Сладость мести - Шугар Раутборд

Когда он склонился перед ней, целуя и лаская таинства ее тела, она вдруг поняла, что сегодня в первый раз она действительно чувствует себя до конца счастливой. Он поднял ее, осторожно пронес через лабиринт свечей и уложил на их брачное ложе, на пугающе мягкий мех шиншиллы. Ее обнаженная кожа, ставшая еще чувствительней после дней, проведенных на солнце и соленом воздухе, задрожала от той серебристой шелковистости, в которую она погрузилась. Он нагнулся к ней, обхватил пальцами ее груди. Он дразнил ее соски прикосновением языка, покусывая их кончики зубами, пока они не нацелились прямо вверх, туда, где светилась мозаика из черепашьих пластинок и зеркал. Флинг издала слабый стон наслаждения — чтобы еще сильнее возбудить Кингмена. Она изнывала по нему, жаждала, чтобы он вошел в нее, чтобы они смогли принадлежать друг другу, но ей так же хотелось, чтобы он не спешил, растянул наслаждение — ведь они впервые занимаются любовью, потому что только сейчас это имело для нее реальное значение.

"И все — в первый раз". Она чуть не закричала от восторга, когда его пальцы проскользнули в ее влажность, ошеломившую его своей пылкой отзывчивостью.

— Ого, Флинг, — пробормотал он. — Я начинаю ощущать себя твоим мужем.

А ее женские мускулы непроизвольно сжимались и разжимались вокруг его пальцев. Застонав, она дотянулась до его руки и поднесла к губам, пробуя вкус собственного желания. Это благодаря Кингмену она научилась ощущать благоухание своего собственного тела, благоухание наслаждения, которое не упрячешь ни в один флакон.

А он все ласкал ее с уверенной искушенностью, играя на ее теле, как Страдивари на скрипке, — здесь прикосновение смычком, здесь щипок, пока наружу не прорывается стон и не рождается на свет его, Кингмена, любимая мелодия. Он слизывал капельки пота между ее грудями, осыпал ее непрерывным дождем поцелуев, его мужественно-резкие губы летали вверх и вниз по изгибам и ложбинкам ее нежного живота и бедер. Его язык закрутился в складках ее пупка, и она в ответ приподняла бедра. Он раздвинул их, и она позволила им свободно открыться. Тогда он протолкнул свои пальцы в нее еще глубже. Но только она открыла рот, чтобы закричать, он поцеловал ее, проникая своим горячим языком в ее открытый рот, пока их языки не встретились и ноги Флинг не опали, как теплое масло. Ей хотелось, чтобы он ощутил ее вкус. А он, предугадывая каждое ее желание, уже скользил губами вниз по ее телу. Она медленно изгибалась, пока его язык не оказался в самом интимном месте женского тела, потаенном убежище ее женской силы. Глаза Флинг закрылись, стон вырвался из капризного рта, и ее бедра, сомкнувшись вокруг него, со всей силой сжали его голову. Откинувшись на мех шиншиллы, она наконец кончила, содрогаясь в нем и вокруг него — мужчины, столь возлюбившего вкус силы.

Кингмен вырос над ней, вглядываясь в ее лицо, самое прекрасное лицо в мире, всю красоту которого не удалось еще уловить ни одному фотографу. Никакие объективы не могли ухватить выражение этих невинных глаз, такое сексуальное после того, как она только что кончила, подчинившись мужскому искусству Кингмена.

Когда его тело навалилось на нее, она ощутила шершавую фактуру его рубашки на своих сосках. Она чуть приподнялась, помогая ему снять рубашку, легко поцеловала его грудь и сжала рукой волосы, еще более курчавые и влажные от жары.

— Кингмен. — Она поймала его взглядом, в котором тлели остатки желания. — Я теперь твоя жена, и ты тоже должен раздеться.

— Да, но твоя нагота лучше моей, — чуть ли не с робостью сказал он своей богине.

— О, моя прелесть, — проворковала Флинг. — Ты красивее всех мужчин на свете.

Она мягко провела краешком покрывала из меха шиншиллы по его щекам и груди, затем расстегнула ремень и широко распахнутыми глазами следила, как он медленно расстегивает молнию брюк. Через минуту Флинг зашвырнула их на рога золотого козла. Они прислушались к словам песни, и ее пульсация проникла в них. Теперь Кинг тоже был обнаженным.

— Не хотите ли потанцевать, миссис Беддл? — спросил он тоном соблазнителя.

— Я думала, ты никогда об этом не попросишь, — засмеялась она и спрыгнула с кровати прямо в его объятия. Они плавно закачались под музыку, утопая босыми ногами в пушистом ковре.

— Это наш свадебный танец, Кинг, — прощебетала она.

— Точно, — ответил он хрипло. — И пусть кто-нибудь попробует помешать нам.

— Кинг, погляди. Вон туда, в зеркало. Мы танцующие. Взгляни на нас. — Голос у нее прямо-таки звенел от счастья.

— Возьми в ладонь, — прошептал он, — но только если хочешь.

Она с готовностью протянула руку, и он вложил в нее свое восставшее достояние — словно свадебный подарок.

— Да, — сказала она с нежностью. — Я всегда буду любить его.

Она держала его в руке, торопя и побуждая, пока он не проскользнул в нее, глубже, чем когда-либо раньше. Наслаждение пополам с болью и так было, пока она не открылась ему полностью. У нее перехватило дыхание. Никогда еще он не был таким огромным. Вглядываясь в ее стонущий рот, Кингмен мог безошибочно видеть себя самого в ней. Флинг же кружилась в водовороте полубессознательных, путаных мыслей и чувств.

— Ты меня ощущаешь? — Он сощурил глаза и ухмыльнулся. Они по-прежнему танцевали, двигаясь в такт музыке. В зеркале же не было ни женщины, ни мужчины. Зато было какое-то совершенно особое существо. Осьминожка.

Она застонала, и он издал стон вместе с ней. Связанные вместе, они издавали одни и те же звуки. Они были единым существом.

— Мне безумно нравится, как мы занимаемся любовью, — прошептала она. — Я люблю, когда ты получаешь удовольствие.

Голос у нее казался низким — на пределе слышимости.

Когда он продвинулся еще глубже внутрь ее, она обвила его одной ногой, похожая на гибкого манерного фламинго. Она как бы аккумулировала его в себе.

Глаза ее сомкнулись от их страстного объятия. Их губы таяли и сливались в один общий рот. С ясно ощутимым для нее желанием и чувственным голодом он продвигался в нее. Изумлял ее. Ее длинные руки оплетали его спину, по мере того как тела их ввинчивались одно в другое, и вот уже обе ее ноги поднялись и обхватили его. Он держал в руках ее твердые ягодицы, поднимая ее все выше, вгрызаясь в нее все глубже. Перенеся ее на кровать, он мягко опустил ее, все еще оставаясь в ней, пригибая ей колени к груди, так что ее лицо, ее груди и ворота в нее стали почти одним и тем же. Он двигался вперед и назад в ритме, мягко повторяющим удары волн о стройный корпус корабля. Ощутив, как она хочет его, Кингмен резко набрал темп и теперь уже работал, как мотор, вращающий винты его судна, как хорошо смазанный коленный вал, сотрясающий своими движениями корпус яхты.