Танки идут ромбом - Анатолий Ананьев

Под хутором Журавлиным батальон сделал последний десятиминутный привал. Солдаты сошли на обочину и прямо на траве, не снимая скаток и вещевых мешков, а только положив к ногам автоматы, сидя и полулежа отдыхали, курили, пряча махорочные самокрутки в рукава; большинство молчало, а кто и переговаривался с соседом, то произносил слова тихо, полушепотом, будто в ночи, в этой настороженной темноте боялся обнаружить себя; луна зашла, и при отсветах горевших вдали деревень тьма казалась особенно густой, так что не было видно ни глаз, ни лиц, а только смутные очертания человеческих фигур.

- Ты в сорок первом отступал?

- Нет.

- А я, брат, повидал досыта, во как!...

- Не сорок первый.

- Не сорок первый, а еще нахлебаемся, силища!...

- У нас силища - тоже немереная...

Говорил пулеметчик Сафонов и еще какой-то боец, которого Володин никак не мог узнать по голосу: или Щербаков, или бронебойщик Волков, или его подручный Щеголев? Сначала Володин старался уточнить в памяти, кому все же принадлежит этот скрипучий голос: "У нас силища - тоже немереная", но через минуту уже стал размышлять над содержанием этой фразы, а еще через минуту повторил ее как открытие; все, о чем он думал весь этот день, что чувствовал и пережил, все словно соединилось в этих несложных словах, только что произнесенных, или Щербаковым, или Волковым, или Щеголевым; и у самого Володина силища - тоже немереная, он чувствует это, сжимает кулаки и прислушивается к напряженному подрагиванию пальцев; потом разжимает ладони и опять мнет и крошит в темноте сырые комки земли. Он лежит, навалившись спиной на свежий могильный холмик, и не замечает этого: ему и в голову не приходит, что здесь, у дороги, может быть чья-то могила, - скорее всего это просто бруствер, а по ту сторону бруствера окоп, не догадывается и тогда, когда нащупывает рукой торчащую из земли сучковатую жердь с пятиконечной звездочкой наверху; звездочку он не видит, обхватывает жердь ладонью и подтягивается. А над головой снова звучит скрипучий голос:

- Чья-то могила.

- Ну?

- Звездочка...

Володин приподнялся на локте и увидел, как солдат, приблизившись к фанерной звездочке, раскуривает цигарку и читает надпись. Через ладони, сложенные в рупор, свет падает на лицо. "Это же бронебойщик Волков!"

- Кто похоронен?

- Вроде женщина.

- Хм...

Бронебойщик снова раскурил цигарку, и опять стали отлично видны красноватые отсветы на его лице и на серой фанерной звездочке.

- "Людмила Морозова, - негромко прочел он, - регулировщица, двадцать пятого года рождения..."

Смысл слов не сразу дошел до сознания Володина; потом он вскочил и попросил бронебойщика посветить еще цигаркой; он не успел прочесть слова, а только увидел первые заглавные буквы "Л" и "М", но и этого было достаточно; команду "Подъем!", переданную по цепи из конца в конец колонны, он уже не услышал; в то время как солдаты, ворча и ругаясь, медленно поднимались и один за одним, разминая моги, выходили на шоссе, он, ошеломленный и потрясенный этой неожиданностью, смотрел на едва заметные в ночи очертания пятиконечной фанерной звезды: в его полевой сумке лежали медальоны смерти девушек-регулировщиц с развилки, переданные сержантом Шишаковым, и он вспомнил развилку, палатку, пятнистую, цвета летней степи, рыжеусого сержанта, который, как свекор-ворчун, оберегал своих подчиненных; хитроватая стариковая улыбка, скорее похожая на усмешку, чем на улыбку, голос с непритворной крестьянской хитрецой - все это в какое-то мгновение промелькнуло в голове Володина, он вспомнил и последнюю встречу с Людмилой, и разговор с Шишаковым в санитарной роте, где тот просил передать медальоны старшине Харитошину, низенькому лысому старшине; только теперь Володин вдруг сообразил, что находится как раз у того хутора, у хутора Журавлиный, который называл умирающий старый сержант Шишаков; только теперь подумал о медальонах, среди которых был и ее медальон, Людмилы Морозовой, адрес ее части и домашний адрес... Солдаты выстраивались на шоссе, колонна уже двинулась вперед, сотни кованых и некованых сапог зашуршали по мелкой дорожной гальке, а Володин все еще не шевелясь стоял у могилы; столько смертей видел он в этот день и эта - последняя, совершенно оглушившая его; именно сейчас, в эту минуту, больше чем когда-либо он почувствовал, что круг человеческих страданий не имеет границ. Он погладил рукой корявую жердь, нагнулся, разгреб и вспушил пальцами место, где лежал, и захватил в ладонь несколько комочков сырой и холодной могильной земли. Когда вышел на шоссе, в ладони еще была зажата земля.

Впереди, над видневшимися вдали крышами хуторских изб, вставал тяжелый и дымный военный рассвет; через час батальон займет оборону на высотках, по лесной опушке, а еще через час все начнется сначала: воздушный налет, артиллерийская канонада, стремительно наползающий черный танковый ромб; все повторится сначала, весь бой, но с большим ожесточением, с неодолимой жаждой победы.

1962