Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев

— Хватит, — неожиданно сказал немец. — Мы напрасно теряем время.

Спрудж принял его слова как упрек в свой адрес, неуверенно пробормотал:

— Может, она и впрямь ничего не знает.

— Может быть, — холодно согласился офицер. — Зовите этого… вашего старосту. Надо еще раз осмотреть каждый метр в округе — они не могли далеко уйти.

— А как быть с ней? — с ненавистью сплевывая себе под ноги, спросил трактирщик. — Может быть?..

Немец недовольно поморщился: ему всегда претила ослепленная звериной яростью ненависть. Лично он никогда не испытывал подобного чувства. Доводилось и пытать, и расстреливать, но всякий раз он делал это без лишних эмоций и восторгов. Скорее, даже с сожалением: человека отправляют к праотцам, а он так и не понял великого смысла национал-социализма или же просто был его недостоин. Циглер всегда сознавал себя ассенизатором, призванным очищать человеческое общество от дерьма во имя самого же человечества. Делал он это добросовестно, как высокоорганизованное существо. Убежденно и ответственно. Но никогда не испытывал удовольствия. Если соображения высшего порядка требовали кого-то ликвидировать, он стрелял без дрожи и колебания — работа есть работа. Однако считал, что радоваться и хмелеть при виде крови в высшей степени безнравственно. Офицер брезгливо посмотрел на Аболтиньша, коротко бросил:

— Задержите, там посмотрим.

Они просидели в погребе до самой ночи, и Артур сделал для себя неожиданное открытие — мрак не имеет ни вкуса, ни цвета. Он — никакой. Ты растворяешься в нем и перестаешь существовать. Нет, ты еще двигаешься, размышляешь, но уже не так, как в прошлом. Словно бы нырнул с борта и чем дальше уходишь в глубину, тем отчетливее сознаешь свою безысходность. Он потерял счет времени, потому что секунды тоже стали необычными — долгими и непослушными. Поначалу Грикис периодически щелкал зажигалкой — в эти мгновения Артур невольно подавался вперед, но оказывалось, что вместо ожидаемого часа, прошло всего десять минут. Он бессильно приваливался к осклизлой стене погреба и возвращался к своим невеселым раздумьям: допустим, они выберутся из подвала. А что дальше? С раненым на руках, которого так разыскивают немцы? А Юрис? Сможет ли он идти? Грикису становилось все хуже. Он реже щелкал зажигалкой, неохотно отвечал на вопросы, под конец и вовсе затих: то ли уснул, то ли впал в беспамятство. Банга испуганно прислушивался к его тяжелому, прерывистому дыханию, смачивал водой полотенце, прикладывал к воспаленному лбу товарища, но тревожить не решался, сознавая свое бессилие.

Отто Грюнберг же, напротив, стал проявлять признаки жизни: постанывал, скрипел зубами, бредил. И вдруг, Артур не смог бы объяснить почему, но он безошибочно почувствовал — Отто пришел в себя и открыл глаза. Банга готов был поклясться, что видит устремленный на него взгляд. Раздался едва уловимый шорох, раненый сел. Артур напрягся, затаил дыхание, ладони сделались влажными и горячими. Он сглотнул тошнотный комок, облизнул пересохшие губы, хотел подать голос, но его опередил Грикис:

— Я здесь, не волнуйтесь, — Юрис сказал эту фразу по-латышски, но тут же, спохватившись, перевел на русский.

— Где мы? — раненый тоже спросил по-русски.

«Вон оно что», — догадался, наконец, Банга — он жадно вслушивался в каждое слово.

— В подвале.

— Давно?

— Черт его знает. — Грикис щелкнул зажигалкой, и Артур невольно вздрогнул при виде этих двух людей. У них были зеленые, безжизненные лица, опухшие, искусанные до крови губы, глаза светились лихорадочным блеском. — Около суток, — поднося часы к глазам, сказал Юрис. — Наверху облава.

— Как его зовут?

Артур догадался, что спрашивают о нем.

— Артур Банга.

— Тот самый?

— Да.

— Что с ребятами?

Грикис не ответил.

— Пакет у тебя?

— У меня.

— Ты ранен?

— Да.

— Идти сможешь?

— Вряд ли.

— Что будем делать?

— Не знаю, дождемся ночи.

Артур обреченно подумал: видно, и вправду дело дрянь, если Юрис не сможет идти. Но это было еще полбеды. Он не знал главного. Даже, если бы Грикис мог двигаться — идти было некуда. Явки в Риге раскрыты. Здесь, на побережье, тоже все провалилось. Маленькие подпольные, оставленные для работы в тылу врага группки почти сразу же перестали существовать. Конечно, не будь они ранены и обессилены, они нашли бы какое-то решение: отсиделись бы в лесу, двинулись к линии фронта. Но сейчас, на грани жизни и смерти, в самом центре облавы, под ненадежной крышей, эти трое вряд ли могли на что-то надеяться.

Грикис вновь щелкнул зажигалкой, посмотрел на часы, непристойно выругался.

— Спокойно, — негромко и вместе с тем властно приказал «немец» — так Артур окрестил его про себя.

Юрис дунул на огонь, притих. Они не обмолвились больше ни словом до тех пор, пока не пришла Марта.

— Живы? — отодвигая камень, спросила она. — Извините, раньше никак не могла.

Мужчины задвигались, оживились — таким долгожданным и желанным было ее появление. Артур с новой силой ощутил: никого у него не было в жизни дороже. Разве только мать… От этой мысли стало еще страшнее. Не за себя — за нее.

— Ну что там? — обыденно, без тени волнения спросил Грюнберг.

«Ох и нервы у человека», — позавидовал Банга.

— Не знаю. — Марта зажгла свечу и в слабом отблеске ее лицо казалось по-детски растерянным и виноватым. — Облава будто бы кончилась, но немцы еще не ушли.

— Посторонние в доме есть? — Только сейчас до Артура дошло, что Отто и Марта разговаривали друг с другом по-немецки.

— Теперь уже нет. Я потому и ждала.

— Что будем делать? — Отто попытался приподняться, но тут же со стоном бессильно рухнул на пол.

Грикис выругался.

— В том-то и дело, — с глухой яростью сказал он. — И я сегодня не ходок.

Несколько минут слышалось тяжелое дыхание раненых да слабое потрескивание свечи. Неожиданно заговорил Артур:

— И все-таки надо уходить. Здесь оставаться нельзя. Рискуем мы не только собой.

— Что же ты предлагаешь? — раздраженно повысил голос Юрис. — Выбраться из погреба и попросить, чтобы подали к подъезду санитарную машину?

Артур не обиделся, спокойно ответил:

— Есть у меня одно местечко, я там после армии отсиживался. Глухомань и люди отличные. Если бы добраться…

— Далеко отсюда? — превозмогая боль, спросил офицер.

— Километров сорок, сорок пять.

Грикис насмешливо присвистнул: ничего, мол, не скажешь — остроумное предложение, но рыбак остался невозмутим.

— Добраться бы до реки, — вслух размышлял он, — да знать бы, что лодка на месте.

— Что за лодка? — так, между прочим, полюбопытствовал Отто.

— Для себя прятал, на всякий случай.

— А до реки далеко?

— Километра два, не больше.

— И что, прямо по воде до самого места?

Артур улыбнулся.

— Нет, конечно. Но там уж что-то придумали бы.

— Это верно, — согласился Грюнберг.

— Что верно? — снова вскипел Грикис. — Ты сначала из погреба выберись. Два километра, — передразнил он Артура. — По воздуху полетим или под землей продеремся?

— Да, тут есть над чем поразмыслить, — Отто все внимательней присматривался к парню. — Говоришь, глухомань и люди отличные?

Артур молча кивнул.

— Тогда сделаем вот что, — неожиданно заключил раненый, пойдешь один, разведаешь, приглядишься. Если сможешь, заберешь нас отсюда, не сможешь… Как говорится, спасибо и на том.

— Я вернусь, — взволнованно сказал Банга.

— Не сомневаюсь, — слабо улыбнулся Отто. — Только будь осторожен. Надеюсь, вы поможете ему уйти и вернуться? — обратился он к Марте и неловко пошутил: — У вас только две возможности избавиться от нас: или выдать немцам, или помочь убраться.

Ее ресницы обиженно задрожали, Отто сокрушенно вздохнул:

— И положение дурацкое, и шутки дурацкие. Уж простите нас, солдафонов. Мы утром слышали ваш разговор с отцом. Надеюсь, у вас хватит сил продержаться еще сутки? Хотя бы сутки. Если он не вернется, мы не станем злоупотреблять гостеприимством, клянусь честью.

— Ну что вы… — смутилась Марта.

— То, что вы для нас сделали, это… — раненый умолк на полуслове, до крови закусив губу, как ни старался он овладеть собой, сдержаться уже не мог: короткие, надсадные стоны вырвались из его груди. По всей видимости, боль стала нестерпимой, и трудно было понять, как он крепился до сих пор.

Артур беспокойно поднял голову, с тревогой вслушиваясь в зловещую тишину ночи. Мурашки побежали по спине: что если и наверху слышно, что творится здесь, в подвале? Понимает ли Марта, какой подвергается опасности? Он предостерегающе обвел взглядом товарищей, решительно поднялся:

— Надо действовать, а не ждать у моря погоды.

Грикис не ответил. Он смочил в воде полотенце и приложил ко лбу раненого. Наконец, Отто с усилием открыл глаза, сказал слабым голосом: