Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты. - Светлана Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Восемьдесят восемь, — сказал Алексей Петрович.
— Позор! Штурман! Межпланетник! Восемьдесят восемь!
Срам! А ты, Алексей! Тебя не узнать. Откуда у тебя такое выражение на физиономии?
— А что?
— А то самое! Впрочем, понятно — капитан. Кэптн оф вотарлесссии. „Бесконечно чужой, беспокойный душой, бороздящий эфирные волны“!
— Да ну тебя к черту, — сказал Алексей Петрович, — какие там еще волны…
— …„Без улыбки в глазах, только трубка в зубах, беспокойный, упрямый, бессонный“… Ужасно дурацкие стихи Володька писал во младости своей. Господи, мы десять лет не виделись. — И Дауге принялся весело ругаться по-латышски.
— Высох, высох, — повторял Михаил Антонович, сидя рядом с ним на диване и гладя его по плечу, — совсем высох, Гришенька… Черный совсем стал.
Алексей Петрович полез в буфет, вытащил стаканы, стал расставлять их на столе. Вошел Коля с двумя бутылками под мышкой.
— Ух и холодные, черти, — сказал он широко улыбаясь. Дауге смотрел на него без улыбки, очень внимательно.
— Николай Анатольевич Ермаков, — сказал он медленно.
— Как вырос, как вырос, мальчик, — сказал Михаил Антонович.
— Ты молодец, Николай Анатольевич, — так же медленно продолжал Дауге. — Ты мне нравишься. И ты действительно очень вырос.
— Все растут, — сказал Алексей Петрович. Он не любил, когда хвалят вообще. — Что там у тебя было с вычислителем, Николай?
— Ничего не было, — сказал Коля Ермаков, усаживаясь за стол. — Дядя Миша прав, там все в порядке. Но зато я видел старт „Фотона“.
— Как так? — Дауге посмотрел на часы. — Собирались стартовать в двадцать два…
— Нет, — сказал Алексей Петрович. — Они уже два часа в полете.
— Ах ты, какая жалость, — сказал Дауге. — Я хотел попрощаться с Ляховым.
— Они уже два часа в полете, — повторил Алексей Петрович.
— Но как же, черт возьми, — сказал Дауге, растерянно озираясь, — ах, какая жалость…
Алексей Петрович хотел сказать, что еще не все потеряно, что нужно только подождать лет десять-двенадцать, но вдруг заметил, что Михаил Антонович медленно поднимается с дивана и рот у него открыт и глаза — тоже. Алексей Петрович оглянулся на дверь и увидел Юрковского. Юрковский улыбался, и брови у него были те же, что и раньше, — густые, черные, только на лбу блестели залысины и волосы поседели, а на плече у него, на широком, обтянутом роскошной материей плече…
— В-ва… — неожиданно и совершенно невразумительно произнес Михаил Антонович.
— Что это? — сказал Алексей Петрович и встал.
Юрковский неторопливо, вразвалочку двинулся к столу. На плече его, неестественно задрав страшную прямоугольную голову, сидела здоровенная мокрая ящерица.
— Володя, — сказал Алексей Петрович, — что это?
Ящерица медленно мигнула. У нее были огромные, выпуклые, очень темные глаза.
— Это? — сказал Юрковский очень обыкновенным голосом — Это — Варечка, а что?
Он подошел к Алексею Петровичу и протянул к нему руки.
— Обними меня, капитан, — сказал он.
Алексей Петрович увидел, как Варечка поднялась на задние лапы и шевельнула полуметровым хвостом, сплющенным с боков.
— К чертям собачьим, Владимир, — с чувством сказал Алексей Петрович. — Убери, пожалуйста, эту гадость.
Тогда Юрковский захохотал и обхватил Алексея Петровича длинными руками.
— Капитан, — заорал он прямо в ухо брыкающемуся Быкову, — капитанчик! Не бойся! Она не кусается.
Ящерица неслышно соскользнула на пол и кинулась в угол, где стала столбиком и принялась озираться. Тогда Алексей Петрович обнял Юрковского и прижал его к себе. Юрковский взмолился о пощаде, но сзади его схватил за ухо Михаил Антонович и стал тянуть, приговаривая: „Ах ты паршивец, поросенок ты этакий!“
— Алексей! — сипел Юрковский, извиваясь судорожно. — Не буду! Мишка! Троглодиты! Спасите!
Дауге хохотал, дрыгая ногами, а Коля Ермаков стоял в сторонке и глядел на Юрковского. Глаза у него блестели.
Потом Алексей Петрович отпустил Юрковского и сказал:
— А теперь давайте пить шампанское.
Юрковский упал в кресло и начал тихо стонать. Он стонал на разные лады долго и жалобно, до тех пор, пока Алексей Петрович не протянул ему стакан.
— Пей, — сказал Алексей Петрович.
— Не буду, — сказал Юрковский.
— Пей, — повторил Алексей Петрович, надвигаясь.
Юрковский взял стакан и поднялся.
— Ох, — сказал он, хватаясь за поясницу.
Все стали вокруг стола с поднятыми стаканами. Алексей Петрович обвел всех глазами и сказал глухо:
— Вместе.
— Вместе, — сказал Юрковский.
— Вместе, — сказал Дауге.
— Слава богу, — вздохнув, молвил Михаил Антонович.
Они выпили, не чокаясь, и Николай Ермаков выпил вместе с ними. Мокрая ящерица шелестя выскользнула из своего угла и вскарабкалась на плечо Юрковского.
— Так, — сказал Алексей Петрович, уставясь на нее. — Уж не собираешься ли ты взять ее на Амальтею?
— Умгу, — сказал Юрковский, ласково дернув ящерицу за хвост. — Обязательно.
— Что? — сказал Алексей Петрович ужасным голосом. — В мой корабль?
— Умгу, — сказал Юрковский и осведомился: — А нет ли у вас чего-нибудь съестного? Смерть, как есть хочется.
Коля Ермаков метнулся к буфету, а Дауге сказал:
— Эту дрянь — прощу прощения, это милое существо — Владимир Сергеевич изволят таскать с собой везде. Однажды он пришел с ней на прием к министру.
Юрковский ел хлеб с маслом.
— Не мог же я оставить ее дома одну. Она страшно скучает в одиночестве. Зато на приеме было очень весело.
— Могу себе представить, — сказал Алексей Петрович. — Николай, там должна быть курица.
— Курица — это хорошо, — сказал Юрковский.
— Нет здесь курицы, дядя Леша, — сказал Коля Ермаков из буфета.
— Поищи, — сказал Алексей Петрович и посмотрел на Михаила Антоновича. — Впрочем, не стоит.
— Тут есть какая-то рыба, — сообщил Коля Ермаков.
— Рыба — это великолепно, — сказал Юрковский нетерпеливо. — Вы очень медлительны, юноша.
Коля поставил на стол блюдо с заливным. При виде заливного Юрковский заурчал.
— Уксусу и горчицы, — воскликнул он.
— А ведь Володька не узнаёт, — сказал Дауге. — Ей-ей, не узнаёт.
— Кого? — осведомился Юрковский, жуя и причмокивая.
— Колю Ермакова ты не узнаешь, — сказал Дауге.
Юрковский оторвался от рыбы и посмотрел на Колю.
— Черт возьми, — сказал он. — Ведь это Николашка.
— Ясно даже и ежу, — сказал Коля Ермаков.-
Все засмеялись. Михаил Антонович заливался серебристым колокольчиком, и Дауге хлопнул его по спине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});