Среди пуль - Александр Проханов

– Меня прислал человек!.. Каретный!.. Офицер безопасности!.. Он вас знает!.. Из Пешевара, из плена!.. Он хотел вам еще сообщить!.. Но я ему не верю!.. Есть снайперы из Израиля, по подложным паспортам!.. Оборудуют ячейки вдоль правительственной трассы!.. Но страшны не пули, а духи!.. У них есть колдуны, экстрасенсы!.. Собираются в белых палатах!.. Камлают, пуски энергии!.. Сильней коммулятивных снарядов!.. Проникают сквозь бетон и броню!.. Я готов сражаться!.. Если нужно, я готов умереть!.. Они замышляют бойню!.. Полный раздел России!.. После этого двести лет ига, страшнее хазарского!.. – Он задыхался, торопился. Его речь превращалась в неразборчивый клекот. В голове был жар, словно в череп из невидимой кобальтовой пушки били разящие, истребляющие разум лучи. Гасили его волю и память. Но он закрывал собой зияющую амбразуру. Заслонял присутствующих в кабинете людей, от которых зависело спасение Родины. – Прошу мне поверить!.. Последняя надежда на вас!.. Проиграете, народ проклянет!..

Он умолк. Хасбулатов отвернулся. Бледный, мял маленькими пальцами золотистую щепоть табака, просыпал табак на инкрустированный стол. Руцкой забегал по кабинету. Извлек из кармана маленький, похожий на портсигар прибор. Протянул к окну.

– Здесь лучи!.. Я чувствую, как нас облучают!.. Прибор фиксирует излучение!

Он нажал кнопку. В черном портсигаре загорелся красный ядовитый глазок. Прибор запищал, запульсировал, меняя тональность. Руцкой забегал по кабинету, останавливаясь в разных углах, выставляя прибор. И отовсюду неслось вибрирующее звучание, краснел ядовитый глазок.

– Спасибо, – сказал Хасбулатов Белосельцеву. – Мы найдем вас. Спасибо за информацию.

Белосельцев покидал Дом Советов опустошенный, больной. На мосту оглянулся. Белоснежный дворец провожал его печальным взором, обреченный, не ждущий спасения. Как и сам он, Белосельцев.

Глава восемнадцатая

После посещения Хасбулатова, разговора с Руцким, разочарованный, растерянный, Белосельцев пытался найти себе место. Переселился к Кате, жил у нее. Провожал на работу, охранял, опасаясь за ее благополучие. Контролировал, нет ли за ней наблюдения, не преследуют ли ее тайные сыщики. Он отыскал в каменных палатах ту самую комнату, где собирались на свое камлание человекоподобные твари, надеясь выяснить, как часто они здесь появляются, кто хозяин комнаты, по чьему зову они сходятся испытывать свое оружие, достигавшее дворца и кабинета Хасбулатова. Но комната была заставлена рабочими столами и компьютерами, в ней уже размещалось отделение какого-то банка. Повсюду сидели молодые люди, одинаково подстриженные, в белых рубашках и темных галстуках, и о сборище колдунов никто ничего не знал.

Постепенно он преодолевал уныние. Все предшествовавшие недели он ходил «в полюдье». Знакомился с оппозиционными лидерами, предлагал свои услуги. И ему не отказывали. Просили повременить. Назначали встречу через неделю-другую. Видимо, проверяли, наводили справки, прежде чем допустить в организацию. И это было правильно, было профессионально. Теперь же отведенные для проверки недели истекали. Время было нанести повторные визиты, узнать о результатах проверки.

«Сначала посеем, потом соберем урожай, – думал он, перебирая имена лидеров, очередность контактов. – Вот мы и посеяли, а теперь пришло время собирать урожай».

Первым на очереди был Белый Генерал, который назначил встречу на презентации общества «Русское золото». Туда пригласил его сановный купец с белыми скобелевскими усами, серебряной цепью и тяжелыми золотыми часами. Презентация намечалась в Колонном зале, предполагалось появление «монархических отпрысков». Туда, чтобы повстречаться с Белым Генералом, отправился Белосельцев, вернув себе внутреннее равновесие, терпеливое ожидание неизбежного, как ему казалось, успеха.

Он вышел из вагона метро на «Площади Революции». Пропуская толпу, медленно двигался вдоль бронзовых скульптур, пригнувшихся в аркаде зала. Балтийский моряк с гранатой. Солдат в перепоясанной шинели с мосинской винтовкой. Девушка-работница в тугой косынке. Дружинник в косоворотке. Все они с напряженными лицами, готовые к броску и отпору, смотрели на проходивших, не замечавших их людей. Они были посланцы из другого, исчезнувшего времени, чужие и нестрашные, со своим устаревшим оружием и старомодными пулеметными лентами. Бронза на их стволах, башмаках и шинелях была стерта до блеска прикосновениями детских ладоней.

Он вышел из метро у Колонного зала. Уже перед входом на улице было заметно оживление. У освещенного подъезда клубился народ. Мелькали казачьи фуражки, лампасы, золотые эполеты. Смиренно склонив головы, подбирая темные подрясники, проходили священнослужители. Прошествовала дама в вечернем платье с декольте, в котором, едва прикрывая ложбинку на груди, красовался цветок. Белосельцев предъявил пригласительную карту с золотым двуглавым орлом, вошел в апартаменты.

Курили, расшаркивались, целовали друг друга в уста по-московски, слегка напоказ. Подходили под благословение священников. Брали под козырек, расшаркивались и щелкали каблуками. Покупали у лотков патриотические газеты и книги. Медленно, с первого этажа, тянулись на второй, ближе к залу, к буфету, к зеркалам, полированному паркету. Белосельцев вместе с этой живописной, целующейся, козыряющей толпой поднялся по широкому маршу лестницы.

Он остановился в стороне у тусклого зеркала. В ожидании Белого Генерала наблюдал за людьми, казавшимися персонажами пьесы Островского: нарядились в костюмерной, старательно разучили новые для них роли.

Прошла дама средних лет в кружевах, в длинном платье, чуть ли не в кринолине. На голове у нее была широкая шляпа, украшенная черными страусиными перьями, в руках узорный костяной веер, которым она жеманно обмахивалась, слушая бородатого глазастого господина с голым шишковатым черепом и в пенсне.

Проследовал полный монах – румяные щеки, пышная русая борода, клобук, черное волнообразное одеяние. Он шел, отражаясь в зеркалах, развевая мантию, распространяя вокруг сладко пахнущий ветер благополучия и довольства. Сияющие глаза его следили за зеркалами и радостно вздрагивали.

Прошествовали два казака, оба генералы, в золотых эполетах, с гербами, вензелями, щеголеватые, усыпанные «Георгиями», с красивыми бородатыми лицами, похожие на последнего императора. На мгновение задержались у зеркала. Один подкрутил усы, приподняв плечо с эполетом. Другой, незаметно плюнув на палец, подгладил висок.

Часто останавливаясь на виду, громко разговаривая, двигались двое. Один худой, сутулый, с длинными до плеч волосами, с черноватыми редкими зубами, похожий на анархиста или богемного художника.

Другой, коренастый, в сапогах и жилетке, в тесной косоворотке в горошек, то ли волжский купец, то ли сельский староста. Оба они знали о своем сходстве с историческими персонажами, и это сходство их радовало.

Все они играли свои роли с достаточным мастерством, но без особого таланта. Чувствовалось, что они еще только вживаются в спектакль. Учатся носить эполеты, клобуки, кринолины, посылать веером тайные знаки симпатии. Все они, как умели, воспроизводили своих обильных и могучих предшественников – гильдейских купцов, староверов-миллионщиков, белых генералов и царских фрейлин. Над теми, исчезнувшими, просвистела страшная коса, посшибала маковки голов, уложила в землю. А эти, как лежалые семена, прозябавшие век в чулане, перенесшие морозы и засухи, вдруг были брошены на влажную грядку и проросли. Явили на свет свои запоздалые позабытые соцветия.

Белосельцев, имевший в своей родословной дворян и купцов, зажиточных мещан и священников, рассматривал званых на вечер гостей с отчуждением. Не причислял себя к ним. Не выводил себя из двуглавых орлов и страусиных плюмажей. Был ближе к бронзовым фигурам на «Площади Революции», к их винтовкам, гранатам и пулеметным лентам. Но и они принадлежали прошлому. Были проигравшими, как и он, Белосельцев.

Он увидел священника, мягко ступавшего, перебиравшего на ходу черные четки. Узнал отца Владимира, обрадовался, испытав к нему мгновенное теплое чувство.

Священник загадочно появился в его жизни. Он был связан с Катей, возникал неожиданно в самых разных местах, куда в смятении приходил Белосельцев. Привел к монаху-схимнику, который не пустил его из этой мучительной жизни, оставил среди тревог и опасностей. И Белосельцев, не носивший крест, не подходивший под благословение пастырей, вдруг подчинился монаху.

– Опять встретились, – сказал отец Владимир. – А я почему-то знал, что встретимся. Думал о вас.

– Я тоже думал, – ответил Белосельцев, и ему показалось, он действительно думал, ожидал увидеть священника.

– Вы один? – отец Владимир, не называя Катю, спрашивал о ней.

– Катя дома. Не любит шумных собраний.

– Она удивительно тонкий, духовный человек. Ей, как немногим, дано восприятие христианских истин. Не умом, а сердцем.