Стратегии счастливых пар - Валентин Бадрак

Период с тридцати двух до сорока трех лет для слегка одичавшего на задворках империи Сенеки стал временем светского становления: он с головой окунулся в опьяняющую действительность столицы, напоминающую кипящий котел злых колдунов. И хотя вначале это была лишь дань сильно постаревшему отцу, новая, насыщенная жизнь все же захватила Сенеку, а поправившееся здоровье открыло дверь в сад чувственных наслаждений. С ликованием он впитывал неведомые ранее ощущения признания, власти, интеллектуального превосходства.

Если верно, что в этот период Сенека впервые женился, то брачными узами он связал себя во время наступления мрачной для этой социальной ячейки эпохи, когда «большая часть коренных римлян вообще избегала супружества, предпочитая проституток и наложниц череде жен». Являясь непокорным сыном того буйного времени, целеустремленный Сенека, как кажется, сумел устоять перед соблазном испытать подобные чувственные наслаждения. Жизненный уклад философа, его отношение к самой семье и родовым традициям говорят в пользу того, что он отказался пройти сквозь огненное, поглотившее многих горнило порока. Своими поступками философ пытался доказать, что человек способен подняться над животным, забывающимся в своей безудержной страсти. Единственное, чего он не мог избежать, так это своей привычки наблюдать взглядом патологоанатома за падением общества в бездну.

Чем старше становился философ, тем яснее он представлял, что, согласившись на чиновничью карьеру, совершил чудовищную сделку, в которой всегда бывает только один проигравший – тот, кто начал игру. «Мудрому никто, кроме него самого, не нужен» – так напишет Сенека гораздо позже в письмах к Луциллию. Но кажется, мудрец лукавил, потому что в тиши своей роскошной обители он все больше опирался на Паулину и немногих друзей. С возрастом его любовная концепция еще больше укрепилась: телесную страсть все сильнее затмевала неразрывная дружба, глубокая привязанность к жене и неизменная духовная любовь, замешанная на доскональном знании друг друга. «Нет сомнения, что страсть влюбленных имеет с дружбой нечто общее, ее можно бы даже назвать безрассудной дружбой… Любовь сама по себе, пренебрегая всем остальным, зажигает души вожделением к красоте, не чуждым надежды на ответную нежность» – эти слова, написанные

Сенекой на склоне жизни, в значительной степени обладают непосредственной интимностью и посвящены его отношениям с женой. Он видел в Паулине, более молодой и не годам мудрой, и поддержку, и страстного, способного к изысканным формулировкам собеседника, и ласковую, «домашнюю», как определили бы в современном мире, женщину. Не домохозяйку, заглядывающую в рот авторитетному мужу, и не похотливую девицу, готовую слиться с могущественным супругом по его первому требованию, а равного игрока во всем, что касалось ежедневного интеллектуально времяпровождения. И Паулина, понимая, чего от нее ожидают, искусно и артистично играла по правилам, но никогда не подыгрывала ни самому философу, ни его окружению. Их отношения даже друзьям казались органично вписывающимися в философию постижения человеческой породы миром переживаний и эмоций, перед которым все плотские страсти Рима, превращавшегося в огромный и грязный лупанарий, бледнели и гасли, как признак несовершенства духа. Он не отказывался от физической любви, но предлагал ее как некое более тонкое, изящное и наполненное смыслом искусство слияния душ и тел, несомненно более глубокое, нежели секс сам по себе. Неслучайно, сообщая о своей философии, Сенека отмечает в сочинениях: «Любители роскоши каждую ночь – как будто она последняя – проводят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и соперникам богов, не прерывается, не иссякает». Он недвусмысленно намекает на то, что ставит себя и свою семью выше тривиального общества современников, относит себя и Паулину к числу очень немногих, допущенных к тайне совершенства отношений и постигших высший смысл любви. В этом, кроме всего прочего, видна и установка невидимого заслона, защиты от посягательств «непосвященных». С годами общение Сенеки с миром стало настолько избирательным, что людей, с которыми он искренне общался, можно было пересчитать по пальцам.

Нельзя не заметить, что наряду с участием в светских беседах, Паулина демонстрировала по отношению к мужу и чисто женскую, материнскую заботу, которой порой так не хватает мужчинам, прослывшим самодостаточными. В своей интимной жизни они легко могли проделать то, что современные психологи называют «отбрасыванием масок», то есть проявлять естественные чувства, не боясь оказаться непонятыми. Сенека, великий и неприступный мудрец, спрятавшийся за великолепным и радующим глаз фасадом, внутри оставался все-таки незащищенным и обласканным ребенком, ищущим в жене то самое, что в детстве ему доставалось от матери. Хотя в своих произведениях он слишком мало внимания уделяет непосредственно Паулине, порой философа «прорывает», и он без стеснения признает роль жены в поддержании его положительных самоощущений. Она часто выступала в качестве «золотого сечения», соблюдение которого превращает архитектуру в совершенство. В одном из своих писем Сенека с чувством и трогательным ликованием повествует о Паулине: «Я бежал в Номентанское поместье, бежал от города и от начинавшейся у меня лихорадки. Я велел закладывать экипаж, несмотря на увещевания Паулины. Врач сказал, что у меня начинается лихорадка, что это он узнаёт по неправильности моего пульса. Тогда я поспешил уехать, вспомнив, что мой брат Галлион точно так же, захворав в Ахайе лихорадкой, немедленно отплыл оттуда, говоря, что это не его болезнь, но страны. Я сказал это и Паулине, которая заботится о моем здоровье. И я, так как мне известно, что ее благосостояние связано с моим, начинаю заботиться о себе, чтобы заботиться о ней, и хотя мои лета давали бы мне право пренебрегать многим, однако я не пользуюсь этим преимуществом своего возраста, ибо я всегда помню, что в отношении жены я должен быть еще молодым и заботиться о себе. И так как я не могу добиться от нее, чтобы она в своей любви ко мне была благоразумнее, то я сам стал более внимателен к себе. Надо уступать таким побуждениям, и хотя условия таковы, что умереть было бы приятнее, надо стараться жить ради своих близких. Ведь доблестный муж должен жить не пока ему приятно, но до тех пор, пока это нужно. Жалок тот, кто неспособен настолько любить жену или друга, чтобы остаться ради них жить, несмотря на желание смерти… Я полагаю поэтому, что следует заботиться о себе и в старости, если знаешь, что твоя жизнь дорога, приятна и желательна кому-либо. Эти мелкие и несносные заботы заключают, однако, в себе и приятную сторону: ведь утешительно быть столь дорогим для своей жены, что ради этого быть дороже и себе самому. Таким-то образом Паулина заставляет меня бояться и заботиться не только о ней, но и о себе самом». В этом рассказе Сенека выставляет себя несколько инфантильным, но, возможно, в любви он и был таким – неприкаянным баловнем судьбы, как экзотическое растение, требующее больше внимания, чем другие обитатели цветника.