Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав

Перед Первой мировой войной, когда политическая борьба в стране обострилась, расколы в правом лагере только нарастали. В IV Думе вместо двух правых фракций стало пять. От крайних правых отпочковались просто правые, которые, по словам Шидловского, «по существу своих убеждений ничем от них не отличались, но были немного культурнее, цивилизованнее и откололись от крайне правых потому, что их шокировала нередко беспардонность последних с внешней стороны»[574]. Марков и Замысловский стояли на позициях бескомпромиссной чистоты черносотенной идеи, другие — группа Хвостова-Барача — доказывали необходимость сотрудничества «со всеми здоровыми силами» Думы, чтобы не оказаться в положении выброшенных за борт[575]. Чиновник особых поручений Куманин, информировавший премьера о внутридумских раскладах, добавлял: «Во фракции правых не прекращается внутренний, грозящий открытым распадом антагонизм между крестьянами, с одной стороны, священниками — с другой, и партийными вождями — с третьей»[576]. Крестьянам все меньше нравилась позиция «господ», выступавших за сохранение помещичьего землевладения. В целом же «к началу войны крайне правое движение представляло собой множество разрозненных организаций, часто враждующих друг с другом, крупнейшими из которых были СРН, ВДСРН и Союз Михаила Архангела»[577].

Умеренные правые разделились на националистов-балашевцев, националистов-шульгинцев и партию центра. Обе фракции националистов представляли западные регионы, «где принадлежность к русской нации сама по себе влекла за собой принадлежность к правым партиям», а их раскол объяснялся исключительно личными разногласиями между брацлавским уездным предводителем дворянства Петром Балашевым и выходцем из богатой дворянской семьи, практикующим землевладельцем, редактором газеты «Киевлянин» Василием Шульгиным. Партия центра («конституционно-консервативная») во главе с хотинским уездным предводителем дворянства Павлом Крупенским и самарским землевладельцем Владимиром Львовым внятной программы не имела, ориентируясь на поддержку премьер-министра Коковцова.

Первая мировая война поначалу прекратила свары в лагере правых. Да и проповедуемые ими патриотические идеи обрели небывалую за десятилетия популярность. Вновь огромными тиражами выходили правомонархические газеты и журналы: «Русское знамя», «Земщина», «Волга», «Голос Руси», «Петроградские ведомости», «Московские ведомости», «Гроза», «Свобода и порядок», «Русский инвалид», «Армейский вестник». Их общая идеологическая платформа заключалась в том, чтобы на все время войны распустить Думу, составить кабинет из твердых патриотов, ввести военное положение в крупнейших городах[578]. Правительственные субсидии продолжались, составив в 1915 году 1,2 млн рублей, выделенных 82 черносотенным изданиям, организациям и их руководителям, в их числе — Пуришкевичу (31 тысяча рублей), Замысловскому (5 тысяч), «Земщине» (145 тысяч), «Голосу Руси» (100 тысяч), саратовской «Волге» (13,3 тысячи)[579]. На месте салона Мещерского после его смерти возникло несколько новых, среди которых выделялся салон бывшего губернатора и действовавшего сенатора Римского-Корсакова. В его составе было много известных лидеров правых, в их числе Марков, Замысловский, товарищ министра внутренних дел Белецкий, бывшие и будущие члены Совета министров Макаров, Кульчицкий, Ширинский-Шихматов, князь Николай Голицын[580]. Из стен этого салона выйдет немало прозорливых записок на имя императора.

Однако в 1915 году разногласия в правом лагере возобновились. Пу-ришкевич выступал за войну до победного конца с ориентацией на союзников — Англию и другие страны; Дубровин в целях сохранения в Европе монархического начала не исключал заключения сепаратного мира с Германией. Изначальная прогерманская ориентация крайне негативно отражалась на имидже черносотенцев. Думская революция, связанная с созданием Прогрессивного блока, помимо прочего, привела к уходу активных священников Караваева и Сырнева из правой фракции к прогрессивным националистам. В рядах внепартийной группы независимых депутатов вскоре оказался и бывший руководитель фракции Хвостов. Начался первый бунт во фракции против Маркова 2-го за чрезмерную сервильность, ему пришлось даже не участвовать в нескольких ее заседаниях[581].

Многие из лидеров правых предпочли прервать занятия думской политикой и перейти к деятельности более практической. Шульгин отправился на фронт. Пуришкевич, используя свои связи в правительственных кругах и громкое имя, выступил спонсором и организатором вспомогательных учреждений для армии: санитарных поездов, питательных пунктов. Немалое количество активистов и спонсоров правых было также выхвачено из рядов армией и военно-промышленными комитетами.

Прошедшие в ноябре 1915 года при поддержке МВД съезды СРН в Петрограде и дубровинцев в Нижнем Новгороде выявили картину разброда. Хотя в прессе сообщалось, что враждовавшие организации «примиряются и стремятся объединить свою деятельность и противопоставить блок монархистов блоку прогрессистов», что «союзы снова начинают проявлять себя посылкой телеграмм императору и министрам, причем постепенно роль их сводится к яростной борьбе со всей Думой»[582], в реальности о единстве действий договориться не удалось. Пуришкевич и его Союз Михаила Архангела вообще оба съезда проигнорировали, считая единственно оправданной деятельность в пользу фронта. Практическая деятельность правых партий — основной опоры трона — по мере назревания революционных событий начала замирать.

Как писал великий поэт Александр Блок, который будет работать секретарем Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, партия правых, сильно измельчавшая, «разбилась на кружки, которые действовали путем записок и личных влияний. Их оппозиция правительству принимала угрожающие размеры при попытках сократить субсидии, которыми они пользовались всегда, но размеры которых не были баснословны»[583]. Последний министр внутренних дел Алексей Протопопов в показаниях той же комиссии уверял, что в 1916 году к нему приходил Марков 2-й и «жаловался, что у организации нет денег: люди все бедные. Говорил, что отделов в России 25 000… Говорил о том, что отделы бедствуют на жалкие гроши, которые он получает, и о необходимости монархического съезда, который запрещен… Денег получил при мне 40 000 или 50 000»[584].

Но кризис правых партий был вызван далеко не только нехваткой средств и органической неспособностью объединиться, была и еще одна, едва ли не самая существенная — разочарование во власти, которое не обошло стороной и черносотенцев, чувствовавших себя к тому же невостребованными и недооцененными. Многие черносотенцы склонялись к мнению Пуришкевича, который писал в дневнике, что «правительство наше все сплошь калейдоскоп бездарности, эгоизма, погони за карьерой; лиц, заботящихся о родине и помнящих только о своих интересах, живущих одним сегодняшним днем». Он уже не видел выхода из положения, «в которое ее поставили царские министры, обратившиеся в марионеток, нити от коих прочно забрали в руки Григорий Распутин и императрица Александра Федоровна, этот злой гений России и царя, оставшаяся немкой на русском престоле и чуждая стране и народу, которые должны были стать для нее предметом забот, любви и попечения»[585]. Неистовый лидер русских националистов — Пуришкевич — на глазах превращался в революционера, обращающего свою энергию против символа и квинтэссенции русской государственности — монаршей власти.