Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв - Георгий Владимирович Вернадский

«Дух старой московской интеллигенции, немного славянофильского оттенка, веял над этой семьей», – писал позже Платонов в своих воспоминаниях.

Платонов сдружился со старшей внучкой Евгенией Николаевной Колайдович, которая была на шесть лет старше его и оказала большое влияние на его умственное развитие, возбудив в нем живой интерес к литературе и истории.

«Вернувшись к осени в свою гимназию, – говорит Платонов, – я был уже иным, чем до болезни. С удовольствием вспоминаю я эту последнюю гимназическую зиму. Сверх и помимо классных занятий я много читал и писал».

Евгения Николаевна Колайдович вышла замуж за студента-филолога Московского университета В. Н. Беркута. От него Платонов получил сведения о подъеме исторической науки в Московском университете – курсах и семинарах профессоров Герье, Соловьева и Виноградова и почти что пожалел, что решил поступить в Петербургский, а не в Московский университет.

В Петербургском университете в первый год своего учения Платонов был разочарован. Расписание лекций предлагало мало материала для специальности, которую наметил себе Платонов, – литературы. Греческий язык преподавал старый профессор Люгебиль, бывший уже развалиной – хромой, глухой и безголосый. Профессор латинского языка О. А. Шебор, чех по происхождению, преподавал с большим подъемом, но скоро потерял популярность, так как ввел в свое преподавание extemporalia, которые надоели студентам еще в гимназии.

Профессор древней истории Ф. Ф. Соколов был хороший ученый, раньше имевший много учеников, энтузиаст античной Греции. Каждую лекцию он начинал словами: «Греки были удивительный народ». Его курс был насыщен фактами, но лишен историографии, руководящих идей и освещающих обобщений.

Знаменитый Срезневский читал энциклопедию славянской филологии. Студенты слушали его лекции с большим вниманием и пользой для себя. Это был последний курс Срезневского – он умер в 1880 году.

Очень популярен среди студентов был профессор русской словесности Орест Федорович Миллер. Он был убежденным славянофилом и исповедовал свои взгляды с необыкновенной горячностью.

Повернул внимание Платонова от литературы к истории Константин Николаевич Бестужев-Рюмин. Платонов сделался его учеником.

Платонов был разочарован, что, за исключением Срезневского и Бестужева, студентам не давалось вводных или вступительных курсов всеобщей литературы, всеобщей истории, общего языковедения, философии.

Он искал руководящего синтеза у юристов. Лекции А. Д. Градовского и В. И. Сергеевича были для Платонова некоторым коррективом.

«Градовский, – пишет Платонов, – читал государственное право и был умный и тонкий лектор. Он умел облекать в соответствующую форму рискованные в ту эпоху политические сюжеты и освещать надлежащим светом вопросы государственного устройства, не поощряемые тогдашней цензурой… Впервые в лекциях Градовского сложились мои представления о государстве и обществе, о целях государства, об отношении государства к личности и о благе личной свободы и „независимости“».

«Градовскому обязан я, между прочим, тем упрямством, с которым я всегда противостоял всякой партийности и кружковщине, ревниво охраняя право всякой личности на пользование своими силами в том направлении, куда их влечет внутреннее побуждение. Сильное влияние Градовского на мою душу заставляет меня признать его за одного из моих учителей в лучшем значении этого слова».

Иного характера были лекции Сергеевича. Студенты – и Платонов в их числе – восхищались ими. «Говорил он великолепно: звучная и гладкая фраза всегда заключала в себе точную и ясную мысль. Устная речь Сергеевича была такова же, как и литературный его слог, которым можно любоваться».

Внутреннего влияния на мысль Платонова Сергеевич, однако, не оказал.

«Теперь я думаю, – пишет Платонов в своих воспоминаниях, – что Сергеевич мало знал и понимал русскую жизнь, потому что мало был знаком с народным бытом… Сильная логика, прямолинейность заключений, пренебрежение исторической перспективой ради ясности схемы и юридических конструкций – таковы были обычные свойства изложения Сергеевича».

Второй (1879/80) курс встретил Платонова неприветливо. Это было тревожное время. Начались террористические покушения на жизнь Александра II и убийства губернаторов и высших полицейских чинов.

За исключением Бестужева, лекции, читавшиеся на втором курсе, не представляли интереса для Платонова. Не прошло и двух учебных лекций, как тяжело заболел его отец.

«Необходимо было, – пишет Платонов в своих воспоминаниях, – непрерывно дежурить при постели больного, и для этого, кроме нас с матерью, мы могли привлечь только одно лицо. На мою долю выпадало ежедневно восемь часов дежурства сверх всяких хлопот и необходимых отлучек. Университетские занятия отошли на задний план. Некоторое время я еще крепился и по ночам сидел над выписками из психологии, но затем отстал и от этого, посещая университет, когда была свободная минута, и старался не пропускать только лекции Бестужева. Так тянулось дело до весны».

Весною Платонов выдержал часть экзаменов, получил разрешение сдать другие через год и условно был переведен на третий курс.

Третий курс был светлым периодом студенческой жизни Платонова. Главным событием для него было появление нового профессора всеобщей истории – Василия Григорьевича Васильевского. Он читал общий курс средневековой истории и, кроме того, для студентов-историков специальный курс (без особого названия в расписании), который лучше всего можно было бы назвать «Русско-византийскими отрывками».

«Васильевский знакомил нас с результатами своих специальных разысканий, с теми текстами, над которыми он работал, и с теми приемами исследования, к каким сам привык. Попутно он склонял желающих к писанию рефератов и внимательно разбирал подобные работы».

Васильевский предложил Платонову взять тему «О местожительстве готов-тетракситов». Платонов согласился. Васильевский помещал этих готов «несколько выше Анапы и ближе к Керченскому проливу». Платонов поселил их прямо на Таманском полуострове. Он обосновал свое изложение главным образом на «Истории войн» Прокопия Кесарийского (VI в.).

Васильевский внимательно ознакомился с сочинением Платонова и целый час посвятил разговору с ним.

«От одного из своих товарищей, – пишет Платонов, – я слышал много лет спустя, что Васильевский не забывал моего задорного реферата и по этой работе составил обо мне доброе мнение… Это было мое первое знакомство с Васильевским, послужившее началом долгих и близких моих отношений с незабвенным учителем».

На третьем курсе Платонов, по установленному тогда обычаю, должен был получить от Бестужева тему для зачетного сочинения по русской истории. Платонов наметил себе вопрос о Земских соборах. В этом выразилось влияние исторического момента. Это была короткая пора реформ Лорис-Меликова.

Бестужев одобрил тему, но, согласно своим педагогическим принципам – предоставлять студентам самостоятельно работать, не дал Платонову никаких библиографических указаний. Платонов тогда обратился к приват-доценту E. Е. Замысловскому, и тот дал Платонову полезные указания литературы и источников. Это очень помогло Платонову в первом фазисе его работы.

В январе 1882 года Платонов подал свое сочинение Бестужеву. Тот довольно долго его читал и потом сказал Платонову,