ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

Еще через два года его имя появляется в числе награжденных орденом Октябрьской революции. Ордена в брежневские времена значили немного. Но для Горбачева это было наглядным подтверждением одержанной им победы.

Когда на ХХУ съезде его соперник Медунов пообещал, что Краснодарский край соберет в 1976 году 10 млн. тонн зерна и продаст из них свыше 4 млн. государству, Брежнев дружелюбно прервал его.

— Не забудьте про рис, — напомнил генсек своему другу. И все поня-

ли, что это еще одно подтверждение крепости позиции Медунова.

Горбачев на съезде не выступал. Успех брежневского протеже снижал его шансы. Невыгоден он был и Кулакову, которому нужен был успех его протеже. Он подсказывает выход. Один из путей к повышению сельскохозяйственной продукции он видит в быстром сборе урожая. Местом проведения своего эксперимента он избирает Ставрополье.

Решающие события разворачиваются в Платовском районе. Здесь была сформирована бригада, состоящая из комбайнеров, шоферов, ремонтников и обслуживающего персонала. Плата целиком зависела от результатов работы. Она шла круглосуточно. Уборщики отдыхали в передвижных домиках. Зерно культивировалось и тут же отправлялось на элеваторы. Горючее подвозилось беспрерывно. Ремонт производился без задержки. При такой системе удалось достичь впечатляющих результатов. Уборку урожая, на которую раньше уходило 3 недели, в Платовском районе закончили за девять дней. Трактористы и комбайнеры думали, что ведут борьбу за урожай. На самом деле на ставропольских полях шли бои за места в Кремле.

Троим на вершине тесно. Один должен уйти. Брежнев и Суслов договариваются о модусе вивенди, а Подгорный освобождает место в Политбюро. Обе группы достигают равновесия. Уверенный, что теперь он в безопасности, Брежнев награждает себя титулом Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

В феврале 1978 года Федор Кулаков не только получает из его рук золотую Звезду Героя, но и удостаивается от него необычайной похвалы. В нем видят человека, способного избавить страну от позорной зависимости от ввоза зерна из-за границы. И это обеспечивает ему видное место среди кандидатов в генсеки.

Лучи славы падают и на его ставропольского протеже. То, что он получил орден, было не так важно, как то, что орденом был награжден и Ставрополь. Ведь вручать его приехал М. Суслов. Представляя его, Горбачев произносит немало хвалебных слов в адрес своего старшего предшественника. И это, конечно, отнюдь не мешает установлению теплых отношений между влиятельным московским гостем и ставропольцем, которому к тому же весьма лестную характеристику дал Андропов, с которым »серый кардинал” со времен Венгрии поддерживал если не дружеские, то что-то напоминающие их отношения. У Горбачева были все основания для оптимизма. Позиции его патрона выглядят незыблемыми и вдруг*...

18 июля 1978 года в „Правде” появляется сообщение о смерти Кулакова, которому незадолго до этого исполнилось шестьдесят лет и который был одним из самых молодых членов Политбюро. Некролог был •Подписан Брежневым и остальными руководителями. Казалось бы, все приличия соблюдены. И все ж при чтении врачебного заключения возникает вопрос. Как такой глубоко больной человек мог в течение столь долгого времени руководить сложнейшей областью - сельским хозяйством, да еще выезжать за границу и выступать с речами? У выходящего в Лондоне бюллетеня „Совьет аналист” это вызвало недоумение и заставило вспомнить о неожиданной смерти маршала Гречко, которого не жаловал Брежнев. Может, вновь на Политбюро напала эпидемия сталинских инфарктов, от которых так кстати для диктатора умерли бывшие тогда членами Политбюро Куйбышев и Орджоникидзе? — задавал вопрос досужий лондонский бюллетень. Это было тем более подозрительно, что Кулакова считали одним из наиболее вероятных кандидатов на пост генсека. „Подозрения еще более усилились, — продолжает „Совьет аналист”, — когда Брежнев, Косыгин и Суслов не соизволили присутствовать на похоронах Кулакова”. На похоронах с речами выступили Андропов, Громыко и Кириленко. В этот же день 19 июля 1978 года впервые на Красной площади услыхали и Горбачева.

Смерть Кулакова освободила два важных места. Одно в секретариате, а другое в Политбюро.

Но кроме этих двух важных мест открылась и вакансия в сельскохозяйственном отделе ЦК, который также возглавлял Кулаков. Вот за эти места и развернулась ожесточенная закулисная борьба.

Брежнев прочит на должность заведующего сельхозотделом своего друга Медунова. Но как раз когда надо было принять решение, Суслов, Косыгин и Андропов оказываются в Ставропольском крае. На первый взгляд, в этом нет ничего удивительного. Все трое страдают болезнью почек, которая и сводит их в Кисловодске. Но почему все трое оказываются в одном и том же месте в такое решающее время?

Как показывают последующие события, они явно не стремились к укреплению позиций Брежнева. Андропову уже тогда было известно о том, что собой представляет Медунов, и он ставит в известность об этом Суслова и Косыгина. Он же обращает их внимание на другого кандидата — молодого, энергичного, неплохо образованного Горбачева, столь любезно встречавшего их в аэропорту. К тому же и успехи руководимого им края в 1978 году были значительными. Но все это не производит должного впечатления на Брежнева. Лишь заполучив согласие патронов Горбачева на то, что они поддержат его кандидатов на вакантные места в Политбюро, он одобряет перевод ставропольца в Москву.

В сентябре поезд Брежнева останавливается на станции Минеральные Воды. Происходит его встреча с Андроповым и Горбачевым, на которой присутствует и Черненко. Еще через два месяца на Пленуме ЦК Брежнев вводит в Политбюро Черненко. Другой его сторонник семидесятидвухлетний Тихонов становится кандидатом в члены Политбюро. Противники генсека теряют выведенного из Политбюро К. Мазурова. Но им удается провести на пост секретаря ЦК своего кандидата — М. Горбачева.

Отдавая Горбачеву пост секретаря по сельскому хозяйству, Брежнев, наверное, рассчитывал, что на этом посту карьера молодого ставропольца и закончится. После чего его постигнет судьба других восходивших, но так и не взошедших на кремлевском небосклоне звезд. И с ним произойдет то же, что и с другими, о которых Громыко однажды сказал, что тот, кто перестает быть членом Политбюро или секретариата, исчезает бесследно, подобно попавшему в загадочный „бермудский треугольник”.

Если Брежнев, действительно, на это рассчитывал, то это показывает, что он разбирался в людях так же плохо, как и в положении в стране.

Он не учел того, кто стоит за спиной ставропольца. Спустя много лет, оказавшись в Вашингтоне и увидав портрет Андропова, Раиса Горбачева скажет: „Мы всем обязаны ему”.

А за несколько лет до того попавший в клинику на лечение от алкоголизма некий полковник КГБ в минуту откровенности обронил: „Наш шеф — непревзойденный убийца. Он себя еще покажет”.

Хотя все, что имеет отношение к его личной жизни в те годы охраняется так же, как и государственные секреты, с его женой страна познакомится только в день его похорон, тем не менее, кое-что все же стало известно. Не было тайной, что занятость отнюдь не помешала Андропову, и в этом он отнюдь не исключение, обзавестись любовницами. С тех пор, как он переехал на Лубянку, эту роль взяла на себя его экономка. Побывавший у него в гостях Вл. Высоцкий рассказывал о полногрудой привлекательной женщине лет тридцати, принимавшей его на правах хозяйки, когда он по приглашению шефа КГБ приехал, чтобы выступить у него на одной из его квартир.

Андропов часа полтора, потягивая виски, с удовольствием внимал песням Высоцкого, а потом подарил певцу сборники стихов Мандельштама, Цветаевой, Северянина, стоявшие на книжной полке хозяина и которые перед началом концерта певец с интересом перелистывал.

— Я вижу, что они вам понравились, — сказал Андропов. — Возьмите их себе.

Возможно, если бы Андропов позволил себе размякнуть или если бы выпил больше, то, наверное, как это и полагается после прослушивания песен Высоцкого, принялся бы изливать свою душу. И, быть может, даже стал бы жаловаться, как, мол, тяжело ему приходится, какую тяжесть испытывает он, которому выпало жить с топором в руке, но что вынуждает его к этому чувство долга перед человечеством. Достоевский вполне

мог бы взять его за прототип Великого Инквизитора, хотя, несмотря на достигнутую им изощренность в технике лжи и убивания человека, как характер он явно измельчал. Нет той глубины, которую людям дает вера или убежденность в правоте содеянного. Такой веры у Андропова не было. Перед нами циник, только прикидывающийся, что верит в то, что совершаемое им и возглавляемой им чудовищной корпорацией ”Мюр-дер Анлимитед” - подвиг.