Сокровища горы Монастырь - Михаил Иванович Ханин

бедному Тихоновичу… Помогу ли Грише? Мы подошли к обрыву, потом спустились к воде. Я разделся и поплыл к тому месту, куда, на мой взгляд, должен был упасть мотоцикл. До него я донырнул с третьей попытки. Значит, брат ничего не нафантазировал. Я все еще надеялся на это…

Потом я долго нырял, пытаясь отыскать тело бедного Вениамина Тихоновича. Мои усилия оказались тщетными. Течение уже унесло куда-то труп. Убедившись в бесперспективности поисков, я вылез из воды, оделся, и мы отправились в Тихоновку. В моей голове роились какие-то неясные догадки, а перед глазами стоял Вениамин Тихонович, со своей виноватой улыбкой…

Моя версия

– Ну чё, Егорушка, опять застрял? – ухмыляется черный от загара, как негр, участковый, стоя по грудь в воде, и придерживаясь рукой за уступ.

– Чё, чё, сам не видишь, чё, – отвечает ему раздраженно дядька. – Невод опять за камень зацепился… Ни взад, ни вперед. Здесь каменюка на каменюке.

– Ныряй, отцепляй! – добродушно советует неунывающий участковый. – Кому сейчас легко, а?

Он легко и непринужденно, а главное, толково, где шуткой, где окриком, а где и легким подзатыльником руководит двумя молоденькими милиционерами и тремя местными мужиками из числа своих дружков, вылавливающими труп Вениамина Тихоновича с помощью длинного, чуть не через всю Зеленую, невода. Не чурается и сам окунуться в воду.

Мотоцикл общими усилиями (я тоже поучавствовал) уже извлечен из реки. Бегло осмотрев его, Половников заявил, что «Урал», в отличие от хозяина, почти не пострадал, еще послужит верой и правдой уже сыну. Если тот жив. Мы с тезкой вздрогнули от этих слов.

– Вот и доигрались! – с горечью сказал Валера. – Вот и доигрались!

Какое-то время спустя мы поднимаемся наверх. На дороге, где несколько часов назад стояли «Волга» и мотоцикл, трудилась в поте лица интеллектуальная элита РОВД и прокуратуры. Мы издали понаблюдали за их деятельностью. Я при этом не мог вспомнить что-то важное и поймать какую-то ускользающую мысль.

«Тюрючок, Тюрючок… Браконьеры… Вот такие мужики! – крутилось у меня в голове. – Прикинь, лес валят, рыбку ловят, солят и коптят по своим каким-то рецептам. Пальчики оближешь! И что?»

– Вот и доигрались! – повторял Петрович время от времени одну и ту же фразу. – Вот и доигрались!

Выглядел он непривычно подавленным. Возвратившись из Новосибирска и выгрузив товары, он сразу помчался сюда, словно почувствовал, что здесь что-то случилось. На усталость от поездки и бессонной ночи накладывалось ощущение вины за случившееся. Как будто он специально направился в Новосибирск, чтобы оставить друга одного в беде. Он то оправдывал, то казнил самого себя.

– Я же не знал, что Гришу взяли в заложники, – вдруг начинал он убеждать меня и самого себя в своей невиновности. – А у меня бизнес.

Или:

– Я чувствовал, что с ними должно что-то случиться, и все-таки оставил их здесь. Послушался бы тебя, забрал бы их с собой… И Гришу не взяли бы в заложники, и Веня остался бы жив…

Я молчал, хотя тоже имел все основания винить себя: если бы не отправился в райцентр, если бы не процеловался с Галочкой и все такое. Зуеву было тяжелее – их связывала многолетняя дружба. И еще мне показалось, что он не мог простить себе несколько снисходительного отношения к покойному педагогу.

По его щеке покатилась щека. У меня у самого подкатил ком к горлу. Это было непереносимо. Надо было срочно что-то предпринимать, чтобы окончательно не раскиснуть. Должна, должна быть какая-то зацепка.

«“Вот такие мужики! Прикинь, лес валят, рыбку ловят, солят и коптят по своим каким-то рецептам. Пальчики оближешь!” – звучал у меня в голове воркующий голос Тюрючка. – Кстати, о пальчиках… И что? Ни-че-го! Дальше!»

Кстати, о пальчиках. У одного на правой руке двух не хватает. Прикинь, под самый корешок циркуляркой обрезало! И что? Ни-че-го! Снова пусто… Пусто, да… Но… я уже слышал, что у кого-то нет двух пальцев на руке. Слышал, да… От Галочки! А потом от майора Городничева. Блин! Неужели?

Я замер, опасаясь спугнуть удачу, потом забегал взад-вперед, вспоминая разговор с подругой и усатым майором. Все сходилось! Я подошел к Зуеву. Тот сидел, обхватив голову руками, и был, похоже, в прострации.

– Петрович, подъем! – нарочито-грубовато скомандовал я, слегка приобняв его за плечи. – Пригласи, будь другом, кого потолковее из начальства. На твой выбор. Есть идея. В их игрушках все равно никакого прока нет. Пустая трата времени. Разве стреляную гильзу найдут.

Зуев, вроде бы очнувшись, кивнул, встал и двинулся к милицейскому муравейнику. Я видел, как он здоровается со всеми за руку, что-то говорит и вроде даже шутит. Молоток, мужик, умеет взять себя в руки. Минут через десять он подвел ко мне плотного, коренастого, сравнительно молодого человека с поседевшими на висках волосами, колючими синими глазами и капитанскими звездочками на погонах.

– Знакомьтесь! – представил нас Зуев друг другу. – Начальник опергруппы Жернаков Константин Сергеевич! А это Корнев Валерий. Наш гость из Барнаула. Отдыхает здесь у родственников.

– Наслышан, наслышан! – изобразил подобие улыбки на своих полных губах капитан, настороженно глядя на меня. – От главы здешнего. Николаевич, слушай, все уши прожужжал, расхваливая тебя. Была даже речь о твоем трудоустройстве в нашу контору.

– Да уже! – ответно улыбнулся я. – Чуть не сделал карьеру. Теперь вот вторая попытка. Дубль два. А если серьезно, у меня только что родилась какая-никакая версия. Только если что не так – не смейтесь над дилетантом.

Жернаков и не думал смеяться. Он смотрел на меня колючими глазами, сам ожидая от городского умника насмешек, упреков и настраиваясь на жесткий отпор. Я понимал его. Убийство за убийством, косяк за косяком, разнос за разносом при полном отсутствии результатов. А тут еще и фельетон в «Свободном курсе».

Но это его проблемы. Если бы подсуетился с обыском в доме Пельменя или хотя бы сразу по звонку участкового, ночью, направил свою опергруппу к оранжевой палатке, то и Чернова бы освободили, и Вениамин Тихонович остался бы жив, и рэкетиры, и Гришу не взяли бы в заложники. Все проблемы от элементарного разгильдяйства.

Да что теперь об этом. Я не собираюсь никого обличать, выводить на чистую воду и все такое – не в