Гваделорка - Владислав Крапивин

— Это не все. Еще я награждаю тебя орденом. От себя лично… — Он потянулся через верстак и вынул с полки, из — за коробки с железной мелочью, крупный помидор с продетой в него суровой ниткой. — Вот. Орден Красного томата высшей степени. На память о первой встрече.

Нитку он надел Ване на шею, и все зааплодировали. Весело и шумно. Может быть, даже излишне шумно, потому что заметили, что Ване — то не до веселья…

Он так и пошел домой — с помидором и с ключиком на шее. Провожать его не стали. И всяких пожеланий говорить не стали. Потому что условились: завтра прибегут к профессорскому дому, когда Ваня будет садиться в машину, чтобы ехать в аэропорт.

А пока с ним пошла только Лорка.

И пошли они не прямым путем, а тропинками по берегу лога. Там, где их когда — то подкараулил Квакер с дружками. Ноги сами понесли их по этим дорожкам.

Они шли, сцепившись пальцами и помахивая руками. С виду — вполне беспечные. Тропинки были узкие, всякие колючки и крапивные листья чиркали по ногам, но теперь уже не могли ужалить кожу — прокаленную и темную, как у мальчишек и девчонок с Антильских островов.

Обошли старую трансформаторную будку и оказались на краю откоса. Пестрело разнотравье с поздними цветами. Висели над крышами Городища желтые набухшие облака.

— Лор, ты дальше не ходи меня провожать, — сипловато попросил Ваня. — Я один… Я вечером позвоню…

— Ладно, — кивнула Лорка. Понимала, что еще одно прощание, у ее крыльца, — это было бы чересчур…

Ваня с трудом улыбнулся:

— А давай… вот это… — Он снял с шеи орден Красного томата и крупно откусил алый бок. И протянул Лорке. И она откусила от него. И так они, улыбаясь, сжевали подарок Квакера и посмотрели друг другу в лицо.

Ваня заплакал.

Он, большой мальчик, почти шестиклассник, открыто заплакал, не выдержал прощания с Гваделоркой. Без рыданий и всхлипов, но неудержимо, крупными слезами. Слезы горошинами сыпались на выцветшую футбольную рубашку с затертым портретом Айвенго и оставляли на ней темные полоски. Падали на сандалеты и проскальзывали между ремешками.

Лорка не стала говорить «ну что ты» и «не надо». Подняла его подол и стала вытирать щеки. И вытирала, пока он не перестал ронять слезы. Сама она не плакала, только покусывала губы. Затем шепнула:

— Ты ведь еще приедешь…

И не было в Лоркиных словах уверенности, что он приедет. И что, если и приедет, все будет по — прежнему.

Ваня решился. Сделал то, о чем думал еще на сеновале. Он снял с шеи ключик, положил на ладонь. Ключик был очень похож на крошечную карту Гваделупы. Левая часть, Бас — Тер, — колечко. Правая, Гранд — Тер, — стерженек с бородкой и острым выступом мыса Шато. Со стальным волоском. А узкий, как осиная талия, перешеек перечеркнут был тонкой, но заметной канавкой — проливом Ривьер — Сале. Соленой рекой (соленой от Ваниных слез?).

Ваня взял ключик за два конца. Надавил. Ключик без труда, охотно даже, разломился пополам — точно по щелке пролива.

— Ой… — тихонько выдохнула Лорка.

Ваня поднял с ее босоножки упавшую нитку от помидора. Затянул ее петелькой на стерженьке ключа. Надел себе на шею. А шнурок с оставшимся на нем серебряным колечком надел на Лорку.

— Ой… — опять шепнула Лорка. — А… разве так можно?

— Теперь уже все равно, — сказал Ваня. И еще раз всхлипнул.

Потом он повернулся и без оглядки побежал к дому…

Рядом с общежитием была водонапорная колонка. Ваня умылся у нее, налегая животом на рычаг. Снова вытер подолом лицо. Прерывисто вздохнул и по улице Красина пошел к своему подъезду.

Лифт не работал, и по дороге на пятый этаж Ваня успокоился еще больше. Или внушил себе, что успокоился.

— Наконец — то, — сказала тетя Лара. — Я уж хотела звонить. Завтра улетать, а еще ничего не собрано…

Это у нее было что — то не собрано. А у Вани давно был уложен чемодан. Тот самый, с которым он прилетел.

— Граф дома? — спросил Ваня. Беспечно так, даже небрежно.

— Дома. Но почему — то сердитый. То ли что — то случилось на работе, то ли… не знаю…

Ну, сердитый так сердитый. Ваня видал деда всяким и не боялся. А тем более сейчас. Не все ли равно? Так или иначе вот — вот наступит завтра…

Он хотел зайти к деду, спросить: что случилось? Может быть, утешить даже (раньше иногда получалось такое). Но Константин Матвеевич сам высунул голову из кабинета.

— А — а!.. Ну — ка ступай сюда!

Ваня удивился такому тону и пошел. Дед прикрыл позади него дверь.

— Если бы тебе не улетать завтра… я бы взгрел тебя, паршивца, не ракеткой, а чем — нибудь покрепче! И не стал был посыпать пеплом голову…

— Граф, что с тобой? — устало спросил Ваня. Он почему — то не очень удивился. Только снова шевельнулись слезы.

— Он еще спрашивает! Зачем ты испортил карту?!

— Я?.. Карту?!

— Я хотел вставить ее под стекло, купил рамку! Смотрю — а на карте дыра! Карандашная пометочка, й — ёлки — палки! На раритете!..

— Граф, что за бзю ты говоришь? — сказал Ваня, проглотив слезинки (и шевельнулась надежда, что со скандалом улетать будет легче).

— Я?! Бзю! Это ты мне, старому человеку, смеешь заявлять такое! Сосунок!..

— Ладно! Пускай я сосунок! А карта — то при чем?!

— Смотри! Разве это не твоих рук дело?! — Дед сунул Ване под нос развернутый лист. — Вот!..

На нижней части острова Бас — Тер темнела дырка с черными краями. Как от выстрела раскаленной дробиной.

— Дед… это не я… Ну, честное слово, не я!

Еще не шевельнулось у Вани догадки. Никакой.

Но… будто кто — то шепнул: сейчас может что — то измениться в жизни. Шепнул и пропал…

— Дед! Но это правда не я!!

— А кто? Я?.. — Константин Матвеевич опустился на стул. Карта легла на колени. — Зачем это мне?

— А мне?! У нас у всех свои карты есть!

И непонятно почему прозвучало в голове:

В карту воткнется стальной волосок,Лава польется на черный песок…

Это как на острове Флореш (где жила девочка Анна). Ваня читал, что там песок черный от вулканических извержений…

Дед сказал чуть миролюбивее:

— Может быть, ты перепутал карты? Хотел отметить что — то на своей, а под руку попала моя?

— Как я мог перепутать? Бумага разная на ощупь и на вид!.. Вот, смотри! — Он кинулся в свою комнату и приволок чемодан, уронил его на пол, отбросил крышку…

Карта лежала на самом дне. Сверху — разноцветные штаны и футболки, которые дарила тетя Лара и которые он почти не надевал. Белье и полотенца. Книжка «Завещание чудака» (Ваня дочитал ее до середины, а потом слегка охладел, не стало времени; ладно, закончит потом…). Папка с рисунками Лики — его и Лоркин портрет и схема острова Гваделорка, выполненная «под старину»: многобашенный город над морем, кораблики, пальмы, киты и морские драконы… И вот, наконец, Гваделупа.

Ваня рывком развернул ее на паркете.

— Вот!.. Ой…

Тот же обугленный след от «дробины» чернел и здесь. На том же месте, на южной оконечности Бас — Тера.

— Понятно, — хмыкнул Дед. — Игра еще в одну тайну? На прощанье?

Ваня, сидя на полу, вытащил из нагрудного кармана телефон.

— Андрей! Федя и Никель у тебя? Вот хорошо! А ваши карты? Я помню, они лежали на твоей полке! Посмотри!.. Посмотри, нет ли на них такой же пробоины, как на карте Квакера?.. Да, жду… — И стал ждать, глядя мимо деда. И дождался. — Есть?! Ну и ну… Да я ничего не знаю!.. Ладно, завтра поговорим!..

И еще:

— Лика!.. Помнишь дырку в карте Квакера? На твоей есть такая?.. Что? Я так и знал!.. Сам не понимаю! Завтра!..

Константин Матвеевич смотрел на Ваню без прежней сердитости. Даже с оживлением.

— Остальной вашей братии можешь не звонить, ясно и так…

— Мы отметили вулкан Матуба на карте Квакера, — сумрачно объяснил Ваня. — Другие карты не трогал никто. Ни наши, ни твою…

— Удачно придумано, мистика всегда щекочет нервы. Кстати, неплохой эпилог к истории про «Артемиду»…

— Граф… — сказал Ваня.

— Что? — усмехнулся дед.

— Граф… Была еще одна копия карты. Твоя. Ты сразу спрятал ее в сейф. И шифр сейфа знаешь только ты…

Константин Матвеевич посидел, подавшись вперед и тиская подбородок. Смотрел куда — то перед собой. Словно решал: поддаваться ли игре? Потом схватил со стола мобильник.

— Марго! Давай ко мне, очень срочное дело!..

Тут и пешком — то было до главного корпуса десять минут. Но дед решил, что на колесах быстрее. Жгла нетерпением каждая минута.

И Ваню жгла. Хотя в общем — то он уже знал…

И вот академическая прохлада лестниц и коридоров. И Пушкины, Пушкины со стен… И удивленный взгляд секретарши Танечки в прихожей кабинета…

Палец деда, тыкаясь в отверстия, рывками завертел черный диск. Сейф запищал. Пудовая дверца отошла. Дед с размаха раскрутил на столе бумажную трубу.