Люби и властвуй - Александр Зорич

Когда отгремела сталь, когда замолкли заклинания и пепел погибших городов стал тучной землею на новых полях, мир испытал невиданное облегчение. Звезднорожденные были мертвы. Сильнейшие Синего Алустрала были мертвы. И правители величайших царств Сармонтазары были мертвы тоже.

Но зато были живы-вне-плоти трое из тех, кто погиб еще в первую половину чудовищной войны, в которой не было ни правых, ни виноватых, ибо все были лишь зваными помимо собственной воли гостями на кровавом пиршестве Хуммера.

Был жив Киндин ― искусный старейшина смегов, отяготивший некогда судьбу Элиена Ласарского знаком долгой смерти.

Была жива Тара ― дочь правителя паттов, нашедшая свое счастье в объятиях Элиена, знавшая близость с ним лишь одну ночь и убитая в День Судеб Лон-Меара.

Был жив Фарах, ученик Киндина, наградивший Шета оке Лагина двумя заговоренными стрелами в отчаянной, заведомо обреченной на неудачу попытке отомстить Сиятельному князю за истребление своего народа.

Говорящие Хоц-Дзанга.

– Скажи мне, Тара, ― Эгин стоял у невысокого участка серой стены, сложенной из нетесаных камней и покрытой местами чуть искрящейся на солнце свежайшей сажей. ― Скажи, ведь Шет оке Лагин срыл Хоц-Дзанг до основания, верно? Тогда как восстали из небытия эти камни и эти следы огня, который бушевал здесь, кажется, полчаса назад?

– В этом ― все величие Шета оке Лагина, звездно-рожденного, ― прикосновением свежего ветерка прошелестели над его ухом слова Тары. ― И эти восставшие руины, и мы, обретшие новую жизнь Говорящие Хоц-Дзанга, ― плод его искупительной магии и причудливого скрещения двух Путей Силы, которое именуется Золотым Цветком. Дело в том, что когда Кальт, молодой и безжалостный выскочка, узурпатор ретарского престола, пошел войной против Юга, а варанские и оринские меченосцы во главе с Шетом и Элиеном преградили ему путь, случилась великая битва, в которой горели не только земля, но и вода, и воздух. Пути Силы сошлись в долине Хоц-Дзанга и сложились в Золотой Цветок. И тогда стало так, как мыслилось Шету оке Лагину. Семя моей души, вынесенное Путями Силы из мрачных пучин тонкого мира в Малом Двуречье, а равно и семена душ Фараха и Киндина, что покоились долгие годы в долине Хоц-Дзанга, взошли ко свету и стали тем, чем мы есть. Тремя великими и бесплотными магами, ограниченными, впрочем, в своем могуществе волею прозорливого Шета.

По спине Эгина прополз холодок благоговейного восторга. «Золотой Цветок…», «Взошли ко свету…», «Бесплотными магами…» ― о Шилол, видел ли ты это, слышал ли, да и бытовал ли ты еще в те века? В том, что Шилол ― тоже отнюдь не риторическая фигура, а некая вполне реальная, хотя, возможно, и ненаблюдаемая сущность, Эгин уже почти не сомневался. Пытаясь по своей офицерской привычке перебороть необычное чувство, охватившее все его существо, Эгин скептически ухмыльнулся и провел пальцем по закопченной стене. Палец остался совершенно чистым. Так он и думал.

– Звучит похлеще, чем «Геда о Герфегесте», ― заметил Эгин. ― Но ты не ответила, Тара, как возродились руины. Ведь у них не было ни душ, ни семян души и, значит…

Эгин почувствовал шаловливый поцелуй в затылок и еще один ― на этот раз в ягодицу. Горячие, влажные губы. Никакого «леденящего холода». Он уже начал привыкать, что Таре не составляет большого труда целовать его сквозь одежду.

– Глупый, глупый служака! ― смех Тары рассыпался откуда-то с невысокого гребня стены, перед которой стоял Эгин. ― Иди сюда, варанский солдафон!

При этих словах Тары Эгин ощутил, как ее бережные ладони схватили его под мышки и, оторвав от земли, поставили на стену. Переведя дух, Эгин смог насладиться видом Хоц-Дзанга. Вернее, прежних контуров Хоц-Дзанга.

Необычное это было зрелище. Если что-то оно и напоминало, то, пожалуй, потешный лабиринт, выстроенный в садах Сиятельного князя. Неожиданные, противоречащие здравому рассудку встречи стен под острыми углами. Плавные линии, не образующие прямых углов, изогнутые не без изящества. Полное отсутствие круглых или квадратных очертаний башенных постаментов. А остатки стен, возвышающиеся то там то сям, больше всего напоминали Эгину, напоминали….

«…лепестки, Шилол меня раздери!» ― не без раздражения заключил Эгин, злясь на себя за свое тугодумие.

– «Хоц» на наречии смегов означает всего лишь «укрепление», «крепость». А вот «Дзанг» ― сроду не угадаешь, —игриво заметила Тара.

– А что тут гадать? ― слегка окрысился Эгин, который терпеть не мог, когда его собеседники кичатся книжным знанием. ― Даже тупому варанскому солдафону понятно, что «Дзанг» означает… «роза!» ― выпалил Эгин весьма неожиданно для самого себя.

Несколько мгновений Тара молчала.

– Да, ― сказала она, и Эгин очень, очень пожалел, что не может воочию увидеть ее лица, которое он столь живо представил себе, судя по ее голосу. Удивленное, восхищенное и слегка разочарованное.

– Вот то, что ваши глупцы из Свода назвали бы, верно. Сердцем или Оком Хоц-Дзанга, амы. Говорящие, зовем просто Семенем.

Тара провела Эгина в самый центр руин, и теперь они стояли перед черным матовым столбом шестилоктевой высоты, в котором любое, самое целомудренное око признало бы разительное сходство с мужским органом.

– А почему не… ― с лепсой хрипотцой начал было Эгин, которому на ум мгновенно пришла последняя ночь с Тарой.

– Потому что это семя, а не хрен, ― строго отрезала Тара тоном аррума Опоры Благонравия. ― Хоц-Дзанг назван «Крепостью-Розой» отнюдь не по пустой прихоти его создателей. Хоц-Дзанг ― это действительно крепость-роза. По преданию, он был построен Лишенным Значений. Но, честно говоря, ― Тара коротко хихикнула, ― о каких бы диковинах Круга Земель ни повествовали разные Скрижали, Книги и Геды, они вечно приписывают их создание то Хуммеру, то Лишенному Значений, словно бы не существовали ни Ге-стра, ни Гаиллирис, ни Леворго, ни Шилол, ни…

– Постой, постой! ― У Эгина и без того голова шла кругом от безумных вещей, сумасшедших событий и головокружительных ласк женщины, погибшей в героическую эпоху. ― Мне не важно, кто создал крепость-розу. Важно, чем она является.

– А… Да, Эгин, ты прав, ― спохватилась Тара. ― Видишь ли, таких крепостей, как Хоц-Дзанг, больше нет, да и эта не сохранилась бы никогда, если бы не Шет оке Лагин. Он, конечно, испепелил Хоц-Дзанг, но он же даровал ему…

– Тара!

Нет, это был не вполне человеческий голос. В нем слышались рев медведя-людоеда, рокот каменных утесов, шум свирепого зимнего прибоя. У Эгина против его воли чуть подогнулись колени. Голос принадлежал Фараху.