Протопоп Аввакум. Жизнь за веру - Кирилл Кожурин

В июле того же года Москву неожиданно постигла тягчайшая эпидемия «моровой язвы» (чумы). Многими православными это было воспринято как наказание Божие за отступничество церковной иерархии от веры предков. В народе прекрасно понимали прозападную сущность церковной реформы Никона. Как бы в подтверждение этого последовало ещё одно страшное знамение: 2 августа произошло полное солнечное затмение. Вот как описывал протопоп Аввакум эти события в своем «Житии»: «А в нашей России бысть знамение: солнце затмилось в 162 году (то есть в 7162 году от Сотворения мира, или в 1654 году от Рождества Христова. — Κ. К.), пред мором за месяц или меньши. Плыл Волгою рекою архиепископ Симеон Сибирской и в полудне тьма бысть… часа с три плачючи у берега стояли; солнце померче, от запада луна подтекала, по Дионисию, являя Бог гнев свой к людям: в то время Никон отступник веру казил и законы церковныя, и сего ради Бог излиял фиал гнева ярости Своея на русскую землю; зело мор велик был, неколи еще забыть, вси помним». У самого Аввакума во время мора в Москве умерли два брата («жили у царицы в Верху, а оба умерли в мор, и з женами, и з детьми; и многая друзья и сродники померли»).

Народ заволновался. Стали говорить, что чума и солнечное затмение — гнев Божий за надругательство Никона над святыми иконами. Вдобавок ко всему Никон вместе со всем царским семейством покинул столицу и переехал в Вязьму. Это также вызвало народное неудовольствие. 25 августа в Москве начался бунт против Никона — во время обедни народ пришёл к Успенскому собору с образом Спаса Нерукотворенного, на котором лик и подписи были выскоблены. Говорили, что за такое надругательство над иконами Господом послан мор. Народ обвинял Никона в том, что он покинул свою паству в минуту опасности, вместо того чтобы молиться о ней. Восставшие прямо называли вещи своими именами: «Патриарх ненадёжен в вере и действует не лучше еретиков и иконоборцев». Москвичи выступали против уничтожения икон и возмущались тем, что к книжной справе было допущено такое сомнительное лицо, как Арсений Грек, неоднократно менявший веру. Одним из главных лозунгов восставших было прекращение церковной реформы. Однако этот бунт против Никона вскоре прекратился — так же внезапно, как и начался…

Но эти грозные события лета 1654 года нисколько не вразумили ослеплённого безграничной властью Никона. 4 марта 1655 года, в Неделю Православия, после продолжительной литургии в Успенском соборе, которая совершалась патриархом в сослужении пяти архиереев, в том числе патриарха Антиохийского Макария III, произошло нечто неслыханное.

«Когда престол был покрыт, — пишет архидиакон Павел Алеппский, — патриарх Никон вышел и поднялся на амвон, а мы и прочие служащие разместились вокруг него. Мало ему было этой продолжительной службы и стояния на ногах до наступившей уже вечерней поры, но вот диаконы открыли перед ним Сборник отеческих бесед, по которому он стал читать положенную на этот день беседу об иконах. Он читал не только медленно, но и ещё со многими поучениями и пояснениями, причём царь и все присутствующие мужчины, женщины и дети стояли всё время с открытыми головами при таком сильном холоде, соблюдая полное спокойствие, молчание и тишину. Во время проповеди Никон велел принести иконы старые и новые, кои некоторые из московских иконописцев стали рисовать по образцам картин франкских и польских. Так как этот патриарх отличается чрезмерной крутостью нрава и приверженностью к греческим обрядам, то он послал своих людей собрать и доставать к нему все подобные иконы, в каком бы доме ни находили их, даже из домов государственных сановников, что и было исполнено… В этот день патриарху представился удобный случай для беседы в присутствии царя, и он много говорил о том, что такая живопись, какова на этих образах, недозволительна. При этом он сослался на свидетельство нашего владыки патриарха и в доказательство незаконности новой живописи указывал на то, что она подобна изображениям франков. Патриархи предали анафеме и отлучили от церкви и тех, кто станет изготовлять подобные образа, и тех, кто будет держать их у себя. Никон брал эти образа правой рукой один за другим, показывал народу и бросал их на железные плиты пола, так что они разбивались, и приказал их сжечь. Царь стоял близ нас с открытой головой, с видом кротким, в молчании внимая проповеди. Будучи человеком очень набожным и богобоязненным, он тихим голосом стал просить патриарха, говоря: “Нет, отче, не сожигай их, но пусть их зароют в землю”. Так и было сделано. Никон, поднимая правой рукой икону, всякий раз при этом восклицал: “Эта икона из дома вельможи такого-то, сына такого-то”, то есть царских сановников. Целью его было пристыдить их так, чтобы остальной народ, видя это, принял себе в предостережение».

Вслед за этой кощунственной выходкой патриарх начал говорить перед онемевшим от ужаса народом о крестном знамении. «В Антиохии, а не в ином месте, — говорил Никон, — верующие во Христа (впервые) были наименованы христианами. Оттуда распространились обряды. Ни в Александрии, ни в Константинополе, ни в Иеросалиме, ни на Синае, ни на Афоне ни даже в Валахии и Молдавии, ни в земле казаков никто так не крестится, но всеми тремя пальцами вместе».

26—31 марта 1655 года, на пятой седмице Великого поста, вновь был созван собор — на этот раз с участием иноземных гостей — патриарха Антиохийского Макария и патриарха Сербского Гавриила (которого Никон, свято веривший в учение о «пентархии», упорно называл архиепископом). Основным вопросом было несоответствие русских церковных книг и обрядов новогреческим. Были заслушаны результаты сличения богослужебных книг и рукописей, привезённых Арсением Сухановым с Востока, с древними славянскими. На соборе был одобрен подготовленный никоновскими справщиками Служебник, изменён текст Символа веры, установлен новый для России внешний вид антиминсов, а перекрещивание католиков заменено миропомазанием. Уже после закрытия собора Никон передал патриарху Макарию для присоединения шестерых униатских священников. Макарий помазал их миром, им выдали новые ставленые грамоты для служения в православных храмах [33].

Одобренный собором новый Служебник вышел из печати 31 августа 1655 года и был введён для всеобщего употребления в Русской Церкви. Как уже говорилось выше, он представлял собой перевод греческого Евхология, напечатанного в иезуитской типографии в Венеции в 1602 году. В Служебнике было узаконено троеперстие, трегубая аллилуйя и прочие церковные новины. При этом новый текст содержал ложные ссылки на старые русские и греческие грамоты. Публикация нового Служебника вызвала крайне резкую реакцию со стороны противников новшеств и способствовала ещё большему разделению русского общества.