Розовая пантера - Ольга Егорова

— Какой еще Глеб?

— Тот самый. Его так зовут — Глеб. Он тебе не представился?

— Маша, я не понимаю…

— И я не понимаю. Мне просто не дано этого понять. Уходи.

Он поднялся. В душе закипела злость, какой он, наверное, никогда не испытывал. Захотелось, как когда-то давно, в кафе, просто подойти, размахнуться и шлепнуть по мягкому месту, накричать, выругаться, втолковать, что не бывает такого, что нельзя вот так, бессмысленно, нипочему и из ниоткуда — уходи. «Уходи», — снова услышал он, вспомнил, как когда-то давно она уже однажды выгоняла его, полуодетого, вспомнил о том, что ее «уходи» всегда имеет только один смысл — что это на самом деле «уходи», и ничего ты с этим не сделаешь, это уже окончательно и бесповоротно, ничего не изменишь и не поймешь никогда, сколько ни смотри в эти глаза, сколько ни пытайся.

— Маша… — все-таки попытался. В последний раз. Услышал снова:

— Уходи.

«Да провались оно все к черту», — подумал. Вышел в прихожую, надел ботинки. Набрал было воздуха в легкие, чтобы выдохнуть снова: Маша. Услышал заранее: уходи. Не сказал ничего. Накинул, не подумав застегнуть, куртку на плечи. Хлопнул дверью. Медленно спускался по ступенькам, отчетливо припомнив, что их двадцать семь. Шаг вниз — Маша. Еще шаг — уходи. Маша — уходи. Маша — уходи. Маша…

Ветер дружески потрепал по волосам — что ты в самом деле, где наша не пропадала! Он кивнул в ответ и пошел прямо по улице, зачем-то пообещав себе, что не станет оглядываться. В горле пересохло. Мучительно захотелось пить…

Она стояла не двигаясь и смотрела в окно. Увидела, как из подъезда вышел Алексей. Пошел прямо по улице, медленно удаляясь, сливаясь с горизонтом. Почувствовала: еще секунда, и она не выдержит. Не сможет выдержать, побежит за ним, догонит, схватит и не отпустит больше. Потому что не может жить без него. А если ты не можешь жить без человека — какая разница, ну и пусть он купил тебя за десять тысяч. Или себя продал за те же десять — какая разница. Она просто не сможет жить без него. И наплевать на все остальное. Ведь редкий шанс — купить такое долгожданное счастье всего за какую-то паршивую десятку. Которую к тому же даже зарабатывать не пришлось потом и кровью. Она просто не сможет жить без него. Она побежит за ним сейчас, вот сейчас уже побежит, Господи, ну почему же ничего не происходит, ведь и правда побежит, а только как тогда жить дальше, должно же что-то произойти, что-то, что остановит ее, не позволит побежать, удержит, должно же…

В комнате зазвонил телефон. Вот оно — случилось. «Спасибо тебе, Господи, если ты есть. Только если ты есть, Господи, за что же ты так со мной? Разве ты не видишь, Господи, что не могу я жить без него? Как же жить-то дальше я буду?..»

— Алло.

— Маша? — Ее не узнали.

— Да, мама, это я.

— Ты перезвонить обещала… Что-то я тревожусь за тебя, на душе тяжело.

— Да все в порядке, мама.

— Глеб приходил?

— Глеб приходил, — повторило эхо.

— Ушел уже?

— Ушел уже, — снова отозвалось.

— Маша, все в порядке?

— Все в порядке.

— Маша, послушай… Я тебе сказать хотела, но не успела, Глеб как раз пришел. Может, это и не имеет теперь значения, ведь столько лет прошло. Я тогда тебе не сказала… Он ведь приходил, искал тебя.

— Кто приходил?

— Алексей. Тогда, шесть лет назад, через несколько дней после того, как ты в Москву уехала. Я его не видела ни разу, но поняла, что это он. Высокий такой, серые глаза… Он ведь.

— Мама… Мама, что ты говоришь? Что ты вообще такое говоришь?

— Он приходил, искал тебя. Я сказала, что ты здесь уже не живешь… Маша, ты меня слышишь? Маша, дочка? Алло!.. Маша!

Гудки.

Она уже не слышала. Ее уже и в комнате не было, она уже открывала дверь, но замок почему-то не поддавался, впервые в жизни она забыла о том, что поворачивать задвижку нужно не влево, а вправо, или, может быть, все-таки влево, замок никак не хотел поддаваться, крал у нее секунды — золотую пыль, бесценную россыпь, забирал себе, натужно скрипя и не поддаваясь. Снова зазвонил телефон, — она сначала и не собиралась снимать трубку, но потом подумала: Господи, а может быть, это он, может быть, они сумеют обмануть этот чертов замок, который не предусмотрел такой возможности, что есть на свете телефон, который способен сокращать самые дальние расстояния. Бросилась от замка к телефону, схватила трубку, услышала голос Глеба:

— Маш, это я.

— Извини, Глеб, мне сейчас некогда…

— Да ладно, я тебя не буду долго задерживать. Я просто хотел сказать тебе: можешь жать на свою «ядерную кнопку». Ни черта у меня не получилось, он даже слушать не стал… Глупая была затея.

— Я знаю, знаю. Я тебе потом позвоню. Обязательно позвоню, Глеб. Глеб! Я не буду ни на какую кнопку нажимать, не буду, Глеб, ты замечательный, я позвоню, спасибо тебе…

— Маша?..

Гудки.

Она выскочила на улицу, справившись наконец с замком, который устал сопротивляться. Побежала наугад, пытаясь проникнуть взглядом за горизонт. Проникла. Увидела его. Далеко, за тысячи километров, которые нужно было перемахнуть одним прыжком, иначе она просто свалится в пропасть. Набрала воздуха в легкие поглубже — перемахнула. Одним прыжком, из прошлого — в будущее.

Он стоял возле ларька и пил минералку.

Это было немыслимо, невероятно. Стоял возле ларька и просто пил минералку. Как будто небо и не свалилось только что на землю, как будто сама она, земля, не разверзлась только что у них под ногами, как будто на самом деле, кроме них двоих, могла существовать себе на свете эта минералка. «Нарзан», — прочитала она. Выплеснула свою обиду:

— Стоишь и пьешь тут минералку.

Вытерла дурацкие слезы на глазах. Улыбнулась, как дура. Услышала:

— Бегаешь по улицам в тапочках и без верхней одежды. Так и воспаление легких недолго…

Ответила:

— Я люблю тебя. Любила все эти годы и до сих пор люблю…

Снова вытерла дурацкие слезы. Он посмотрел на нее, потом поднес к губам пластиковую бутылку и сделал еще глоток. «Нарзан», — снова прочитала она. Проводила глазами — до пластиковой урны, точно такой же, в которую бросала она недавно лотерейные билеты. И в этот момент почувствовала: больше не надо быть сильной.

Потому что ей опять шестнадцать, и она снова стала собой, и кончилась наконец эта затянувшаяся болезнь — раздвоение личности, не смертельной вовсе она оказалась. Потому что ноги оторвались от земли — а она не упала, а небо вдруг стало зеленым, как его джемпер, в тонкую белую полоску, — небо рядом, она прикоснулась к нему руками, вдохнула его запах, уткнулась в него лицом, вытерла о него слезы, о небо — мягкое, вязаное небо, зеленое в белую тонкую полоску, вот оно, оказывается, какое…