Сухово-Кобылин: Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга - Владислав Отрошенко

Министр Дурново, которому князь Мещерский передал пьесу с запиской Сухово-Кобылина, сказал — нет. «Пока я жив, — заявил он, — эта пьеса не будет идти ни в одном театре России!»

Две новые пьесы Кобылина были в то время уже знакомы по публикации небольшому кругу читающей публики. В 1869 году (при министре внутренних дел Тимашеве), отчаявшись провести на сцену «Дело» и «Смерть Тарелкина», Александр Васильевич добился цензурного разрешения на книжное издание своей трилогии. Допущенная к печати, она вышла в издательстве Каткова под названием «Картины прошедшего», что было непременным условием цензуры. Книга вызвала яростное озлобление и язвительные насмешки критики. Не было ни одного положительного отзыва. Во многих рецензиях звучали откровенные издевки и прямые оскорбления в адрес автора. Критика была единодушна в негодовании. Впрочем, иначе и быть не могло. Получив возможность печатно высказать свое отношение к литераторам, Александр Васильевич написал такое предисловие к книге, что даже самые сдержанные и рассудительные критики были задеты и раздражены. В этом предисловии он назвал литературную критику «литературной бюрократией» и заявил, что «класс литераторов» так же чужд ему, «как остальные четырнадцать»[29]. Высокомерием была пропитана каждая его строчка. Любые мнения о своих пьесах и в особенности о «Смерти Тарелкина» он заранее презирал: «…если какой-нибудь Добросовестный из цеха Критиков и приступил бы к ней с своим казенным аршином и клеймеными весами, то едва ли такой оффициал Ведомства Литературы и журнальных Дел может составить себе понятие о том равнодушии, с которым я посмотрю на его суд».

Больше всех обиделся критик из журнала «Дело». Он предрекал:

«Печальная участь постигает тех писателей, которые ради шутки желают побаловаться литературой и являются в ней как дилетанты, со своим первым скороспелым произведением, которое на первый раз имеет некоторый успех в публике. Такой писатель без таланта и призвания принимается писать не для шутки, а для славы. Не одаренный творческой силой, он начинает подражать самому себе и из законченной комедии выжимает новый сок, доказывая свою несостоятельность. К разряду таких случайных, непризванных авторов принадлежит автор книги “Картины прошедшего”, которая состоит из трех пьес и множества посвящений, предисловий и курьезных примечаний… Г. Сухово-Кобылин задумал из своего первого произведения соорудить нечто вроде вавилонского столпотворения. Над “Свадьбой Кречинского” он возвел целую пятиэтажную драму “Дело”, а над “Делом” построил еще трехъярусные антресоли под названием комедии-шутки “Смерть Тарелкина”. “Дело” является самым неудачным продолжением первой комедии. В “Деле” нет никакой драмы, нет положений и сцен, нет действия и действующих лиц. Интрига неловкая и малоправдоподобная. Что же касается до “Смерти Тарелкина”, то нет никакой возможности передать ее содержания: так бессвязно-ерундлива эта пьеса… В предисловиях и послесловиях, которыми наполнена его книга, г. Сухово-Кобылин отрицает всякую критику — и он совершенно прав. Только одни литературные произведения принадлежат оценке критики.

О суровый обитатель Кобылинки! Критика безмолвствует, читая Ваше удивительное предисловие, и складывает свой казенный аршин перед Вашими последними произведениями, написанными каким-то рыночным стилем Сенной площади. Счастливого пути желаем г. Сухово-Кобылину в высших областях “беспечного созерцания”».

«Отечественные записки» выказали неменьшую мстительность, начав сразу же с разбора предисловия:

«Несмотря на достаточное разногласие с наукой, именуемой правописанием, правило, проповедуемое этим предисловием, небезвыгодно для гг. сочинителей, и ежели будет принято, то, конечно, обеспечит их от притязаний критики. Но мы сильно сомневаемся, чтобы литературная критика или, как выражается г. Сухово-Кобылин, “Добросовестные из цеха Критиков”, подчинилась его заявлению и даже обратила внимание на его равнодушие или неравнодушие… Из предисловия ничего нельзя понять, кроме того, что люди, не умеющие писать по-русски, с особенной охотой прибегают к пословицам; немного найдется людей, которые поймут эту шараду… В основании всех трех произведений г. Сухово-Кобылина лежит анекдот, из анекдота же, если его содержание не введено в рамы общечеловеческого, можно сделать только анекдот, а никак не драму. Чем дальше мы углубляемся в изданную г. Сухово-Кобылиным книгу, тем более убеждаемся, как трудно создать что-нибудь интересное, не имея под рукой никакого материала, кроме анекдота».

Четвертого апреля 1882 года пьеса «Дело», спустя четверть века после написания, была впервые поставлена на сцене. Название пьесе, так же как и книге, было предпослано цензурой: «Отжитое время». Цензурой же не было допущено распределения действующих лиц по категориям: 1) начальства; 2) силы; 3) подчиненности; 4) ничтожества или частные лица; 5) не лицо Тишка.

Было изъято при постановке пьесы и «Весьма важное лицо».

Премьера состоялась в Малом театре. Главные роли исполняли лучшие актеры того времени: Муромского играл Давыдов, Лидочку — Дюжикова, Князя — Киселевский, Варравина — Варламов, Тарелкина — Сазонов, Нелькина — Горев.

«Публика, — писали «Московские ведомости», — 4 апреля битком наполнила театральную залу». Успех был огромный. Как и 27 лет назад, в дни триумфа «Кречинского», зрители аплодировали стоя, по всему залу раздавались крики: «Автора!!» Правда, тех, кто вызывал его, то и дело одергивали:

— Что вы, что вы! Опомнитесь, автор давно уже умер!

Александр Васильевич, с радостью убедившись, что драма вызвала бурные овации, ушел из ложи, не показываясь публике.

На сей раз пресса не обмолвилась об успехе ни единым словом — как будто и не было в зале протяжного грома аплодисментов, выкриков «браво!» и дружных вызовов драматурга.

«Теперь, когда картина изображенной в пьесе жизни стала анахронизмом, — писал «Русский курьер», — самое большее, что может пьеса вызвать, это фразу: “Да, скверное это было время”. Да и что можно теперь сказать по поводу драмы г. Сухово-Кобылина — что гадок и отвратителен был мир взяточников, распоряжавшихся судьбами и честью мирных граждан. И можно только настаивать на том, что если где-нибудь, в каком-либо уголке России еще и теплится такая жизнь в последних минутах агонии, то надо не стеснять тот вопль угнетаемого, который раздается из этого уголка, а дать ему полную возможность при помощи общества долететь до центра, из которого исходят всякие мероприятия».