Студент в СССР - Ал Коруд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дрын не рассчитал, он привык работать со статичным противником. Я мгновенно встаю к нему боком, Дрын промахивается выпадом, а самодельная дубинка уже находится на уровне левого плеча, и удар четко проходит по локтю хулигана, от увесистого железа не спасает даже зимний бушлат. Дрын вопит на всю улицу, а затем валится на снег. Василий вовремя сделал ему подсечку и вяжет долговязого ремнем. Я с шумом перевожу дыхание и слышу милицейский свисток. По проезду к нам в неверном свете редких фонарей спешат три фигуры. А где машина?
— Серега, этот урод уходит!
Вот хитрожопая сволочь! Главарь не стал дальше ждать развития событий и рванул во двор. Я тут же за ним. Эге, парень, а ты точно знаешь все местные дворы? Здесь же тупик и забор. Хмурый слишком поздно понял, что сделал глупость, я же жалеть эту мразь не стал. Мощный удар по хребтине, и я заламываю Хмурому руки.
— Стоять сволочь!
— Больно, пусти!
— Я тебе счас рожу всю разобью!
— Не имеешь права!
— Не тому кричишь, утырок. Я тебе не мент. Рассказывай, под кем ходишь.
— У-у-у! Не по понятиям это своих сдавать. Ты сам на кого работаешь, фрайер. Я все узнаю и тебе конец будет!
Крепкий тычок по почкам заставляет Хмурого изогнуться от боли. А то он думал. Мне его совсем не жаль. С точки зрения того старого меня, я бы ему вообще сейчас устроил допрос с пристрастием. Это же натуральный биомусор, мешающий остальным жить. Ему совсем нет места в обществе.
— Плевать я хотел на ваши понятия, петушня драная. Вы мне мой родной район испоганили. Я всю нечисть отсюда выжгу, ты понял?
Но позади уже кричат, и я решаю избавиться от улики. Советские менты о дубинках еще не имеют никакого понятия. А зря. Нога от штатива летит за забор.
— Ты как?
— Нормально, принимайте товар.
— Меня избили ни за что! Я напишу заяву на этого вашего дружинника!
— Ты его бил? — Соколов уставился на меня.
— В порядке самозащиты, таащ капитан. Да и вы что-то припозднились.
«Вот и правильно, не хрен мне тут мои права зачитывать!»
— Застряли, — угрюмо отвечает Соколов, осознав свой косяк. Затем старший опер надевает на Хмурого наручники и передает его подошедшему сержанту. — Намело снегу…мать! Рискованно у нас как-то вышло. Но вы молодцом.
— Пойдёмте, покажу, где долговязый нож обронил, — я не стал лезть дальше в залупу и встревоженно оборачиваюсь. — Потерпевшего осмотрели?
— Нормально с ним. Нож, говоришь? Это интересно!
— И пальчики на нем скорее всего остались. И еще кастет Хмурый сбросил. Где-то здесь должен валяться.
Я показываю на взрытый следами снег. Рядом уже стоит «Жигуль» оперов, который достал из сугроба патрульный Бобик. Стало людно. Бубакин осторожно просеивает снег и находит оба орудия преступления, затем аккуратно пальчиками в перчатках достает и складывает в пакет.
— Ну что, дружок, похоже, что у тебя проблемы.
Соколов присел на корточки рядом с Дрыном.
— Не мое, не видел!
— Зря ты так. Чистосердечное признание советским судом учитывается. А на срок ты, голубчик, уже намотал. Так что сначала в колонию для малолеток, на следующий год пойдешь к взрослым уркам. Тащите его к машине.
Я оглядываюсь. Василий сидит в подкатившей буханке «Скорой», там же пострадавший «клиент» с перемотанной головой. Совсем шпана распоясалась. Понемногу вокруг собрался народ, что-то громко обсуждает. А где вы все были, когда людей здесь били? Обыватели! Вот так вас всей страной и продадут вас в олигархическое рабство.
— Ты как?
— Нормально, по кисти прошло. Царапина! За тебя больше боялся, — Василий смотрит на перевязанную руку и говорит тише. — Но ты, молоток, с дубинкой неплохо придумал. Никогда такой борьбы не видел. Хотя служил в десантно-штурмовой.
— Боевое самбо?
— Оно самое.
— У меня китайская техника.
— Понятно. Приятно было познакомиться!
Мы обменялись рукопожатиями. У меня появился еще один товарищ.
— Что у тебя в руке было?
Как этот Соколов может тихо подкрадываться.
— Ничего, товарищ Соколов.
— Не темни, Караджич!
— Так все равно не положено. Вы раскололи Хмурого?
— Завтра займемся.
— Так не пойдет.
Капитан не успевает ничего сказать, как я подпрыгиваю к «Бобику». Задние его двери в тени, потому никто не видит мой болевой прием. Китайцы в этом деле чудовищно эффективны.
— Сучара!
— Неужели больно?
— Караджич, охренел?
— Спокойно, товарищ капитан. Следов не останется. А вот Хмурый нам сейчас ответит, с кем долей малой делится. Ты же должен с кем-то делиться, на общак засылать?
Соловьев с любопытством смотрит на меня. Хмурый корчится, злобно цедя:
— Тебе конец, баклан.
— Да ладно? Товарищ капитан, объясните ему, какой срок ему грозит за организацию преступной банды. Есть у нас, что в кодексе про организованную преступность?
— Недавно внесли. Так что светит тебе, Хмурый, от двенадцати до пятнадцати.
Парниша разом обмяк. Это уже совсем не хулиганка и ему уже есть восемнадцать. Я отпинываю шпану в сторону. Соловьев с любопытством наблюдает за моими противоправными действиями, а затем роняет.
— Жестко ты с ним!
— С волками жить, по-волчьи выть.
Опер загадочно улыбается:
— Утром обязательно поплывет. Я эту публику хорошо знаю. А тебя, Сергей с боевым крещением. Наш ты человек, наш!
Глава 23 Утро вечера мудренее
Сквозь сон пробивалась непонятная нудная трель. Я поднял голову с подушки и только после этого осознал, что это звонит телефон. Кому это я в такую рань понадобился? Глянув на часы, понял, что уже вовсе не утро. Подъем! В три скачка преодолев расстояние до столика, я поднял трубку. Хорошо знакомый грудной голос ехидно поинтересовался:
— Ну ты и
