Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Я слышал о вас, майстер Гессе, — не сразу отозвался тот, опустив взгляд в стол, и нервно усмехнулся, взъерошив и без того похожую на гнездо шевелюру. — И услышанное позволяет мне думать, что вы и впрямь узнаете то, что хотите. Я не в том возрасте и не той стойкости, чтобы сопротивляться вам до конца…

— Так не надо, — согласился Курт по-прежнему доброжелательно. — Что бы вы ни натворили, господин профессор, я понимаю — вам от этого скверно. Ведь я это вижу. У вас могут быть сомнения в моей проницательности, однако вы должны понимать, что, кроме нее, я имею еще и весьма немалую статистику; я видел вам подобных. Вы ведь не плохой человек. Я заглянул в ваши записи; и это не сухое изложение, это переживания и волнения, это искреннее желание истины, упоенные ее поиски… Я знаю, что вы не духовный скряга, ищущий знания лишь ради него самого и наслаждающийся втайне собственным превосходством. Я знаю таких, как вы. Вы тяготитесь тем, что не с кем поделиться хоть чем-то из того, что вам известно. Вы хотите поговорить — хоть с кем-то. Поговорите со мною. Я готов слушать — столько, сколько потребуется, хоть до ночи и после до утра, и еще множество дней, если надо.

— Наверное, вы слишком многого от меня ожидаете, майстер Гессе, — вздохнул тот с невеселой улыбкой. — Вы полагаете, что за моими действиями стоит какая-то тайна — и наверняка страшная… Но это не так. Да, конечно, часть моей жизни, и весьма немалая ее часть, сокрыта от людских взоров, недоступна большинству людских умов, да и не нужна им; увлекательная часть, не стану отпираться. Эта лавка, пузырьки, мази, даже книги — те, что здесь на виду — все это пустота, ничто в сравнении с прочим, со всем тем, что вы увидели в моей лаборатории. Но это тело на кладбище… За моим молчанием не стоит никаких потусторонних тайн. Вы будете разочарованы, но единственное, что мешает мне быть откровенным с вами, майстер Гессе — это страх перед вполне обыденными вещами, как то — утрата дома, дела, права на жизнь в стенах этого города. Страх перед людьми, не более… Это люди из городского совета велели мне сделать подложного стрига, майстер Гессе. По причинам, мною уже высказанным — вы мешаете им.

— Наверное, я должен был воскликнуть «вот это да» или как-то иначе изъявить свое удивление, — помедлив, произнес он негромко, — однако же, не могу сказать, что особенно поражен услышанным… Стало быть, все это — лишь попытка успокоить город, и не более?

— Все верно, — вздохнул тот, снова скосившись на молчаливого фон Вегерхофа. — Все, что я сказал, является правдой в одном — ваше присутствие всего за несколько дней сбило накал деловых страстей в Ульме. Спросите у господина барона, так ли это; он наверняка знает достоверно. Владельцы тех заведений, чьи посетители предпочитают поздние развлечения, подсчитывают убытки; люди, занятые днем и обыкновенно обсуждающие свои дела вечерами, пусть и не прекратили эту практику, но все же… И всему этому виною вы и ваша убежденность в наличии стрига. Даже некоторые из тех, кто до вашего приезда был уверен, что тварь покинула пределы города, теперь переменили свое мнение. Прежде лишь стражи отстаивали эту идею и опасались ходить поодиночке — наверняка это оттого, что немало времени им приходится проводить на темных улицах, а это подогревает страхи, каких и не бывало вовсе. Наверное, лишь они одни и не испытывают к вам неприязненных чувств — вы поддержали их мнение; а к прочему, чем меньше на улицах народу по ночам, тем меньше грабежей и краж и тем меньше у них забот.

— Ну, хоть кому-то здесь ты угодил своим явлением, — тихо усмехнулся фон Вегерхоф; склонившись, легко, одними пальцами, выдернул засевший в досках болт и, пройдя к столу, уселся рядом, передав Курту стальную стрелку: — Полагаю, мои услуги привратника все же не понадобятся. Не думаю, что господин профессор настроен на побег и прочие глупости.

— Куда бежать, — обреченно пожал плечами тот. — Здесь — вы, арест и… так далее; там — они. Прятать меня от вас, защищать — они не станут; в свете того, что я вами раскрыт — это потеря лавки, долговая тюрьма и выселение из Ульма. Куда ни кинься — везде яма.

— Хотите сказать, что все это вы сделали, чтобы покрыть долг за аренду лавки? — переспросил стриг. — И всего-то?

— «Всего-то»?.. Это все, что у меня есть. Да, господин барон. Долг за аренду лавки, еще — ссуда, взятая более году назад… Да и с налогами не все гладко…

— И все ушло на ваши изыскания, верно? — уточнил Курт, и тот лишь снова вздохнул. — Взятки сторожу кладбища… книги, которые просто так не купишь… оборудование лаборатории, которое из подручных материалов не слепишь…

— А я не жалею, — с внезапной решительностью отозвался тот, но в глаза следователю не смотрел, глядя на сложенные на столе руки. — И в самом деле — с таким знанием и умереть можно. Жалею лишь о том, что оно наверняка сгорит со мною вместе; а сколько могло бы принести пользы. О том жалею, что все впустую.

— Ну, к чему же такой пессимизм, дорогой доктор; не сгорит. И принесет.

— О, — усмехнулся тот, — мне от этого гораздо легче, майстер инквизитор. Благодарю.

— А вы скоро пришли в себя, — заметил Курт одобрительно. — Вот уж и дерзить начали… Это неплохо. Стало быть, прошу прощения за неуместную шутку, огонь в вас еще не угас. А теперь еще один немаловажный вопрос. Среди всевозможных писаний, что я видел, кроме теоретических трудов по истории мифов, по классификации и толкованию сущности богов, демонов и прочей дряни — я видел и еще пару книг, содержащих указания практические. Id est[106], руководство по устроению ритуала призыва многих из них. Что вам терять теперь, господин профессор, сознайтесь — ведь что-то из этого наверняка пробовали испытать?

— Нет, — откликнулся Штайн. — Никогда. Вы не станете мне верить, майстер инквизитор, но я верный католик, и никогда за всю мою жизнь мне не приходило в голову обратиться к чему-либо иному. Я никогда не помышлял, не допускал мысли о сотрудничестве с подобными силами — ни ради выгоды, ни по какой-либо еще причине.

— Да полно, — укоризненно возразил Курт. — При столь обширных сведениях — и не проверить их подлинность, не увериться, не попытаться увидеть своими глазами…

— Любопытно ли мне было? О да. Отрицать не стану. Сознаться, вы сказали… Сознаюсь. С целью прибытка, получения каких-либо сил в свое распоряжение, власти или чего-либо подобного — нет, этого я никогда не желал. Ради любопытства? Здесь признаюсь: да. Думал. Ведь есть в этих руководствах всевозможные обряды, не имеющие иной цели, кроме лишь только посмотреть, увидеть — и все. Да, я не раз думал о том, что — одним бы глазком…

— И что же — неужто вот так ни разу?

— Ни разу.

— Отчего же?

— Боязно, — пояснил Штайн с вялой полуулыбкой. — Я уж не мальчик, майстер Гессе, кое-что видел в своей жизни и понимаю: так просто ничего не дается. И уж тем паче — знание. Что, если я увижу там нечто, могущее ввергнуть меня в безумие? Или, быть может, какая-то часть моей души проникнется тем, что узрит? и я захочу пойти дальше?.. В каждом из нас таится дьявольское семя, лишь дайте ему благодатную почву — и взрастет. Человеку часто по душе все темное и запретное — еще со времен Адама и до наших дней, с их распутными домами, притонами и смертоубийством; думаю, многим из благополучных горожан это понравилось бы, испытай они подобные забавы хоть раз. Я человек, и я слаб. Я в себе не уверен — настолько.

— Так для чего было тогда все это? К чему, помимо медицинских изысканий, интересных и, быть может, нужных вам как лекарю, вы увлеклись и этим, что даже богословием назвать трудно?

— Услышав незнакомое слово из уст собеседника, майстер Гессе — неужто не спросите, каково его значение?

— Лишь только из интереса?

— Есть в нашей жизни то, о чем хотелось бы знать больше. Согласен, многим не любопытно ничто, кроме нужного на сей день, нужного для жизни, пропитания и не более… Но все это приходит потом. А детьми — мы спрашиваем у матери, почему бегут облака, пенится вода у мельницы, отчего зимою не бывает дождя и что скрывается там, за дождем и облаками. Жизнь вынуждает нас вскоре начинать думать о другом — о всходах, ценах, хозяйстве — но кое-кого из нас все еще продолжают занимать вопросы «что» и «почему».

— Вот поэтому у тебя столько работы, — подвел итог стриг, и Курт невесело усмехнулся, качнув головой:

— Да, господин профессор, здесь барон прав. Некоторые «почему» и особенно «что» — крайне опасны.

— О, я не стану спорить, — согласился тот, по-прежнему не поднимая глаз. — Я осознаю это. Именно потому, узнав, отчего дождь не льет зимою, я не думал, как добиться того, чтобы лил. Именно потому я и не допускал мысли пойди дальше, чем простое собирание фактов.

— И их систематизация, — продолжил он; тот кивнул. — Причем весьма неплохая. Довольно разумные заключения и примечания, соотношения и выводы… Интересные переводы уже известных трудов… Как я понимаю, вы знаете греческий?