Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

По-видимому, девушка узнала, что у нее будет ребенок, и теперь ее собирались отослать к родным. Это решение не было необычным. Но то, что Вероника сказала дальше, очень отличалась от того, чего он ожидал.

— Тебе не придется ехать к родным без единого пенни, Норма. Я позабочусь об этом. У тебя будут свои средства. Ты не окажешься в роли бедной родственницы.

— О, я не могу их взять, леди Фэрфакс, — сказала Норма, отстраняясь и вытирая глаза. — Это было бы неправильно.

— Неправильно то, что Уильям оставил тебя в таком положении и исчез.

— Он хороший человек, леди Фэрфакс. Он просто испугался.

— Это вообще не по-мужски, Норма, — возразила Вероника твердо. — Мужчины не убегают от сложностей. Они встречают их с открытым забралом. Они не боятся их.

Разве все так? В последние пять лет Монтгомери много раз случалось пугаться и бежать с такой скоростью, будто за ним гнался дьявол. Обстоятельства, а возможно, и гордость заставляли его замирать на месте. Но между тем, что он хотел бы сделать, и тем, что вынужден, часто была огромная разница, и страх, черт бы его побрал.

Когда он вошел в комнату, Вероника покачала головой. Однако Монтгомери не обратил внимания на ее знак и подошел к Норме. Неуклюже похлопал девушку по плечу.

— Уильям — парень из Донкастер-Холла? — спросил он.

Норма выглядела не только напуганной его присутствием, но, судя по всему, не могла даже ответить.

Монтгомери ободряюще улыбнулся и снова похлопал по плечу.

Норма быстро заморгала, губы ее сложились в решительную улыбку, и она посмотрела на него в упор.

— Нет, ваша милость, — сказала она наконец.

— Скажи миссис Броуди, что я предоставил тебе день отдыха. Ступай в свою комнату и отдохни, Норма. Все будет хорошо.

Она медленно встала и кивнула:

— Если вы так говорите, сэр.

Когда девушка ушла, он повернулся к Веронике:

— Я пришел за тобой. Все остальные уже на месте и ждут, когда я стартую.

Они вышли из дома, и, когда приближались к арочному мосту, Монтгомери кивнул, приветствуя людей Донкастер-Холла. Большинство молодых людей, включенных в команду по их собственному желанию, должны были держать тросы. Что же касается женщин, то они собрались на мосту, чтобы лучше видеть воздушный шар.

Монтгомери подвел Веронику к тому месту, где стояла Элспет.

Впереди виднелась полностью надутая оболочка шара, примерно в три раза превышавшая размер его самого. Вся конструкция была величиной с винокурню, находившуюся позади него. Голубой шелк трепетал на слабом ветру, будто побаиваясь совершить свое первое путешествие. Новая форсунка, специально предназначенная для шара подобных размеров, располагалась у жерла и издавала звук, похожий на рев.

Глаза Вероники широко раскрылись, но она не произнесла ни слов одобрения, ни предостережения, даже не высказала любопытства. Монтгомери стоял лицом к ней и ждал, пока голова ее не запрокинулась и их взгляды не встретились. И только тогда заметил, что она дрожит.

— Не бойся, Вероника, — сказал он тихо, потом склонился к ней и на глазах у собравшейся толпы поцеловал жену.

Она качнулась к нему и положила руки ему на грудь.

Монтгомери прервал поцелуй, грозивший затянуться надолго, погладил Веронику по щеке тыльной стороной ладони и улыбнулся:

— Все будет хорошо.

Однако было похоже, что она не очень поверила ему.

Поколебавшись, Монтгомери направился к винокурне. Впрочем, порой действия более убедительны, чем слова.

— Сегодня великий день, Рэлстон, — сказал Монтгомери, приближаясь к гондоле. Он сделал знак десяти мужчинам, удерживавшим летательный аппарат за тросы.

Оболочка шара все еще вибрировала, будто выказывая нетерпение, как породистый крылатый конь.

— Все в порядке, ваша милость. Все готово.

Оба мужчины, господин и слуга, подняли глаза на гигантскую оболочку голубого шелка. Этот шар отличался от того, на котором Монтгомери летал с Вероникой.

Первый предназначался для изучения воздушных потоков. Этот совсем для другого: чтобы управлять ими. Его оболочка была больше, имела овальную форму и острый нос. А гондола прямоугольной и много длиннее гондолы первого шара.

Если бы эта конструкция и этот опыт полета оказались успешными, Монтгомери намеревался подать петицию правительству Соединенных Штатов с предложением реформировать Корпус воздухоплавания. Воздушный шар имел практическое применение в качестве шпионского приспособления, с тем чтобы с его помощью следить за передвижениями войск противника во время войны.

— Я бы попросил тебя сопровождать меня, — сказал он Рэлстону, — однако ты уже дал мне понять свое отношение к воздухоплаванию.

— Если бы вы попросили меня, я бы ответил отказом, ваша милость. Я шотландец по рождению, британец по закону и горец милостью Божьей, но я не орел.

Монтгомери рассмеялся, ступил в гондолу и принялся в последний раз проверять состояние форсунки.

К его удивлению, Рэлстон, сияя, извлек бутылку вина:

— Думаю, вы не станете возражать, сэр, но я взял это вино из погреба, чтобы окрестить ваш корабль.

— Я назову его «Бестрепетный», — сказал Монтгомери, думая о Веронике.

— Отличный выбор, — одобрил Рэлстон. — Это значит «бесстрашный».

— Или «отважный», — сказал Монтгомери.

Рэлстон вручил ему откупоренную бутылку.

Монтгомери вылил немного вина на траву возле гондолы.

— Нарекаю тебя «Бестрепетным».

Рэлстон растянул рот в улыбке, и это непривычное выражение лица сделало его лет на двадцать моложе.

Монтгомери надел рукавицы, повернул горелку, поставив ее на полную мощность, и отсалютовал Рэлстону.

— Удачи, ваша милость! — крикнул Рэлстон, перекрывая гудение пламени.

— Отпускайте тросы, Рэлстон! — вторил ему Монтгомери.

Рэлстон кивком подал знак четырем рядам мужчин, и те начали медленно приближаться к гондоле, придерживая тросы.

Обитатели Донкастер-Холла закричали «ура», когда воздушный корабль начал медленно подниматься. Монтгомери улыбнулся, приятно удивленный их энтузиазмом, и взмахнул рукой. Но минутой позже занялся неотложными делами, связанными с управлением полетом: проверил форсунку, навигационные лопасти и тросы, ведущие к заглушкам.

Как и всегда, подъем на первые двадцать футов вызвал у него такое ощущение, будто его живот рванулся вниз, к ногам. И тотчас же его омыла волна ликования, и кровь быстрее заструилась по жилам.

Пока Монтгомери парил над колышущейся толпой шотландцев, не испытывал чувства одиночества. Люди Донкастер-Холла приветствовали его с гораздо большим радушием, чем он был готов принять. Он был одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером, и они просто признали тот факт, что временно им стал американец.