Румбы фантастики. 1988 год. Том II - Евгений Носов

— Опять на поруки? — крикнули из зала. — Он у вас вроде грудничка, с ручек не сходит!

— Мы… — начали представители цеха мраморных изделий.

Фемида распорядилась открыть окна, потому что из-за духоты невозможно плодотворно работать.

— Еще будут предложения? Поактивнее, поактивнее давайте…

— А вот заставить бы его этот самый краденый камень вверх-вниз по горе таскать — это да! Другим для примера! — крикнули из зала.

Поднялся одобрительный шум. Фемида подняла строгую бровь и покачала чашечными весами.

— Э! Э! — подал голос подсудимый. — Погодите! А платить как будут? По-сдельному?

— Ах, тебе еще и платить?! — возмутились в зале.

— А вы как думали? Я, значит, личным примером, а мне шиш? Дудки! Не пройдет! Что за методы?!

Но весы Фемиды уже качнулись в последний раз. Участь несуна была решена.

…Свой камень Сизиф катал строго по КЗОТу — пять дней в неделю с перерывом на обед. От сверхурочных отказался наотрез. Служебные сандалии быстро рвались и на общих собраниях Сизиф часто выступал по этому поводу, с гневом и болью обрушиваясь на бюрократов, заседавших в отделе охраны труда.

Своей новой работой он был доволен: свежий воздух, всегда на виду… Между прочим катал по склону кусок пемзы, украденный на центральном складе и выкрашенный под мрамор. Платили ему по-среднему.

История вторая

ВЕРНОСТЬ ПЕНЕЛОПЫ

Ранним утром в заводском сквере им. 10-летия сидела молодая женщина приятной наружности в аккуратно выглаженном белом хитоне и модных сандалиях. Лицо ее обращено вдаль и выражало такую печаль, что проходивший мимо Сизиф счел своим долгом сказать что-нибудь ласковое:

— Не печалься, тетка, не грусти. Не вешай, тетка, нос на квинту!

И укатил дальше свой камень, только что полученный на центральном складе (Сизиф всегда сдавал камень на ночь под охрану, чтоб не сперли).

Печальные размышления женщины в модных сандалиях были прерваны приходом бригады такелажников отдела снабжения и комплектации, начавшей ломать склад веников.

Вениковый склад ломали уже в третий раз. Впервые это случилось двадцать лет назад, когда завод готовился к своему юбилею. В честь знаменательной даты посреди предприятия был разбит сквер и проложена аллея имени 10-летия «Олимпа». На торжественном открытии сквера отличился только что созданный народный хор муз, исполнивший под аккомпанемент кифар величавую кантату «Миллион алых роз».

Однако никаких роз, вопреки первоначальной задумке, в сквере сажать не стали (это обошлось бы примерно как раз в миллион). Ограничились высадкой маленьких березок, выкопанных в соседней роще вместе с громадными четырехугольными кусками земли.

В первый же год заводской сквер наглухо зарос лебедой и осотом. Березки совершенно не прижились, чахли среди бурного разнотравья и превращались в голые прутики. Однажды утром Зевс, по обыкновению делавший пробежку рысцой по предприятию, заметил это безобразие и, сказав: «А эти прутики мы уберем, нечего тут вид портить!», начисто прополол газоны. После этого в сквер повадились было ходить конюхи из транспортной службы, косившие сено для своих подопечных, но отдел снабжения захватил территорию, снова возведя склад веников.

Возрожденный склад быстро оброс подсобными строеньицами — навесиками, сараюшками и амбарчиками. Тарный цех заставил остальную площадь штабелями готовой продукции, и доступ в сквер прекратился на десять лет.

В преддверии двадцатилетнего юбилея «Олимпа» вениковый склад вместе с подсобными сараюшками опять снесли. Перпендикулярно старой аллее была проложена новая — имени 20-летия завода. Народный хор муз под руководством директора клуба очень хорошо исполнил на торжественном открытии оду «К бабочке» («А бабочка крылышками — бяк-бяк-бяк…»). Но ни бабочек, ни мотыльков в сквере завести не удалось, потому что снабженцы необыкновенно быстро восстановили свой склад вместе с подсобками, а тарный цех возвел такие бастионы ящиков, что на обеих аллеях царил вечный полумрак.

Теперь бригада такелажников явилась ломать вениковый склад в третий раз — приближалось тридцатилетие «Олимпа». Ломали, впрочем, с бережением. Гермес распорядился через неделю после торжеств и прокладки аллеи им. 30-летия соорудить склад из тех же материалов. Веники под строгой охраной было решено хранить у сборочного цеха.

Женщина в модных сандалиях последний раз посмотрела в туманную даль, вздохнула и медленно направилась к храму заводоуправления, провожаемая сочувственными взорами такелажников. Об ее верности своим подчиненным на «Олимпе» знали все. Это была Пенелопа, ждущая своего Одиссея.

Пенелопа уже довольно давно руководила тихим сектором исправлений и текущих корректировок (НТК). Штат у нее был минимальный: она, инженер по внесению корректировок, да лаборант с окладом почти условным.

Маленький коллектив заносил в документацию изменения и поправки, обильно поставляемые конструкторами и технологами. И те, и другие изощрялись, как могли. Если бы поток изменений прекратился хоть на неделю, логически получалось, что основное изделие наконец-то доведено до нужных кондиций. Тогда у начальства невольно возник бы вопрос: отчего же изделие так и не запущено в серийное производство? Кроме того, конструкторов и технологов могли бы переключить на новое сложное изделие…

Каждый старался внести хотя бы крохотное улучшение в конструкцию и технологию изготовления троянского коня — основного изделия «Олимпа». Как только ожидаемый экономический эффект превышал пять драхм, составлялась заявка на рацпредложение. Естественно, что конструкторский отдел все время завоевывал почетные жасминовые тирсы за победу в смотрах-конкурсах на лучшую постановку рационализаторской работы. Еще естественнее, сектор НТК трудился не разгибаясь.

Своим подчиненным, инженером по внесению корректировок Одиссеем, Пенелопа была довольна. Жизнерадостный инженер обладал феноменальным даром мгновенно находить выход из любых бумажных хитросплетений, создаваемых падкими на тирсы конструкторами.

Все шло своим неспешным чередом, когда однажды в сектор позвонил непосредственный начальник Пенелопы — главный конструктор «Олимпа» Агамемнон.

— Пришла тут к нам разнарядка, — сообщил он без лишних предисловий. — Поедет твой любимчик на уборку оливок.

Агамемнон считался на «Олимпе» грубым и надменным человеком, попросту — тираном. Пенелопа возразить не посмела…

Одиссея провожали всем коллективом, с нежностью и трепетом, словно он отбывал не на обыденные сельхозработы, а в опасный одиночный заплыв до Геракловых столбов и обратно.