Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма - Мори Терри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Спор был пустяковым, и все сразу о нем забыли, – сказала Мэри Хитон. – Не могу поверить, что он решил, будто это может быть важно спустя такое время».
Действительно, довольно странно думать, что жизни Дюпея таинственным образом угрожали люди, о которых он после словесной перепалки на барбекю ничего не слышал целый месяц – и даже больше. Возможно, Дюпей считал, что они опасны, но такой вывод маловероятен.
Куда более существенная информация содержалась в письме человека, жившего в его районе, – на маршруте, по которому Дюпей ежедневно проходил мимо дома № 35 на Пайн-стрит, Уикер-стрит и дома № 316 на Уорбертон-авеню. В записке, цитировавшей собственные слова Дюпея, речь шла о чем-то увиденном или услышанном им в своих обходах. И время всех этих событий, столь близкое к аресту Берковица, также говорит о многом.
Позже я получил еще одно письмо:
«Я мог бы сообщить имеющуюся у меня информацию полиции Йонкерса, но, думаю, вам, так же как и мне, хорошо известно, что это стало бы ошибкой – учитывая, что в полиции работают два члена семьи Карр, сестра Уит и зять Джон Маккейб [на тот момент муж Уит и сотрудник полиции Йонкерса].
Почтальон Эндрю (я забыл его фамилию) знал их [Карров и Берковица], хотя об этом никогда не говорилось. Он покончил с собой несколько лет назад после встречи с неизвестным мужчиной в парке Пелем-Бей в Бронксе. Он сказал, что „они“ ему угрожали [кто такие „они“, неясно] и собирались убить его семью. Вскоре после этого жена нашла его застрелившимся».
«Неизвестный мужчина», с которым Дюпей якобы встретился в Бронксе, остался неопознанным. Автору письма больше нечего было сообщить об этом инциденте.
Коллеги Дюпея знали про его опасения за свою жизнь, но в разговорах с ними он не упоминал, что угрозы также адресовались его семье, как написано в письме. Однако действия Дюпея перед смертью подтверждают сказанное.
Он взял родных с собой на рыбалку, хотя обычно ездил без них. Он не рассказывал жене ни о каких угрозах, и в последние минуты жизни купал дочерей – вряд ли подобные действия могли послужить толчком к немедленному самоубийству. Разумнее предположить, что пребывание с семьей в интимной обстановке любви и взаимопонимания спровоцировало резкий рост страха того, что с близкими может что-то произойти – и он покончил с собой, чтобы защитить их.
Неизвестно, почему Дюпей не сообщил об угрозах в полицию. Возможно, он полагал, что защита со стороны властей будет недостаточной или слишком непродолжительной. Быть может, у него имелась и более зловещая причина.
Что мог увидеть или узнать Эндрю Дюпей на своем маршруте разноски почты, чтобы подвергнуться такой опасности и отнестись к угрозам настолько серьезно, чтобы предпочесть самоубийство любым попыткам разрешить ситуацию иным образом?
Напомним, что той весной и летом по всему району фланировали письма с угрозами – они отправлялись по почте, а Дюпей их доставлял. Возможно, он имел дело и с другой корреспонденцией, с помощью которой можно было идентифицировать отправителей. Также возможно, что Дюпей видел, как преступники входят в определенный дом или выходят из него, либо заметил Берковица в их компании.
Кроме того, в 1983 году в лесном массиве через дорогу от дома Дюпея нашли человеческий череп, принадлежавший неустановленному пожилому мужчине. Время захоронения черепа определят как примерно соответствующее дню смерти Дюпея. Происхождение черепа так и останется неизвестным, но можно предположить, что его украли с кладбища, чтобы использовать в ритуалах. Летом 1986 года в расположенном неподалеку похоронном бюро Маунт-Вернона похитят голову другого пожилого мужчины. Связаны ли эти инциденты между собой, неясно.
До сих пор никто точно не знает, с чем или с кем столкнулся Эндрю Дюпей, когда разносил почту. Возможно, в будущем ответ на этот вопрос будет найден. А пока вдове и детям остается лишь гадать, почему он умер.
* * *
В течение следующих двух месяцев я проверил массу зацепок, однако ни одна из них ни к чему не привела. Я как раз начал обдумывать оккультные отсылки в письмах Сэма, когда мне позвонил Мичелмор с долгожданными новостями.
– Наш контакт получил несколько ответов от Берковица. Думаю, тебе понравится то, что он добыл.
– Ну же, Питер, я уже так давно жду! Не заставляй меня просачиваться в телефонную трубку, чтобы узнать подробности.
Изображая непринужденность, я чувствовал, что меня разрывает изнутри. Но Мичелмор и без того считал меня слишком нетерпеливым, и я не собирался давать ему лишний повод в этом удостовериться.
Я уже сумел вынести долгое ожидание, хотя мой пессимизм по мере продолжения судебного разбирательства только нарастал. Поначалу Берковица признали невменяемым, поскольку он сумел запудрить мозги команде назначенных судом психиатров, скормив им историю о демоне. Потом его отправили на повторную экспертизу. На этот раз, главным образом благодаря заключению доктора Дэвида Абрахамсена, приглашенного окружным прокурором Бруклина Юджином Голдом, Берковица признали способным предстать перед судом. Абрахамсен не купился на сказку о демоне.
Защита Берковица мало напоминала настоящую. Его адвокаты собирались добиться для клиента оправдательного вердикта по причине невменяемости.
Но пока шла битва психиатров, «Дейли ньюс» получила и опубликовала стенограмму бесед Берковица с врачами.
Текст напоминал выдержки из руководства по шаманизму – сплошные собаки, демоны, кровь, монстры и т. п. Когда я прочитал его, у меня чуть не остановилось сердце. Казалось, что ситуация выходит из-под контроля. Вот почему мне так не терпелось получить известия от Мичелмора. Я хотел понять, как обычный Берковиц соотносится с публичным.
– Ну, – заговорил Мичелмор, выдержав эффектную паузу, – источник сообщает, что по словам Берковица, в письме имелись кое-какие сообщения, но он не скажет, какие именно.
– Нереально! – сказал я.
Мичелмор продолжил:
– Еще он не станет отвечать на твои вопросы о том, был ли он один во время стрельбы в Бруклине.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что он не станет отвечать? Что именно он сказал?
– Его спрашивали несколько раз, по-всякому подводили к этому вопросу. Каждый раз он отвечал, что не станет говорить об этом; что не хочет вдаваться в подробности.
– Но он же не сказал, что был один и «почему
