Габриель Конрой - Брет Гарт

— В темноте все мы чернее дьявола, — огрызнулся Виктор, — откуда мне знать? А кто она такая? — спросил он злобно, словно предвидя какие-то неприятные новости. — Что еще за донна Долорес?

— Ты здесь новый человек, друг мой Виктор. Потому слушай внимательно. Она полукровка, незаконная дочь старого командира форта Сан-Изабель. По дурости старика, она теперь наследница всего его состояния. Денег и без того некуда девать, а тут еще досталась ей дарственная на ценные земли. Богатейшие земли! Понял теперь, друг мой Виктор? Что это ты на меня уставился? Она живет затворницей. Замуж идти не хочет. Пламень любви, восторги, страсть — все это не для нее: Она посвятила себя богу, друг мой Виктор. А ты-то хорош! Спутать донну Долорес Сальватьерра — затворницу, послушницу, монашенку — с американской кокеткой! Хочешь не хочешь, друг мой Виктор, а придется тебе выставить еще бутылочку! Слышишь, что я говорю? Как? Хочешь уйти, бросить меня здесь одного, изменник? Что ты еще там бормочешь? Разве не видишь теперь сам, что оказался круглым олухом?

Стоя перед своим приятелем, ошеломленный Виктор твердил роковое слово. Да, именно так! Он олух! Он попался снова и на сей раз по собственной вине; ненависть — дурной советчик. Если глаза не обманули его, если темнокожая святоша, имя которой он только что услышал, действительно Грейс Конрой, значит, по какому-то дьявольскому невезению, он сам подсунул ей поддельную дарственную, сам вернул ей утраченную землю. Не предал ли его дон Педро? Или все они вместе, Артур Пуанзет, Дамфи, Жюли Деварджес, все сговорились между собой, чтобы вернее его одурачить? Кто знает, быть может сейчас, сию минуту, они потешаются над ним! От одной этой мысли можно было сойти с ума!

Когда премудрый и храбрый Винсенте, задремавший тут же за столом, пришел наконец в себя, он припомнил с удивлением, что какой-то грубиян с перекошенным от ярости бледным лицом тряс его за плечи, изрыгая попеременно то проклятия, то вопли отчаяния.

А его друг и собутыльник исчез без следа.

6. ЭКСПЕРТ

Ночью неслышно подкрался с моря холодный серый туман. Заполнив городские улицы, он продвинулся вниз, в долину, к самому Ранчо Святой Троицы, где и занял прочную позицию, невзирая на то, что солнце, едва встав над горизонтом, атаковало его с востока. Если бы кто-нибудь стоял в это время на одной из церковных башен, он увидел бы, как серое холодное море захлестнуло принадлежавший асьендекорраль, а потом укрыло до половины белые стены самой асьенды. Человеку, задумавшему в тумане пробраться к Ранчо Святой Троицы, нелегко было установить цель своего путешествия, слившуюся воедино с ближними отрогами гор. Ехавший в двуколке мистер Перкинс — переводчик с испанского — уже не первый раз останавливал сегодня свою кобылу и оглядывался по сторонам, чтобы не сбиться с пути. Наконец серое море схлынуло, и пропавшая асьендапоказалась на свет.

Близкие знакомые мистера Перкинса знали о его чудесных превращениях, но малознакомый человек едва ли распознал в сидевшем в двуколке старомодном щеголе неряшливого клерка с Пасифик-стрит. Волосы его были причесаны, завиты и свежепокрашены в темный цвет. По-старинному высоко повязанный галстук, какой нынче редко встретишь, подходил ему под самый подбородок; набеленное — чтобы скрыть нездоровый румянец — лицо своей неподвижностью походило на маску. Застегнутый на все пуговицы светло-синий сюртук, брюки со штрипками, сшитые в обтяжку, и лакированные сапоги завершали его необычайный туалет. Эту личность, отлично знакомую каждому, кто бывал во второй половине дня на Монтгомери-стрит, редко кто ассоциировал с обитателем логова на Пасифик-стрит, ну а здесь, в окрестностях Сан-Антонио, он был решительно никому не ведом.

И тем не менее, сколь ни был страстен этот человек, в асьендеего ждали и готовились принять с почетом, значительно большим, нежели ему причиталось как заезжему старому джентльмену. Только лишь мистер Перкинс вступил во двор, степенный мажордом немедля провел его в парадно обставленную гостиную, уже однажды описанную нами, где его поджидала донна Долорес Сальватьерра. Душевная чуткость и утонченность донны Долорес сказались в том, что она мгновенно почувствовала за эксцентричной внешностью гостя нечто взывающее к уважению, и сердечно его приветствовала. Мистер Перкинс ответил почтительным церемонным поклоном. Как видно, он был доволен оказанным ему приемом, польстили ему и манеры хозяйки, но, как многие люди с непрочным положением в свете, он был мнителен и опасался излишней короткости в отношениях. Когда легким движением веера донна Долорес указала ему на кресло, он остался стоять.

— Вы ничего не знаете обо мне, но о вас мне известно многое, — сказала она с любезной улыбкой. — Еще до того, как я взяла на себя смелость просить о встрече с вами, мне приходилось слышать от ваших друзей о вашей безукоризненной репутации, глубоком уме и обширном опыте. Если вы согласитесь причислить и меня к своим друзьям, я позволю себе сообщить вам о деле, ради которого вы приехали.

Старый джентльмен поклонился вторично; даже сквозь жалкую косметику на его лице было заметно, как сильно он покраснел от смущения. Это не укрылось от донны Долорес; чтобы дать гостю время оправиться, она отошла к старинному секретеру. Отомкнув ящик, она извлекла оттуда сложенный вчетверо лист бумаги, как видно, документ; потом, пододвинув к секретеру два стула, села. Мистер Перкинс, видя, что его приглашают к деловому разговору, присел на второй стул.

— Хочу предупредить вас заранее, — сказала донна Долорес, — хоть вы и знаете в общем суть моего дела и привыкли к подобным делам, что вопросы, которые я намереваюсь вам задать, могут вас удивить; в особенности же, когда я подробно изложу вам свои намерения. Вот у меня в руках дарственная грамота, выданная, как следует из ее текста, моему… отцу… покойному дону Хосе Сальватьерра. Взгляните на нее внимательно и затем, исходя из своего опыта, ответьте мне на один-единственный вопрос. — Она помолчала, как бы в нерешительности, потом добавила: — Еще хочу сказать вам, что я не связываю с этим документом никаких денежных расчетов. Ваш ответ, каков бы он ни был, не повлечет за собой ни малейших юридических последствий. Я никогда не потребую от вас подтвердить его на суде. Ваш ответ не выйдет за стены этой комнаты и никак не отразится на денежной ценности документа, который я сейчас предложу вашему вниманию. Более того, за вами останется право переменить впоследствии свое мнение по этому вопросу и даже публично отвергнуть то, что вы сейчас мне скажете, если у вас в том будет нужда. Вы, кажется, удивлены, сеньор Перкинс? Но я очень состоятельная женщина. И я призвала вас не для того, чтобы приумножить свое богатство.