Умолкнувший оратор - Рекс Тодхантер Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же в данный момент важен не сам Кейтс, а то, о чем свидетельствует эта история. С моей стороны было безумием доверять всем подряд, за исключением, конечно, вас и Декстера. В дополнение к уже имеющейся мы должны создать какую-то особую систему предупреждения утечки секретных данных. Частично мы можем поручить это ФБР, но одновременно следует усилить систему безопасности путем создания соответствующей структуры с подходящими кадрами, которые будут подчиняться непосредственно нам. Подумайте над своими предложениями. Завтра обсудим вместе с вами и Декстером. Лично я считаю, что руководство этой структурой вам придется взять на себя, отложив все остальные дела. Мне будет трудно без вашей постоянной помощи, но это жизненно важно. Обдумайте мое предложение. Завтра утром мне предстоит выступать на заседании комиссии сената. Я возьму эту запись с собой в Нью-Йорк и передам вам. Пока я буду занят в Вашингтоне, вы прослушаете ее, осмыслите, а во второй половине дня мы займемся обсуждением.
Голос умолк, из громкоговорителя слышалось только слабое потрескивание, и я выключил диктофон.
В кабинете воцарилось тяжелое молчание, которое нарушил Вулф.
– Ну что скажете, мистер Кейтс? – невинным тоном поинтересовался он. – Когда вы вошли в комнату с новыми данными для речи мистера Буна и мистер Бун встретился с вами лицом к лицу, он что, действительно попытался задушить вас голыми руками?
– Нет! – взвизгнул Кейтс; его голос звучал возмущенно, впрочем писклявым голосам это свойственно.
– Не вмешивайтесь не в свое дело, Кейтс! Сядьте и заткнитесь! – резко бросил О’Нил.
– Ну, знаете, мистер О’Нил, это же просто великолепно! – хмыкнул Вулф. – Просто великолепно! То же самое, слово в слово, вы говорили ему в тот вечер, когда впервые пришли ко мне: «Не вмешивайтесь не в свое дело, Кейтс! Сядьте и заткнитесь!» Не сказал бы, что вы поступили очень умно, поскольку ваш окрик прозвучал как грубый приказ начальника подчиненному, что, в сущности, так и было. Тогда я заставил одного хорошего человека потратить целых три дня, чтобы попытаться установить связь между вами и Кейтсом. Однако вы оказались очень осторожны. – Вулф быстро перевел взгляд на Кейтса. – Я не зря спросил, не пытался ли мистер Бун задушить вас голыми руками. Тогда вы могли бы утверждать, что действовали в порядке самообороны. Опытный адвокат непременно использовал бы этот аргумент, но ведь еще была и мисс Гантер. Я очень сомневаюсь, что присяжные вам поверят, если вы станете уверять, будто она пыталась задушить вас на моем крыльце. Между прочим, меня интересует одна деталь. Мисс Гантер сказала миссис Бун, что написала письмо убийце с требованием вернуть свадебную фотографию. Я в это не верю. Сомневаюсь, чтобы мисс Гантер рискнула доверить нечто подобное бумаге. По-моему, она взяла у вас фотографию и техпаспорт на автомобиль и сама отправила миссис Бун, так?
И тут Кейтс выкинул трюк, который удивил даже меня, хотя, казалось бы, я навидался всякого на своем веку. Он взвизгнул, причем на сей раз явно негодующе, однако его возмущение было направлено не на Вулфа, а на инспектора Кремера. Кейтс трясся от негодования, буквально повторяя тот драматический момент, когда обвинил Бреслоу в нарушении норм общественной морали.
– Полиция проявила полнейшую некомпетентность! Не поленись она потратить нескольких часов, то без труда узнала бы, откуда появился тот кусок водопроводной трубы. А взят он из кучи старья в подвале дома на Сорок первой улице, где размещается НАП!
– Господи Исусе! Нет, вы только послушайте! – прорычал Кремер. – Да он больной на всю голову!
– Да он же болван! – О’Нил обрушился с праведным гневом на ни в чем не повинный диктофон. – Форменный кретин! Такого даже трудно заподозрить в убийстве. – И, обращаясь к Кейтсу, добавил: – Боже правый, вот уж не думал, что вы способны на это!
– Я тоже не думал. – Кейтс перестал трястись, выпрямился и словно одеревенел. – Пока этого не случилось. А когда случилось, я стал лучше себя понимать. Во всяком случае, я оказался не таким уж дураком. Уж по крайней мере умнее Фиби. Ей бы следовало знать, на что я способен. А она не захотела даже обещать, что никому ничего не скажет и уничтожит валик с записью. Даже обещать! – Он не сводил с О’Нила немигающих глаз. – Мне следовало убить и вас в тот же вечер. Я вполне мог это сделать. Вы тогда боялись меня, боитесь и сейчас! Никто из них не боялся, а вы боитесь. Вот вы говорите, что даже не подозревали меня в убийстве, хотя все прекрасно знали.
О’Нил хотел возразить, но Кремер знаком приказал ему молчать и спросил Кейтса:
– И откуда же он узнал?
– Я сам ему рассказал. – Если визг Кейтса так же драл ему горло, как резал нам слух, значит ему было действительно больно. – Но лучше бы я ему не говорил! Он назначил мне встречу и…
– Ложь! – Голос О’Нила звучал холодно и строго. – Вот теперь вы откровенно лжете.
– Хорошо, дайте ему закончить. – Кремеру явно хотелось закончить с Кейтсом. – Когда это произошло?
– На следующий день, в среду. В среду, во второй половине дня. Во время нашей встречи.
– Где?
– На Второй авеню, между Пятьдесят третьей улицей и Пятьдесят четвертой. Мы разговаривали прямо на тротуаре. Он дал мне денег и сказал, что, если что-нибудь произойдет, если меня арестуют, он позаботится, чтобы я ни в чем не нуждался. Он уже тогда боялся меня. Следил за моими руками.
– Сколько вы пробыли вместе?
– Минут десять. По моим прикидкам, не более десяти минут.
– В котором часу?
– В десять вечера. Мы договорились встретиться в десять часов. Я пришел вовремя, а он опоздал минут на пятнадцать и объяснил, что должен был проверить, нет ли за ним слежки. Полагаю, у умного человека нет с этим проблем.
– Мистер Кремер, – вмешался Вулф, – вам не кажется, что это пустая трата времени? Ведь в полиции все равно придется повторять допрос и в присутствии стенографистки. По-моему, Кейтс готов признаться во всем.
– Он готов, – подхватил О’Нил, – сам сесть на электрический стул и при этом оклеветать других людей!
– На вашем месте я бы так из-за этого не переживал, – иронично блеснул глазами Вулф. – По крайней мере, он больший философ, чем вы. При всей своей испорченности он способен достойно принять неизбежное, соблюдая приличия.
