Далеко от Москвы - Василий Ажаев

— Пошли. Я хотел показать вам именно это дополнение к пейзажу, — сказал Рогов.

Алексей, пропустив Беридзе, взял Рогова под руку.

— Мне дали в Новинске поручение. Велено передать вам сердечный привет.

— Кто велел передать? Филимонов, что ли?

— Нет, не Филимонов. Вы знаете — кто, — Алексей почувствовал, как под его пальцами напряглись тугие бицепсы Рогова. — Она говорит, что вспоминает вас часто. Будет рада увидеть.

— А вы, значит, поверенный в делах, так? — Рогов резко отстранился. — Признаться, наслышан я на этот счет!

— Поверенный, — согласился Алексей и сразу понял причину косых и недружелюбных взглядов Рогова. Ему стало и смешно и хорошо на душе. Он крепко сжал руку Рогова.— Нечего свирепо рычать на меня, Отелло! Я Ольге Федоровне не ухажер, а друг, если можно употребить такое большое слово при нашем недавнем знакомстве.

Рогов остановился и, приблизив свое лицо к лицу Алексея, пристально вгляделся в него.

— Спасибо тебе, — тихо сказал он, косясь на идущего впереди Беридзе. — Вижу, от тебя мне нечего скрывать. Тоскую я очень. И благодарен ей. Такое она мне в душу вдохнула, что горы могу свернуть. И чуть не пропадаю иногда с тоски. Знаешь, — еще тише зашептал он на ухо Алексею, — она полюбит меня, вот увидишь! Я не верю, что она так прочно связана с этим... Константином.

— Она его не любит. И сейчас с мукой вырывает из сердца все, что было общего у них, — убежденно сказал Алексей.

— Я поеду в Новинск. Взглянуть на нее! — со страстью и горечью проговорил Рогов.

— Не надо. Сейчас ей не надо мешать.

— Ну, расскажи про нее!..

Разговор оборвался — они подошли к концу стойбища. Здесь их нагнал посыльный от Ходжера. Втроем стали обсуждать, идти ли к председателю сельсовета, или провести сначала совещание руководящего состава участка.

— Сегодня надо закончить все, — твердо сказал Рогов.— Мне с утра вести машины на седьмой, вам тоже двигаться дальше.

— Действуй, как тебе приказано, нами не распоряжайся, — сказал задетый его решительным тоном Беридзе.— Мы пробудем в Тывлине еще два-три дня, а может быть, и больше.

— Никак нет, товарищ главный инженер, — возразил Рогов, — Вам тоже приказано завтра отчаливать.

— Кем это приказано?

— Хозяином.

— Ты, между прочим, зря поминаешь его на каждом слове. Все вы только о нем и говорите. Можно подумать, что он вчера был здесь.

— Был. Не вчера, а два дня назад, — сказал Рогов. — Как гром с неба...

— Где же он нас обогнал?

— Прибыл на самолете. Все облазил на участке, со всеми переговорил, растолковал, как жить дальше, и уехал.

Инженеры переглянулись.

— Так он разговаривал с тобой по селектору не из Новинска?

— С седьмого участка. Потому-то мне и крыть было нечем, — вздохнул Рогов и опять сильно стукнул себя ладонью по лбу.

— Что он велел передать нам? — спросил Беридзе.

— Скажи, говорит, инженерам, что я двигаюсь по трассе впереди них. Пусть не ковыряются в дырах, которые я сам и взялся конопатить. На трассе таких дыр — что звезд на небе, незачем им останавливаться возле каждой...

Глава третья

Нани на своей земле

Просторный дом Максима Хеджера был полон людей. Они сидели на скамейках, у стола, и вдоль стен, на полу. Старики в широких ватных халатах, неподвижные и темнолицые теснились в углу и безмолвно дымили трубками. Ближе к двери расположилась молодежь. Ходжер и еще двое нанайцев о чем-то толковали, сидя за председательским столом. Когда в облаке морозного пара появились инженеры и Рогов, он живо поднялся им навстречу. Осматриваясь, Алексей встретил насмешливые блестящие глаза Вали, чинно сидевшей на скамейке с тремя другими девушками. Они оживленно зашептались, поглядывая на Ковшова.

— Гости дорогие, пожалуйста, — радостно говорил Ходжер. — Я ждал-ждал. Мы маленько своими делами занимались.

— И продолжайте, не обращайте на нас внимания, — сказал Беридзе, прижимая к груди руки. — Мы в сторонке побеседуем со стариками.

— Наши дела не уйдут от нас, а вы уйдете, — возразил Ходжер, увлекая гостей в соседнюю комнату, отделенную от первой пологом из мохнатого медвежьего меха.

Стены здесь были оклеены газетами, на них висели зеркала, связки сухих беличьих шкурок. Большая никелированная кровать с четырьмя блестящими шарами красовалась посредине комнаты. На письменном столе — пишущая машинка. За невысокой, расшитой красным орнаментом, ширмой две женщины сидели на корточках возле низенького столика, на котором лежали продолговатые берестяные туески с шитьем. Одна быстро крутила ручку швейной машины, вторая иглой дошивала почти законченную меховую рукавичку.

На полу у печи были разостланы шкуры — на них, разметавшись, сладко спали два мальчугана. Рядом старуха с сухим морщинистым лицом и трубкой в зубах купала смуглого ребенка в глубоком железном чану. Несколько пожилых нанайцев сосредоточенно следили за купаньем. Увидев гостей, старуха поспешно вынула ребенка из воды и завернула его в простыню, которую с важным видом держал один из нанайцев.

— Сами-то пока не очень часто моются, а смотреть, как ребят моют, любят, — заметил Ходжер. — Это все мои сыновья, это жена, — указал он на ребят и на невысокую миловидную женщину, вышедшую из-за ширмы. — Угощай, Катя, гостей.

— Кому такие теплые? — спросил у хозяйки Беридзе, взяв у нее еще необшитую рукавичку.

— Вам и вашему товарищу, — блеснув в улыбке зубами, сказала женщина.— И унты тоже сделаем вам, чтобы носили и помнили про Тывлин.

— Она у меня, однако, молодец, — с гордостью сказал Ходжер, нежно касаясь рукой плеча жены. — Ребятишек учит и много другой работы успевает делать. На фронт бойцам теплые вещи шьет, все женщины стойбища у нее помощницы.

Они стали хлопотать у стола, готовя угощение. На белой, тщательно отглаженной скатерти появились: медвежье мясо, вяленая сохатина, рыба, голубица. Новостью для Алексея была строганина — тонкие ломтики мороженой рыбы. Хозяин тут же молниеносно нарезал их острым ножом и приправил солью и перцем.

Пока хозяйка ходила еще за какой-то снедью, а Ходжер отлучался в соседнюю комнату, Рогов оживленно, с искренней симпатией говорил о нанайцах:

— Честные и правдивые, обмана не терпят. За добро платят сторицей. Очень правильный народ.

Рассказывая, Рогов подходил к столу и рассеянно поддевал вилкой сухие волокна сохатины — видно, не позаботившись о себе за день, он сильно проголодался.

— На работу идут, как на праздник. Рыбу ловят или клуб строят, или ставят кому-нибудь новую фанзу — все сообща. Люблю смотреть на них, хорошо делается на душе. А уж коли у меня на участке нужда какая — вроде того, чтобы дорогу на Адуне расчистить — выходят все поголовно вплоть до ребят. Я где-то читал, кажется у Лопатина — есть такой исследователь, — что нанайцы, мол, ленивый народ и к труду неспособны. Глупая брехня! Наоборот, очень любят трудиться, и энергии у каждого хоть отбавляй!..

Катя принесла и поставила на стол крупные соленые огурцы, не без торжественности сообщив, что они с собственного огорода. Вернулся Ходжер, пригласил к столу. Из маленьких фарфоровых чашечек Ходжер, инженеры и Рогов выпили разбавленного водой спирта. Рогов, взяв из миски огурец, сказал Ходжеру:

— Теперь этот огурец и любые овощи — обыкновенное дело в ваших стойбищах, а несколько лет назад ни один нанаец не стал бы есть огурцы, помидоры или картошку. Сейчас земледелие дает вам не меньше, чем рыболовный промысел и охота — верно?

Нанаец кивнул головой:

— Овощи и животноводство приносят дохода даже больше, чем рыба...

— А совсем недавно на моих глазах происходили курьезы, — вспомнил Рогов. — Нанаи никак не могли понять, зачем картошку, скажем, надо закапывать в землю. И приходилось наблюдать, как нанаец, посадив картофель, часами стоял над грядкой и ждал, что из этого получится. Не дождавшись, он откапывал картошку и с разочарованием убеждался, что она все такая же, какой и была!

Рогов добродушно рассмеялся. Ходжер, с любопытством слушавший его, добавил, чуть улыбаясь:

— К коровам еще трудней привыкали...

— Доить коров никто не умел и не хотел, эту обязанность пришлось взять на себя учительнице и врачу, — подхватил Рогов. — Причем, когда они доили, все стойбище стояло кругом и хохотало. Пастухов долго не могли найти, старики отказывались наотрез: «Зверей стеречь? Виданное ли дело! Пусть в тайгу идут и живут там...» Не могли понять, почему коровы едят сено — «сухую траву», а не юколу. Иной подойдет, тычет корове сушеную рыбину и удивляется, что корова воротит морду. Конечно, все это в прошлом... По-новому теперь живут.

— Сами стали хозяева, — взволнованно сказал Ходжер. — Народ наш раньше почти вымер. После болезней оставались пустые стойбища. Дикость была такая, что на зверей похожи были... Шаманы и купцы мучили. Ученые предсказывали: к сороковым годам все нани вымрут. К концу прошлого века нанайцев пять тысяч было, а в пятнадцатом году уже меньше четырех тысяч. Только после революции ожил народ, прибывать стал. Теперь населения за пять тысяч перевалило. Ни эпидемий, ни нужды не знаем. Письменность свою имеем. Молодежь грамотная, несколько человек из стойбища в институте учатся...