Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха - Генри Миллер

Если такая процедура кажется чересчур сложной, то вот вам простой рецепт: не переедайте, меньше пейте, меньше курите, меньше работайте, меньше думайте, не волнуйтесь, не беспокойтесь, не жалуйтесь, а превыше всего не выходите из себя. Не пользуйтесь машиной, если можете добраться пешком; не ходите, если можете бегать; не слушайте радио и не смотрите телевизор; не читайте газет, журналов, дайджестов, биржевых сводок, комиксов, мистических и детективных романов; не принимайте снотворных или возбуждающих таблеток; не ходите на выборы, не покупайте в рассрочку, не играйте в карты, ни просто так, ни на интерес, ни во что не вкладывайте деньги, не закладывайте дом, не делайте вакцинаций или прививок, не нарушайте правил игры, не раздражайте босса, не говорите вслух: «да», а про себя: «нет», не сквернословьте, не будьте жестоки с женой и детьми, не пугайтесь, если слишком толсты или слишком тощи, не спите кряду больше десяти часов, не ешьте покупной хлеб, если можете испечь свой, бросайте работу, если она вам ненавистна, не считайте, что мир гибнет, если избрали не того человека, не верьте, что вы безумны, если окажетесь в психушке, не делайте больше того, что вас просят, но то, о чем просят, делайте на совесть, не пытайтесь помочь соседу, пока не научитесь помогать себе и так далее в том же роде...

Просто, не правда ли?

Короче говоря, не делайте из мухи слона.

У Америки, как я уже сказал, только один враг. Микроб. Беда в том, что у него миллион разных имен. Только вы решите, что уничтожили его, как он выскакивает опять уже в новом обличье. Сущий бич.

Во времена молодости нашей нации жизнь была проста и понятна. Величайшим нашим врагом был индеец. (Он стал им, когда мы отняли у него землю.) В те далекие времена не существовало ни сетей супермаркетов, ни доставки на дом, ни покупки в рассрочку, ни витаминов, ни сверхзвуковых «летающих крепостей», ни компьютеров; легко можно было узнать головорезов и бандитов, потому что они отличались от других граждан. Чтобы защитить себя, достаточно было мушкета в одной руке и Библии — в другой. Доллар был долларом, не больше, но и не меньше. И золотой доллар или серебряный был так же хорош, как бумажный. Даже лучше, чем чек. И люди были, как Дэниел Бун и Дэйви Крокетт, может, не такие романтичные, как нам представляется сегодня, но настоящие герои, а не киношные. Американцы занимали все новые территории, и это было насущной потребностью — нас было уже два или три миллиона, и каждому нужно было где-то разместиться. Индейцы и бизоны были вытеснены со сцены, а с ними, как бесполезное, и многое другое. Строились фабрики, и заводы, и школы, и тюрьмы, и психиатрические лечебницы. Жизнь бурлила. А потом мы освободили рабов. Все были рады, кроме южан. Ликвидация рабства позволила нам понять, как прекрасна свобода. Когда мы оправились от взаимного кровопускания, то стали задумываться о том, чтобы освободить остальной мир. Ради этого мы участвовали в двух мировых войнах, не говоря о малых, вроде войны в Испании, а теперь вступили в холодную войну, которая, как предупреждают нас наши лидеры, может продлиться еще сорок — пятьдесят лет. Мы уже достигли той стадии развития, когда способны истребить каждого мужчину, женщину или ребенка на земном шаре, которые не принимают ту свободу, которую мы отстаиваем. Необходимо сказать в частичное оправдание, что, когда мы исполним свою миссию, у всех будет что есть и что пить, во что одеться, где жить и чем развлечься. Наши ученые тогда смогут отдать все силы решению других проблем, таких, как болезни, безумие, продление жизни, межпланетные путешествия и прочая, и прочая. Всем сделают прививку, не только от настоящих болезней, но и от мнимых. С войнами будет покончено навсегда, так что изречение «Во время мира готовься к войне» будет предано забвению. Америка будет продолжать расширяться, развиваться, благодетельствовать всех. Мы водрузим свой флаг на Луне, а потом и на всех планетах нашей уютной маленькой Вселенной. Мир будет един, и это будет сплошь американский мир. Оркестр — туш!

И вот, глядя на Говарда Уэлча, моего соседа, я задаюсь вопросом, а не пустая ли фантазия та картина сияющего будущего, которую я только что нарисовал. Я смотрю на Говарда, обыкновенного, симпатичного, заурядного парня из Миссури, энергичного, открытого, дружелюбного, и мне сдается, что эта программа прогресса и экспансии не совпадает с его непосредственным, здравым, простым взглядом на вещи. И не скажешь, что Говард не стопроцентный американец. Напротив, он больше чем стопроцентный. Он американец на сто двадцать процентов. Но его представление о всеамериканской программе несколько отличается от того, что я только что обрисовал. Его видение будущего, возможно, не столь грандиозно, но оно куда надежней, нежели патриотическая утопия наших злостных махинаторов.

Когда Говард появился здесь, года четыре назад, все, что его заботило, это найти какую ни есть работу да скромное пристанище. Привередой он не был, брался за все, что ему предлагали. Ел что придется, одевался без затей. Штаны, рубаха да куртка, большего ему не было нужно; он умел выращивать мексиканские бобы, тыкву, новозеландский шпинат, горчичный салат и прочую зелень. По-настоящему в Биг-Сур Говарда влекла мечта найти небольшое дружное сообщество, где он мог бы зарабатывать свой хлеб насущный и ни от кого не зависеть. Он не имел никакого причудливого Weltanschauung[258], вообще никаких идейных взглядов, ни комплекса крестоносца. «Клочок земли, чтобы прокормиться» — вот о чем он мечтал. Он прибыл к нам, как «одинокий объездчик»[259], ищущий зеленых пастбищ. Такой же простой и ничем не примечательный.

Почему я выделяю Говарда? Не потому, что вижу в нем исключительную личность, но потому, что, на мой взгляд, это типичный настоящий американец. Высокий, худой, мускулистый, живой, сметливый, с немигающим взглядом, легкий на подъем, неразговорчивый, с мелодичным голосом, сдержанный, добродушный, любитель банджо, гитары и губной гармоники, способный, когда надо, вкалывать, как дьявол, шустрый, как гном, миролюбивый, но мгновенно впадающий в ярость, если его спровоцировать, никогда не вмешивающийся в чужие дела, всегда прикидывающийся скромнягой, всегда готовый протянуть руку помощи, одевающийся, как пугало, но приятное и щеголеватое пугало, невероятно добросовестный, настолько же педантичный, насколько и пунктуальный, сентиментальный, но не слезливый, идеалист, слегка вздорный, не последователь и не лидер, общительный, однако скупой на привязанности и немного неуживчивый с представительницами противоположного пола. Короче говоря, человек, который оживит любую общину. Который всегда придет на помощь, надежный работник, друг и сосед.

Это единственный тип американца, которым я восхищаюсь, в которого верю, с которым могу ладить, за которого голосую, пусть его кандидатуру никогда и не выдвигают в органы власти. Человек из народа, воспетый нашими поэтами, которого, увы, быстро истребляют вместе с бизоном, американским лосем и оленем, медведем-гризли, орлом, кондором, горным львом. Это тот американец, что никогда не затевает войну, не призывает к мести, не проводит различий между людьми с разного цвета кожей, никогда не пытается помыкать себе подобными, не жаждет получить высшее образование, не держит зла на соседа, не презирает художника и не гонит нищего. Порой необразованный и неграмотный, он, бывает, больше поэт и музыкант, больше философ, нежели те, кто провозглашают себя таковыми. Сама его жизнь несет в себе элемент эстетики. Он не похож на всех, а иногда и нелеп по причине своего чистосердечия и самобытности. И то, что он не хочет быть никем иным, кроме как самим собой, не есть ли это верх мудрости?

Говард — один из тех молодых людей, о которых я уже говорил, когда собирал апельсины тысячелетнего царства. Один из тех, кто согласен жить en marge[260]: кто верит, что можно прожить, питаясь хлебными крошками. За последние несколько лет я видел множество подобных людей. Они, может, не согласятся с тем, что я говорю о них, но, мне кажется, у всех у них есть что-то общее. Они прибыли сюда разными путями, с разными целями, отличаясь друг от друга не больше, чем шашки от домино. Но все — «кретины» в глазах рядового обывателя. Все — малость «со сдвигом». Каждый из них, по-моему, прошел войну, каждый — человек волевой, исключительно цельный. Идеальный материал для образования коммуны. Каждый по горло сыт сложившимся порядком и решил освободиться от однообразия каждодневной каторги, жить, как подсказывает душа. И готов приложить для этого все усилия. Они не требуют ничего фантастического, лишь право строить жизнь по собственному усмотрению. Ни один не состоит ни в какой партии, не является последователем каких-то доктрин, культов или измов, но все полны очень здравых и очень конкретных идей, как можно и нужно жить в эти черные времена. Они не борются за свои идеи, а все силы вкладывают в то, чтобы осуществить их на практике. Иногда идя на компромиссы, когда нет иного выхода, но всегда оставаясь верны главному. Приспосабливаясь к образу жизни соседей, но не к их образу мысли. Первыми критикуя себя, смеясь над собой, смиряя себя. Превыше всего ставя — человеческое достоинство. Сами подчас испытывая трудности, особенно в том, что касается «мелочей» быта, однако всегда приходя на выручку, когда ты в критическом положении. Оставаясь твердыми в своих убеждениях и не идя на поводу ни у кого.