Фаворитки - Анри Кок

На жизнь и на смерть ваш Вильям Бакер.

P.S. Не забудьте, если будете писать, сказать ваше имя. Не знать кого любишь, очень неприятно».

Лола не только приняла это предложение, но выразила это даже письмом.

«Я верю вам, Завтра, во время обеда, я буду в саду у большой стены. Остерегайтесь сделать себе что-либо неприятное, когда будете влезать. Меня зовут Лола Монтец».

Ясно, что свидания нашей юной четы были очень невинны. С помощью каштана, осенявшего площадку пансиона, Вильям вскакивал на стену и оттуда к своей возлюбленной, в сад миссис Олдридж. С той же легкостью он возвращался назад, причем ему был помощником платан. Таким образом, они оставались от двадцати до двадцати пяти минут вместе, повторяя друг другу, что они вечно будут любить.

Лола обожала своего доброго Вильяма, а Вильям также обожал Лолу, но, чтоб обмениваться раза три в неделю своими любовными признаниями, они были вынуждены каждый раз отказываться от обеда. Это была жертва для тринадцати- и пятнадцатилетнего желудков.

Лола первая придумала, как удовлетворить и любовь, и требования аппетита. На пятое свидание она явилась с огромным куском хлеба, который, как преданная любовница, разделила со своим возлюбленным. Полный благодарности, на следующее свидание любовник явился, сгибаясь под тяжестью варенья и пирожных, приобретенных на свои деньги.

К несчастью, и Конбурн и миссис Олдридж начали удивляться этому повторяющемуся отсутствию из-за хронического недомогания во время обеда Вильяма Бакера и Лолы Монтец. За ними стали наблюдать, и наши влюбленные были схвачены — с поличным — сидящими на траве и готовыми уничтожить… лепешку!..

Какой скандал! В тот же вечер Лола была возвращена своим родителям; мистер Вильям отправлен в свое семейство.

Что сказало семейство блондина, узнав, что из среды его вышел недостойный обольститель, мы не знаем. Но что касается миссис Крежи, то если для проформы она довольно строго отнеслась к своей слишком уж нетерпеливой девочке, то втихомолку она не могла не посмеяться над тем, что стыдливая миссис Олдридж, подымая к небу свои длинные руки, называла преступлением.

— Все равно, — заключила Розита, советуясь с мужем, — я думаю, что чем раньше мы отдадим ее замуж, тем лучше.

— Я согласен с вами, моя милая, — ответил Обадия Крежи, — как только будет возможно, малютку следует выдать замуж, иначе она, пожалуй, доставит нам много неприятностей. Что вы думаете как о зяте о сэре Александре Люнлее, нашем соседе?

— Гм! Он очень стар! Ему по крайней мере шестьдесят лет.

— Это так, но зато у него по крайней мере четыре тысячи фунтов стерлингов дохода.

Розита иронически улыбнулась. Быть может, она по опыту знала, что это не заменяет в старике муже известных качеств.

Как бы то ни было, но она не противоречила своему мужу относительно предложенного им союза, и когда через два года Лола достигла пятнадцатилетнего возраста, сэр Александр Люнлей, согласившись с видами мистера и миссис Крежи, имел глупость подумать, что пятнадцатое лето может жить в согласии с шестьдесят восьмой зимой, — и вот однажды Лоле объявили, чтоб через месяц она готовилась сделаться миссис Люнлей. Лола задрожала, побледнела, но не возражала ничего.

И так как она молчала, то мать и отчим подумали, что она согласна.

Но часто страшная буря таится под невозмутимой тишиной. В том же доме, где жил сэр Люнлей, уже восемнадцать месяцев жила одна вдова, приехавшая в Бат, чтобы пить воды против подагры и ревматизма. Больная, миссис Маргестон, была очень любезна. Между сэром Александром Люнлеем и вдовой образовались добрососедские отношения.

У миссис Маргестон был племянник, кавалерийский офицер Индийской компании, красивый юноша двадцати пяти лет.

Именно за несколько недель до приведения в исполнение проекта Крежи соединить Лолу с сэром Александром Люнлеем Томас Джемс, племянник миссис Маргестон, пользуясь отпуском, остановился у своей милой и доброй тетушки на три месяца. И увидел Лолу. Полюбить ее для Джемса было делом одной минуты. Лоле тоже понравился Джемс. Однако, за исключением нескольких быстрых взглядов, пожатий руки, они не сказали друг другу ни одного нежного слова до той самой минуты, когда супруги Крежи торжественно объявили Лоле, что она будет богата.

Мы уже сказали, что Лола безмолвно выслушала этот ультиматум.

Он был произнесен в большой парадной зале. Объявив его Лоле, миссис Крежи сказала ей:

— Ступай, малютка, ты теперь можешь отправиться в свою комнату.

И когда дочь удалилась, мать, следя за ней глазами, прошептала: «Этот милый ребенок так доволен, что совершенно изумлен».

— То есть, — воскликнул отчим, — она восхищена! По виду этого нет, но я буду держать пари, что в глубине души она в восторге!

О слепцы!.. Пусть бы старый англичанин ублажал себя насчет чувств своей падчерицы — куда ни шло!.. Но Розита, которая прежде чем малыми каплями пить супружеский напиток, пила полными глотками шампанское любви, — Розита (креолка) не подозревала, что ее дочь, зачатая и рожденная во время сладостных пиршеств, не согласится быть женой человека, которого она не любила и не могла полюбить, — это непростительно!..

Лола, как ей предложили, удалилась в свою комнату, где первым ее движением было разбить вдребезги великолепную чашку китайского фарфора, которую сэр Александр Люнлей подарил ей накануне.

И, продолжая топтать остатки подарка, как будто то был сам подаривший, молодая девушка повторяла:

— А! Ты хочешь на мне жениться!.. Вот тебе!.. Вот тебе!..

Вдруг она прервала свою бесплодную месть и прислушалась. Не голос ли это Томаса Джемса? Да, это был тот именно час, когда он имел обыкновение прогуливаться в саду миссис Маргестон, чтобы поймать улыбку Лолы, смотрящей из своего окошка.

А так как улыбка Лолы запоздала, молодой офицер сам вызвал ее пением. Лола из своего окошка стала выплачивать свой долг.

Потом знаком повелев Томасу Джемсу молчать, она подбежала к столу и быстро написала карандашом следующие слова:

«Мне приказывают выйти замуж за сэра Александра Люнлея, вся надежда на вас, чтобы избавиться от такого гнусного брака. Как? Это касается вас, если вы меня любите. Я жду. Лола».

Томас Джемс прочел эту записку, упавшую к его ногам в виде комка. Лола увидала, как он поднес ее к своему сердцу, что всегда и везде выражало: «Это сердце ваше, рассчитывайте на него».

Затем он быстро удалился.

Что он придумает? Остальная часть дня и вечер показались для Лолы веком. Она предполагала, что ее возлюбленный придет к ее матери, чтобы сказать хоть слово в ее защиту. Он не приходил.

Он не приходил, а между тем сэр Александр Люнлей, благодаривший ее с энтузиазмом за то счастье, которое она ему подарила, принес ей как свадебный подарок превосходное жемчужное ожерелье, которое она сначала хотела так же растоптать, как и чашку. Но жемчуг был так прекрасен! Бриллиантщик дал бы за него сто фунтов стерлингов.

— Благодарю вас! — сказала Лола. — Это ожерелье всегда будет со мной.

Вечер у супругов Крежи продолжался до десяти часов. Выпив последнюю чашку чаю, торжествующий Александр Люнлей отправился спать. Половина одиннадцатого. Одиннадцать. Все спало вокруг нее. Лола из благоразумия потушила свечу и склонилась из окна, разглядывая тени сада миссис Маргестон и ожидая каждую минуту появления своего возлюбленного.

Половина двенадцатого. Никого. Томас Джемс оставил ее своей участи?..

«Невозможно!» — говорил ей тайный голос. Полночь… Она отчаивалась.

А! Он под окном. Но как он мог явиться сюда?..

— Лола?..

Спящая птица-ольшанка не проснулась бы от звука этого призыва, но Лола тотчас же его услыхала.

— Друг мой!

— Берите и привязывайте!

Взвилась на балкон веревочная лестница, была схвачена и привязана.

— Теперь спускайтесь, не бойтесь, она прочна.

Бояться?.. Да чтоб бежать от сэра Александра Люнлея, она доверилась бы даже облаку. Она спустилась… Он не дозволил ей коснуться земли, взял ее на руки и унес.

— О, когда тебя похищают, — бормотала она, — то с непривычки это так потрясает…

— Тсс! — сказал он так близко от ее губ, что она не смогла продолжать.

Джемс не терял напрасно времени с тех пор, как получил записку от Лолы. Прежде всего он нанял карету, которая должна была его дожидаться на одной отдаленной улице, затем купил лестницу.

Лола покоилась на подушках кареты, еще не придя в себя от смущения, произведенного тем способом, каким, при их общем интересе, ее возлюбленный заставил ее замолчать.

Между тем, крикнув вознице: «Пошел!» — он сел рядом с молодой девушкой.

— Но, — сказала она, трепеща от чего-то, — вы не воспользуетесь моим положением, не правда ли, мой друг? Если вы не можете быть моим мужем, будьте братом.