Городской пейзаж - Георгий Витальевич Семёнов

пожилой мужчина с озябшим лицом, придвинулся к нему и, заглядывая через плечо, смотрел, как Луняшин обрывал краешек запечатанного билета, разворачивая зеленую госзнаковскую бумажку.

— Ого! — воскликнул он в шутливом изумлении. — Автомашина!

На билете было четко написано: «Без выигрыша».

Феденька усмехнулся и выбросил билет в коробку из-под сигарет, стоявшую на тротуаре, в которой пушистился легкий ворох проигранных рваных билетов.

— Ого! — воскликнул опять шутник. — Автомашину «Волга» выбросил!

— Да, — сказал Феденька, мгновенно подумав при этом, что на билете было напечатано «Без выигрыша» и что он хорошо это разглядел. — На кой черт она нужна? Я уж лучше на автобусе, без забот…

И пошел к автобусной станции, слыша в ушах это удивленное «Ого!», и вспомнил о брошенной бумажке. «Ничего себе шуточки», — подумал он, оглядываясь, но не увидел шутника, и в груди его опять прозвучало эхом дьявольское «Ого!», от которого он невольно остановился, напрягая зрительную память и проявляя в сознании печатные строки: «Без выигрыша», заплясавшие перед глазами призрачной водянистостью шрифта. Что за наваждение, черт побери!

Он улыбнулся, предваряя насмешку шутника, который был же, конечно, где-то поблизости и, может быть, наблюдал за ним. Вяло огляделся, ища его среди толпившихся на станции людей, а потом и среди тех, что, сутулясь, играли в «Спринт» возле киоска, и постарался воскресить в памяти невнятное лицо этого искусителя. Но его нигде не было.

Феденька, посмеявшись над собой, вернулся к киоску, увидел женщину, получающую в окошечке пять рублей; она мяла зубами жвачку и брала рубли так, будто получала зарплату, — ни азарта, ни радости, ничего не выражало ее нахмуренное лицо. Получила и пошла прочь.

А он, зная, что у него больше нет денег, сделал вид, будто ищет по карманам завалявшийся рубль, поглядывая на бумажный ворох в картонке, куда он только что выбросил рваный билет, и чувствовал смуту в душе, как если бы и в самом деле выбросил автомашину «Волга». Больше всего его смущала пропажа шутника, который, как ему уже чудилось, быстро схватил брошенный билет и скрылся в метро.

«Не может этого быть, — уговаривал он себя. — Там было четко сказано: „Без выигрыша“. Я же видел. Я не мог ошибиться». — «А почему не мог? — слышал он насмешливый голос. — Ого! Еще как мог! Устал, задумался, привык проигрывать, прочел, что опять проиграл, но прочел у себя в душе, а не на билете. Разве так не могло случиться?» — «Нет! Это невозможно. Я не торопился и не мог ошибиться».

Он с трудом уговорил себя отойти от киоска и стать в очередь на автобус. Но пока двигалась очередь, набиваясь в забрызганные грязью горячие автобусы, он искал глазами небритое лицо и слюдянистый блеск голубеньких глаз черного дьявола, смутившего его.

Голубенькие глазки, выгоревшие, как цветы вероники… А многие ли обращали внимание в летний полдень на крошечные эти цветы, прогуливаясь по тропке над тихим ручьем? Нет, конечно. Очень немногие знают этот нежный, бледно-синий цветочек, растущий по берегам речек. Если вглядеться в него, то можно увидеть четыре маленьких лепестка, один из которых синим язычком висит над чепчиком из трех головных лепестков, призывно голубеющих под июньским солнцем. Его бы и не заметить среди высокой травы, — так он мал и невзрачен рядом с июньским разноцветьем! И только множественность их, образуя лазурное облачко среди желтых лютиков, обращает на себя внимание, будто земля голубым оком взирает на тебя, напоминая о родстве всего сущего на ней. В этом многочисленном скопище цветочков есть и синие, только что распустившиеся, и поблекшие, и совсем бледные, испитые до дна солнечным светом.

«Ого!» — слышал Феденька, садясь в длинный автобус и видя испитой взгляд насмешливого шутника, умчавшегося с брошенным билетом, на котором… «А как это бывает? — думал Феденька Луняшин, стараясь представить себе надпись выигравшего билета. — Что там написано? „ГАЗ-24“? Или как-нибудь иначе?»

И, думая об этом, хотел и пытался отвлечь себя голубым облачком цветущей вероники, видел внутренним взором проклятый свой билет, на котором красовалась сумасшедшая надпись «ГАЗ-24»…

Видение это было так явственно, что ему стало тошно.

«Идиот! — думал он сам о себе. — Никакой машины не было! Все это бред. Хорошее слово: бр-р-ред. Бр-ред…»

«Ого! Автомашину выбросил!» — слышал он с непроходящей тоской и видел туманное облачко отцветающей вероники, заглядывающее через плечо в развернутый зеленый билетик. И знал, что теперь это видение отложится в сознании на очень долгое время, что он долго еще будет смеяться над собой, рассказывая знакомым о случившемся с ним казусе.

«Ну как живете, Федор Александрович?» — «Хорошо! Вы знаете, я принадлежу к тем людям, которые на вопрос „как живете“ отвечают: „Хорошо“. А есть такие, которые обычно ноют, жалуются: все у них плохо, все не так, все паршиво. Нет! Я этого терпеть не могу. Живу хорошо, потому что понимаю жизнь не как усладительную прогулку по земле, а со всеми ее болями, долготерпением, надеждами и ошибками, как всякое настоящее дело. Да! Жизнь это дело. А любое дело надо исполнять хорошо. Иначе не стоит браться и тратить время. А как же иначе? Я хорошо живу».

Так он проигрывал теперь в уме вопросы и ответы, занимаясь аутотренингом, хотя в жизни что-то давно уже никто не спрашивал его, как он живет. И даже Борис, с которым они продолжали по-прежнему встречаться или перезваниваться по телефону, велел ему рассказывать только о новостях и делился своими, не вдаваясь в подробности.

— Да что вы, что вы! — говорил в смущении Федор Луняшин. — Я даже в армии не служил. Какой же я военный? Это надо военных поздравлять.

Двадцать третьего февраля студентки и преподавательницы института поздравили его с днем Советской Армии и подарили на память приятную безделушку и цветы.

С некоторых пор этот праздник стали отмечать в стране как праздник мужчин, достигших призывного возраста, отдавая должное их потенциальной способности стать под знамена в случае боевой тревоги. День Советской Армии стал днем мужества и отваги. Женщины награждали мужчин этими качествами с такой самоотверженной щедростью, что казалось, будто они в этот день хотели лишний раз напомнить всем без исключения мужчинам о рыцарских их достоинствах, об их силе и несомненном превосходстве, приглашая их задуматься о своей роли в жизни общества и никогда не забывать, что на них на всех держится мир и благополучие, что именно им, а не кому-нибудь еще, будет дано оружие в случае опасности