее прижался к медленно остывающей шее Азирафаэля. Теперь уже недолго… Наверное, не обязательно уже ждать. Вряд ли даже сам Сатана, если вдруг ему взбрёт такая блажь в голову, сможет теперь вернуть ангела к жизни. Вряд ли уже даже он сам смог бы, если бы не выдержал и попытался отыграть назад. Но всё-таки — пусть будет ещё пара минут. Пока последняя искра жизни не угаснет в Азирафаэле окончательно.

Чтобы уж наверняка…

Кроули почти равнодушно скользнул взглядом по холодно поблёскивающей склянке, наполовину торчащей изо льда. Скорчился от не спешащей утихать боли, зацепившись глазами за безвольно расслабленные, но всё ещё каким-то чудом держащиеся за флакон посиневшие пальцы Азирафаэля.

И, мучительно жалея, что демоны даже заплакать не могут, когда им сдохнуть хочется от боли, без сил опустил голову. В конце концов, ему не нужно видеть эту дурацкую склянку, чтобы разнести её на мелкие осколки.

…И он, если подумать, будет даже не против, если это случится болезненно и долго.

Быть может, хотя бы тогда плавящий внутренности ядовитый огонь заглохнет хоть немного…

***

Отец Уильям вытер пот со лба и выпрямился. На этот раз, кажется, запомнил текст правильно. Он не был уверен, что у него будет возможность подглядывать в старинную… шпаргалку, если вдруг забудет какое-нибудь слово. Особенно, если это заклинание сработает (а в том, что оно сработает, пастор даже не сомневался).

И ещё он очень, очень надеялся, что взбешённый несвоевременным вызовом демон не убьёт его прямо на месте, не дав даже объясниться. Если бы его выдернули откуда-нибудь, помешав спасать… Да кого угодно, ту же малышку Джесс, он бы вряд ли захотел слушать оправдания непрошенного «помощника».

…А впрочем… Можно подумать, он смог бы внятно объяснить, зачем это всё делает.

Ульям тяжело вздохнул. Тянуть время не имело смысла. И, наверное, не стоило — учитывая, что к рассвету к часовне потянутся первые прихожане, а до рассвета и осталось то каких-то полтора часа…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он перекрестился, мысленно моля Господа о помощи и защите. И, последний раз сверившись с книгой, дрожащим голосом принялся читать заклинание.

Сказал бы ему кто вчера, что он будет открывать портал в Преисподнюю…

Правильно, он и сам бы не поверил.

А кто на его месте поверил бы?!.

Нет, он не сомневался, что поступает правильно. Или — почти не сомневался. И уж тем более был уверен, что ритуал сработает как надо. Если уж неведомый пророк с поразительной точностью предсказал даже мелкие бытовые неурядицы этого дня, то уж об такой важной вещи, как ошибка в заклинании, предупредил бы тем более. И все-таки, когда свечи вспыхнули ярче, а грубый рисунок начал медленно наливаться алым, пастор похолодел и едва не забыл произнести следующую строфу. В конце концов, никто не обещал, что он сам переживёт этот ритуал.