Висрамиани - Тмогвели Саргис

Я не так страдаю, как ты думаешь. Ты ведь отвергла меня, и нам вовеки уже не быть вместе. Я не утверждал, что ты не солнце и не луна. Ты прелестнейшая из всех очаровательниц. Твои очи — сокровище волшебников. Все люди восхищаются твоим ликом. Твои косы — как узы из мускуса. Ты источник прелестей для всех красавиц. Созерцать тебя желаннее, чем рай. Ты — самое яркое из всех светил. Ты — луна, озаряющая ночь. Но хотя ты и солнце и луна, я не хочу озаряться твоим светом, и ты меня больше не влечешь. Будь ты даже водой бессмертия, я бы не стал пить ее. Я предпочитаю умереть, чем быть с тобой. Хотя ты, возможно, прекраснее всех, но это меня не трогает. Будь ты даже исцелительницей павших духом и бальзамом влюбленных, которым, кроме тебя, никто не владеет, мне он не нужен. Отныне, какой бы болезнью я ни страдал, я не обращусь к тебе за исцелением.

Я знаю, что у тебя на устах вода бессмертия, и кто поцелует тебя, — не умрет. Но как бы меня ни томила жажда и не угнетал страх смерти, — я никогда не выпью этой целительной воды. Если моя безумная любовь — пламя, ты никогда уже не увидишь, как оно разгорается. Если же пылать, то лучше испепелиться, чем гореть дымным огнем.

Ты обвиняла меня в тысяче дурных поступков; ни в одном из них не обвинил бы меня даже враг. Ныне ты забыла все это и домогаешься моей любви. Ты похожа на того отца, у которого была слепая дочь, но он не замечал этого и искал для нее мужа родовитого и без телесного изъяна. Ты не замечаешь своих недостатков, а между тем ищешь безупречного влюбленного. Ты желаешь обрести такого, хотя и считаешь мужчин бесстыдными и порицаешь их. Какие же пороки ты нашла во мне, что так неустанно упрекаешь меня? Ты выгнала меня, я надоел тебе, и ты же упрекаешь меня в непостоянстве. Непостоянство и вероломство обитают в тебе самой, ибо ты забыла о своей клятве, не приняла меня и не хотела произнести моего имени. Как могла ты быть столь немилосердной и жестокой? Разве не из-за тебя я, преданный тебе возлюбленный, в надежде на встречу блуждал как бездомный в темную ночь, не боясь гибели? И если даже я согрешил, то когда, воздевая руки, я молил тебя о прощенье, зачем ты не помиловала меня? Ведь это ты заставила меня стоять в снегу, когда свирепствовала метель, а затем прогнала меня. Ты, как безбожница, не могла смягчить свое сердце, ты желала моей смерти в снегу и была безжалостна, как враг. Если я и согрешил пред тобой, то не в такой мере, чтобы заслужить смерть. Ты столь немилосердна, что предпочитаешь смерть возлюбленного его спасению. Если бы я погиб из-за тебя, неужели это тебя обрадовало бы?

Разве ты не подумала, что и тебя может постигнуть горе? Мое же несчастье меня убедило, что возлюбленная — враг мой! Несчастье хорошо тем, что оно раскрывает человеку, кто ему друг и кто враг.

Теперь, когда все твои поступки мне ведомы, я стал твоим прямым врагом, жаждущим крови твоего безжалостного сердца. Твое же сердце более жестоко, чем у зверей и хищных птиц, а в глазах — вероломство. Пусть никто не горюет из-за любви к тебе, ибо она ничем не одаривает.

Ныне я благодарю бога за то, что он показал тебя такой, какая ты есть, и что он избавил меня от безумной любви и спас душу от безжалостной и вероломной женщины. Пока я жив, я буду любить мою луноликую, розой названную Гуль, а она меня, ибо она — моя до конца моей жизни. Раз бог и судьба соединили нас, мы должны принадлежать друг другу.

78.

Вис ответила, разрывая ворот и рыдая так, что поток крови хлынул из ее глаз:

— О радость моего сердца, любимый, как душа, ты судьба моего счастья! Если я скажу тебе что-нибудь плохое, то и ты, отплати мне тем же. Не лишай меня твоей защиты, не покидай меня и не делай мою жизнь горькой. Что удивительного в том, что я, огорченная твоим шестимесячным отсутствием и на границе смерти, чем-то огорчила тебя? Я так говорила, испытывая твою любовь. Не может быть разлуки без печали, любви — без причуд. Того, чье сердце пылает любовью, своеволие возлюбленной только радует. Если я так разгневала тебя своим приемом, то пусть бог огорчит меня еще сильнее, если я впредь позволю себе что-нибудь подобное. Но неужели твое сердце стало ко мне равнодушным и напрасно тебя умолять или укорять?

Со мной случилось не то, чего я ожидала. Я не предполагала, что покажусь тебе смертельным врагом, так поступая. Если мои слова до этого огорчали тебя, то теперь ты слышишь, с какими мольбами я обращаюсь к тебе! Я напрасно была резкой с тобой, и потому меня постигло несчастье. Раз я была около тебя в хорошие дни, то я не покину тебя и в тяжелое время. Я стою пред тобой в снегу, но, вытерпев столько горя в разлуке с тобой, я уже ни за что не покину тебя. Я не выпущу из рук поводьев и буду горько плакать, пока не умру и этим не пристыжу тебя.

Если ты внемлешь моей мольбе и будешь ко мне великодушен, то я буду до дня своей смерти служить тебе, как рабыня. Я буду слушаться тебя, как повелителя, и если я не буду тебе покорна, ты можешь поступить со мною, как тебе угодно. Дерево бед можно срубить, и оно не скоро даст ростки. Так и тебе легко будет покинуть меня, если я стану тебе в тягость.

79.

Рамин ей ответил:

— Пока я буду жив, я никого не полюблю больше себя и не вызову к себе презрения. Зачем свободный человек должен стать рабом или же печалиться, когда он может радоваться? Не раз я видел себя униженным на радость врагам, и это случалось благодаря тебе. Я никогда не забуду боль, которую я испытывал. Пусть я попаду в ад, если тебе удастся вновь соблазнить меня. Если бы даже солнце получало свет от твоего лица, я все же не стал бы уповать на тебя. Если за одну меру булыжника запросят три меры драгоценных камней, я и при такой расценке купил бы сто мер булыжника, чтобы наложить эти камни на мое сердце; может быть, я скрою под ними позор, которым оно покрыто.

Если бы на пути к тебе можно было найти тысячи сокровищ, они не окупили бы этого горя. Я вырежу сердце из груди, если оно будет стремиться к тебе или к другой возлюбленной! Если я останусь без сердца, это будет лучше для меня, тем более, что оно любит всех и лишь меня ненавидит и огорчает. Может быть, это будет моим счастьем. Твоя жестокость в эту ночь помогла мне выйти из невыносимого положения, которое вначале мне казалось неодолимым. Иногда бог неожиданно открывает человеку путь спасенья, к которому стремилось сердце.

Ныне, так случилось со мной. Я избавлен от великого горя. Доныне я был рабом, а теперь я стал царем; я был земным прахом, а ныне стал небом. Сердце мое охвачено радостью, и в нем нет ни на волосок горя. Я был пьян, а теперь протрезвился, и я не буду знать горя до конца моей жизни. Сейчас только я очнулся от сна безумия. Моя глупая душа только ныне стала разумной. С тех пор как я избавился от моей позорной судьбы, мои ноги так окрылились, что даже птицы не могут поспеть за летящим за мною прахом. Тот, кто избавился от забот превратного мира, не будет терзаться печалью и избавится от горестей. Где бы он ни был, он не будет искать выгоды, боясь ущерба.

Ты тоже поступи так. Если у тебя есть разум, будь подобна мне, не огорчайся больше ничем. Будь мудрой и разумной, ибо мудрость — подлинная сила властителя. Если ты будешь следовать велениям любви даже в течение ста лет, то в конце концов ничего, кроме ветра, не останется в твоих руках.

80.

Вис держала Рамина за руку. Она дрожала от безумной любви и холода. Из нарциссов ее глаз кровь лилась на розы ее щек. Она говорила так:

— Ты источник моей жизни, свет очей и радость сердца! Я знаю, что прогневала тебя и поступила нехорошо. Ты — и мой возлюбленный, и равный царю, славный владыка! Без тебя я не хочу жить в этом превратном мире. Я тебя прогневала, мои речи тебя омрачили и, горько сокрушаясь об этом, я искусала от досады руки. Не рази меня стрелой вражды и не заставляй меня уйти опозоренной. Будем счастливы, не станем вспоминать прошлое. Пусть тебя не тревожит моя прежняя непочтительность. Она может быть тягостной от равного или от врага, но не может быть обидной от такой возлюбленной, как я. Как бы велик и могуществен ни был царь, властитель всей земли, когда он влюблен, и он становится смиренным и припадает к стопам возлюбленной. Кто может назвать причуды любовников ссорой? И страдать от них — отнюдь не позор.