Убийца Шута - Робин Хобб

— Ты хочешь, чтобы я научилась новому виду лжи, — сказала она медленно. — Чтобы я делала вид, что я только сейчас учусь говорить.

И я понял, что я больше походил на наставника убийцы, чем на любящего отца. Я давал ей советы, которые Чейд дал бы мне. Мне стало неуютно от этой мысли, и я заговорил тверже.

— Хорошо. Да, так оно и есть. Но, полагаю, это необходимая ложь, основанная на первой, выбранной тобой. Почему вообще ты делала вид, что плохо говоришь? Почему ты скрываешь свою способность?

Она прижала колени к груди и обхватила их руками, превратившись в маленький тугой комочек. Спрятала свой секрет, догадался я. Какая-то неопределенность почудилась мне. Здесь было что-то большее, чем я знал. Я отвел от нее взгляд. Не смотри на нее. Ей всего девять. Как такой маленький человечек может скрывать большой секрет? Я подумал о себе в девять лет.

Она не ответила. Вместо этого она спросила:

— Как ты это делаешь?

— Делаю что?

Она слегка качнулась, пожевала губу.

— Сейчас ты держишь это в себе. Не разливаешь.

Я потер лицо и решил позволить ей вести разговор, даже если она затрагивает столь болезненную тему. Пусть она привыкнет говорить со мной… а я — слушать ее.

— Ты имеешь ввиду, что мне было грустно? Что я не плакал сегодня?

Голова нетерпеливо покачалась.

— Нет. Я имею в виду все.

Опять наклонилась и искоса глянула на меня.

Я подумал и мягко заговорил:

— Постарайся выразиться понятнее.

— Ты… кипишь. Как большой чайник на кухне. Когда ты проходишь мимо, идеи, образы и мысли выходят из тебя, как пар из горшка. Я чувствую жар и запах того, что кипит в тебе. Я стараюсь задержать это, но оно обливает и обжигает меня. А сейчас, когда моя сестра была здесь, ты вдруг прикрыл это крышкой. Я все еще чувствую тепло, но ты убрал пар и запахи… Вот! Сейчас! Ты придавил крышку и жар уходит.

Она была права. Я это сделал. Пока она говорила, во мне рос ужас. Она не думала о Скилле, как я, но описание получилось очень четким. И в тот момент, когда я понял, что она ощущает мои мысли и эмоции, я наглухо закрыл свое сознание, прячась за крепкими стенами, как учил меня Верити много лет назад. Тогда он просил меня поднимать плотные стены, потому что мои подростковые сны о Молли проникали в его собственные и не давали спать. А теперь я закрылся от моей маленькой дочки. Я подумал об этих годах, не только вечерах, но и днях, ночах последних девяти лет, задаваясь вопросом, что она видела и слышала в мыслях отца. Я вспомнил, как она замирала, когда я касался ее, и как прятала глаза. Даже сейчас. Я думал, она не любит меня, и огорчался. Никогда не задумывался, что, узнав все мои мысли, она имеет полное право не любить меня, человека, который никогда не был доволен ею, который всегда хотел, чтобы на ее месте оказался другой ребенок.

Но теперь она смотрела на меня с опаской. На короткий миг наши взгляды встретились.

— Так гораздо лучше, — тихо сказал она. — Намного спокойнее, когда ты спрятан.

— Я не знал, что ты… так страдаешь от моего… моих мыслей. Постараюсь закрывать их, когда ты рядом.

— О, ты можешь? — с облегчением и мольбой произнесла она. — А Неттл? Ты можешь попросить ее тоже закрываться, когда она рядом со мной?

Нет, этого я не мог. Просьба укрывать Скилл за стенами рядом с сестрой давала Неттл повод задуматься о чувствительности Би к этой магии. И я не был готов к вопросу Неттл, который пришел в голову и мне: насколько способность Би является магией Видящих? Как «полезна» она может быть? Я внезапно стал Чейдом, увидевшим перед собой ребенка, очень маленького ребенка, но на самом деле взрослого и способного к Скиллу. Розмэри была отличным ребенком-шпионом. Но Би затмила бы ее, как солнце затмевает свечу. Плотные стены не пропустили эту мысль к ней. Глупо было бы пугать ее сейчас. Я буду бояться за нас обоих.

Я сказал спокойно:

— Я поговорю с Неттл, но не сейчас. Наверное, в ее следующий приезд. Мне придется подумать, как ей это объяснить.

На самом деле я не собирался ничего говорить Неттл, пока сам не решил, как лучше справиться с этим. Я обдумывал, как спросить Би о том, почему она скрывала свои способности, когда она внезапно встала. Она посмотрела на меня: огромные голубые глаза, маленькое красное платьице, скрывающая обутые в тапочки ножки. Мой ребенок. Моя маленькая девочка с сонными наивными глазками. Мое сердце наполнилось любовью к ней. Все, что осталось от Молли, сосуд, в котором хранится вся ее нежность. Она была странным ребенком, но не ошибкой. А Молли всегда строго судила людей. Я вдруг понял, что, если она сочла нужным доверить свое сердце Би, то мне не стоит бояться сделать то же самое. Я улыбнулся ей.

Ее глаза расширились от удивления. Затем ее взгляд скользнул в сторону, но на лице расцвела ответная улыбка.

— Теперь я хочу спать, — тихо сказала она. — Пойду в постель.

Она посмотрела в сторону темной двери, куда не доставал свет огня и лампы. Расправила маленькие плечи, решая встретиться лицом к лицу с темнотой.

Я взял со стола лампу.

— Я провожу тебя, — сказал я ей.

Мне вдруг показалось очень странным, что все девять лет только Молли укладывала ее в постель. Молли приносила ее, когда я занимался с книгами или свитками, я желал ей спокойной ночи, и они быстро уходили. Часто Молли тоже ложилась спать в одиночестве, зная, что присоединюсь к ней, как только заточу все мысли в бумажной клетке. Почему, подумал я вдруг, я не проводил все эти часы с ней? Почему я не ходил с ними слушать перед сном сказки или песенки? Не обнимал Молли, пока она не уснет в моих руках?

Горе душило меня, и я не мог говорить. Молча я последовал за дочерью, которая шла по залам дома ее предков. Мы прошли мимо портретов ее бабушки и дедушки, мимо гобеленов и оружия. Шелест маленьких тапочек привел нас на второй этаж. В коридорах царил холод, она обняла себя и дрожала, лишенная тепла матери.

Чтобы достать до дверной ручки, ей пришлось подняться на цыпочки. Мы вошли в комнату, освещенную только угасающим очагом. Слуги еще с вечера приготовили спальню. Свечи, зажженные ими, давно оплыли и погасли.

Я поставил лампу на стол у кровати с балдахином и занялся очагом. Она стояла и молча смотрела на меня. Когда дрова разгорелись, я повернулся к ней. Она серьезно кивнула, благодаря, и с помощью маленького стульчика забралась на высокую кровать. Наконец-то она переросла ту маленькую, которую мы делали специально для нее. Но эта была гораздо больше, чем ей требовалась. Она стянула тапочки и уронила их на пол. Я видел, как она дрожит, заползая под холодные белые простыни. Как щенок, который пытается согреться в огромной собачьей конуре. Я подошел к ее постели и подоткнул вокруг нее одеяло.

— Ты скоро согреешься, — утешил я ее.

— Я знаю.

Ее голубые глаза оглядывали комнату, и впервые меня осенило, как странно выглядит этот мир для нее. Огромная комната, рассчитанная на взрослого человека. Может ли она выглянуть из окна, стоя на полу? Откинуть тяжелую кедровую крышку с сундука? Я вдруг вспомнил свою первую ночь в комнате замка Баккип, после долгих лет в уютной комнате Баррича над конюшней. По крайней мере, на этих гобеленах были цветы и птицы, а не золотые глаза Элдерлингов, пристально глядящие на ребенка, который пытается заснуть. И все-таки я видел десятки изменений, которые надо было сделать в комнате. Изменений, которые любой мало-мальски заботливый отец сделал бы давным-давно. Стыд захлестнул меня. Она считает, что нет ничего плохого в одиночестве в этой огромной пустой комнате.

Я стоял над ней в темноте. Я пообещал себе все изменить. Я протянул руку, чтобы погладить ее по коротко остриженной голове. Она скорчилась от моего прикосновения.

— Нет, пожалуйста, — прошептала она в темноту, не глядя на меня.

Это был нож в мое сердце, удар, который я заслужил. Я убрал руку и не наклонился для поцелуя на ночь. Я сдержал вздох.

— Очень хорошо. Спокойной ночи, Би.

Я взял лампу и был уже на полпути к двери, когда она робко спросила:

— Ты можешь оставить мне маленькую горящую свечку? Мама всегда оставляла мне такую.

Я сразу понял, что она имела в виду. Молли часто зажигала небольшую ароматную свечу у нашей постели, перед сном. Сложно вспомнить, сколько раз я приходил, когда она уже глубоко спала, а на столике дотанцовывала свеча. На столике у кровати Би глиняное блюдце ждало такую же свечку. Я открыл ящик под столом и обнаружил хороший запас свечей. Их сладкие ароматы поплыли ко мне, будто в комнату вошла Молли. Я выбрал лаванду, она успокаивает. Я зажег свечу от лампы и поставил ее на место, опустил балдахин кровати, представив, как танцующий огонек мягко освещает замкнутое пространство.

— Спокойной ночи, — снова сказал я.

Прихватив лампу, я направился к двери, но ее шепот, как пух по ветру, мягко догнал меня.