Жизнь на палубе и на берегу - Владимир Шигин

Признанным специалистом по загибам был, к примеру, адмирал Чичагов. Вскоре после победных Ревельского и Выборгского сражений адмирал докладывал императрице Екатерине об обстоятельствах этих боев. Увлекшись, при упоминании имени шведского короля, Чичагов не выдержал и от переизбытка чувств выдал весь большой загиб, сопровождая его весьма красноречивыми показами. Обалдевшая императрица, не проронив ни слова, выслушала все до конца. Когда же адмирал завершил свой долгий монолог и понял, что сильно переборщил, то упал к ногам Екатерины, со словами:

– Прости, матушка, увлекся!

– Да что ты, Василий Иванович! – успокоила адмирала мудрая императрица. – Я этих ваших морских терминов совершенно не понимаю!

Однако настоящими виртуозами этого дела традиционно все же считались боцмана. Уже при определении на боцманскую должность, помимо знаний по специальности, кандидат должен был освоить хотя бы малый загиб. Иметь же у себя настоящего боцмана-маэстро большого загиба было вожделенной мечтой любого командира корабля, а потому таких виртуозов устного творчества берегли как зеницу ока, их имена были на устах всего флота, их окружали всеобщим почитанием и гордились так, как сегодня мы гордимся звездами эстрады и олимпийскими чемпионами.

В эпоху парового флота искусство материться понемногу отошло в прошлое. Отсутствие общекорабельных работ в тяжелых условиях, где принимала участие вся команда (постановка парусов, их уборка и т. д.), распределение команды по изолированным боевым постам и отсекам сводили на нет былую воспитательную роль «загибов», которые помогали матросам в их тяжелейшей и опасной работе на мачтах, отвлекали от мрачных мыслей и помогали преодолеть страх. К тому же изолированность команды по боевым постами и отсекам свела на нет всю театрализованность представления. Некоторое время искусство загибов еще поддерживалось на учебных парусно-паровых кораблях, но к 20-м годам ХХ века постепенно сошло на нет. Последнее упоминание о загибе можно прочитать у Леонида Соболева в его морских рассказах. Впрочем, и там суть рассказа такова, что комиссар корабля, выигрывая соревнование у боцмана по произношению загиба, запрещает ему впредь показывать перед командой свое искусство.

Художник Юрий Анненков в своих воспоминаниях «Дневник моих встреч. Цикл трагедий» писал о Есенине: «Виртуозной скороговоркой Есенин выругивал без запинок „Малый матерный загиб“ Петра Великого с его диковинным „ежом косматым, против шерсти волосатым“, и „Большой загиб“, состоящий из двухсот шестидесяти слов. Малый загиб я, кажется, могу еще восстановить. Большой загиб, кроме Есенина, знал только мой друг, „советский граф“ и специалист по Петру Великому Алексей Толстой».

«Канонического» печатного текста загибов сегодня, впрочем, уже не существует. Они живут своей жизнью в бесконечном количестве устных вариантов…

В эпоху Николая Первого в Кронштадте случился следующий казус. В одном из трактиров некий лейтенант (имя его история до нас не донесла), перепившись, начал долго и громко материться, пытаясь осилить малый загиб. Трактирщик, желая призвать пьяницу к порядку, указал ему на висевший на стене императорский портрет, сказав, что материться в присутствии Его Величества нехорошо.

– А мне насрать на его величество! – объявил во всеуслышание пьяный офицер, глядя на портрет.

Неизвестно как, но уже через пару дней об инциденте стало известно Николаю Первому. К происшествию в кронштадтском кабаке император отнесся с пониманием.

– Во-первых, передайте лейтенанту, что мне на него тоже насрать! – велел самодержец. – А во-вторых, моих портретов впредь в кабаках не вешать!

Многие даже весьма далекие от моря люди наверняка слышали о знаменитом Нептуновом празднестве при пересечении судном экватора. Истоки этого веселого морского праздника уходят к самым первым дальним плаваниям судов российского парусного флота. Причина организации этих празднеств понятна – разнообразить монотонную и тяжелую корабельную службу, дать людям возможность вволю посмеяться и повеселиться. Вот как отмечали день перехода судном экватора в русском парусном флоте.

Сохранились воспоминания вице-адмирала Давидович-Нащинского, который, будучи молодым офицером, участвовал в церемонии пересечения экватора на клипере «Крейсер» на исходе парусной эпохи русского флота. «Разрешение церемонии зависело, конечно, от командира. В этом случае команда заранее к ней готовилась, выбирая действующих лиц и изощряясь в остроумии для ролей матросов, которые будут актерами в комическом спектакле при переходе корабля в южное полушарие через экватор. Обычно церемония приурочивалась к девяти – одиннадцати часам утра. Начиналось это еще до восьми часов после обычной приборки, когда старший офицер разрешал действующим лицам готовиться.

Передняя часть палубы отделялась от шканцев брезентами, за ними готовились действующие лица, а прочая команда, кроме вахтенных, должна была быть в кормовой части судна либо внизу под палубой, в жилых помещениях. На шканцы выносили и растягивали там большой запасной парус. Его шкаторины приподнимались. В этот парус из-за борта все время накачивалась вода при помощи помпы. Так готовилась „купель“ для крещения новичков, ранее через экватор не переходивших. В девять часов утра вызывали всех наверх „через экватор плыть“. Комедия начиналась с того, что из-за борта по шторм-трапу на мостик взбирался посланник подводного царя Нептуна, соответственно загримированный и по голому телу раскрашенный матрос. Он обращался к командиру: „Какой державе принадлежит корабль, который задел килем за крышу дворца Его Величества Водяного царя Нептуна?“. Командир отвечал, что это корабль Русского императорского флота „Крейсер“. „Откуда и куда это судно идет?“ Командир давал ответ. „За поломку крыши дворца и за переход через владения Водяного царя согласны ли вы, командир, уплатить дань Нептуну?“ Командир отвечал согласием. Обращаясь затем к офицерам, посланник спрашивал, согласны ли они уплатить дань Нептуну, чтобы морской царь даровал попутные ветры и благополучное плавание. Офицеры соглашались. „Хорошо, – продолжал посланник, – дань Нептун желает получит лично, для чего сам сейчас прибудет сюда“. Брезенты, отделявшие переднюю часть судна, убирались, и оттуда появлялась процессия – царь Нептун со свитой (все, конечно, матросы). Нептун в короне на голове, с бородой из ворсы, с трезубцем, в драпировке из сигнальных флагов, со штаб-офицерскими эполетами на плечах – сидел на лафете десантной пушки на колесах. Лафет везла раскрашенная масляной краской голая свита Нептуна, рядом с ним восседала царица, соответственно одетая, с плачущим сыночком в пеленках. В роли последнего – живой поросенок. Нептун слезал со своей колесницы и пересаживался на специально устроенный трон, возвышавшийся около „купели“ на шканцах. Начиналась комедия, состоявшая из разговоров Нептуна с офицерами и командой. То тут, то там проявлялось остроумие; слышался хохот, а затем происходило крещение новичков, не бывавших еще в южном полушарие. Крещение состояло из намыливания голов новичкам с помощью большой малярной кисти, бритья громадной деревянной бритвой, а затем бросания новичка в „купель“, куда его погружали непременно до макушки, чтобы он „хлебнул соленой воды“. Сначала крестили новичков-офицеров, а затем команду. Бывалые офицеры, чтобы их также не бросили в „купель“, откупались посулами чарки Нептуну, а с новичков откуп не брался. Купали всех, не раздевая, беспощадно и добросовестно (особенно тех, кто помоложе). Избежать крещения никто не мог. Прятавшихся новичков отыскивали и под общий смех насильно крестили водой экватора. Комедия кончалась в десять часов сорок пять минут утра, когда боцман представлял пробу обеда команды и баталер в сопровождении своего юнги выносил на шканцы ендову с ромом. По случаю перехода через экватор вся команда получала как дань от командира и бывалых офицеров по чарке сверх положенной, а Нептуну и его свите – по две. День перехода через экватор считали праздничным, работ и учений не производилось. После обеда и отдыха начинались игры команды…»

Из воспоминаний А. Де-Ливрона, совершившего в начале 60-х годов XIX века кругосветное плавание на корвете «Калевала»: «6-го января после обедни священник окропил наши каюты, палубы и также флаг, гюйс и вымпел, а вечером мы пересекли экватор, перейдя из северного полушария в южное. Чтобы поразвлечь команду, капитан поручил некоторым из офицеров устроить торжественное празднование этого события. Это традиционное представление было устроено следующим образом: на лафет десантного орудия поместили ванну, до краев наполненную морскою водой, а на борта ванны была поперек положена дощечка, дослужившая троном для Нептуна и Амфитриты; в кормовой части ванны высился флагшток с штандартом Нептуна, в данном случай с сиамским флагом. Амфитрита держала в руках черного поросенка, который все время страшно кричал, пока ему рыльце не перевязали каболкой. Погода была прекрасная, ветер ровный, бом-брамсельный, и над всем корветом был натянут солнечный тент. Офицерство заняло места на мостики, а команда оставалась на шкафуте и на шканцах. У грот-мачты были наготове два вооруженные брандспойта. Шутки и забавные разговоры шумно и весело наполняли воздух, и все в ожидании торжественной минуты были нервно возбуждены. Но вот с бака послышалась вдруг дикая музыка и на шканцах воцарилась тишина; заиграли в трубы, застучали в кастрюли и сковородки – виноват, в литавры, и с носовой части корабля к нам приближалась парадная колесница Нептуна. „Кто осмелился задеть килем по носу мою супругу?“ – зарычал он глухим басом. Старший офицер пресерьезно ответил: „Poccийский императорский корвет „Калевала“!»