Новая фантастика 2024. Антология № 8 - Ольга Бор

существовал только один путь – вернуться в обитель святой Агаты под покровительство любезного отца Мартина.

* * *

Но в душе Пьера произошли изменения. Слова его несостоявшейся возлюбленной терзали сердце. Он думал о том, что его многочисленное племя презираемо за вещи, над которыми они, по сути, не были властны. Разве не люди держат их в грязи, плохо ухаживая и редко убирая свинарники? И разве не человек веками разводил только тех особей, которые быстро жирели и обладали бесконечной тягой к размножению? Не такими их создал Господь, который в бесконечной своей благодати, по горячему убеждению Пьера, одинаково любил все свои творения.

Да, он сделал человека главным, вдохнув в того искру разума, но на что употребили это люди? На кровавые войны, на бесконечное истребление как друг друга, так и зверей. В Париже с трудом можно было найти свободные деревца: всё, что не росло в садах или в запретных для вырубки лесах, подлежало истреблению. А сколько птиц и зверей ежедневно забивали, чтобы насытить бездонную утробу этого города! Человек жрал малых и бессильных, но даже крупные звери не могли защититься от него. Неистребимая тяга к насыщению и прихотливая выдумка поваров толкали на всё новые и новые зверства. И, что самое печальное, питаясь птицей, рыбой или зверем, человек не испытывал к ним даже простой благодарности! Сколько позорящих свиней сочинений существовало, не говоря уже о фарсах и фаблио… Почему нельзя выказать благодарность тем, чья плоть, кожа, жилы и кости идут на благо человеку?!

Горькие вопросы всё чаще терзали Пьера ле Кошона. Он с содроганием проходил мимо Большой бойни, кровавый дух от неё неприятно бил по пятаку. Он отворачивал взгляд от прилавка колбасника и старался не вдыхать соблазнительные ароматы, проходя многочисленные таверны. Там люди бесстыдно ели плоть его братьев и сестёр; нанизывали на вертела их детей, и нагло жрали, отрыгиваясь и хлопая себя по пузу!

Для Пьера было естественным, что некоторые из его собратьев, доведенные до рабского отупения, порой бунтовали и творили зло. За первый год его обучения в Париже произошло два случая, когда свиньи съедали маленьких детей. Виновных судили; а после, ничего не понимающих и визжащих от ужаса, казнили на главных площадях. И народ стекался на эти постыдные зрелища, хохотал, показывал пальцами, пока палач терзал свиней. Затем их вешали. Пьер как завороженный смотрел на эти казни и не мог отделаться от мысли, что это его мучают, срезая с живого куски плоти, чтобы повторить злодеяние. Одна свинья объела ребенку лицо, и её рыло превратили в кровавое месиво. Другая откусила девочке руку, и палач тесаком подрезал переднюю правую ногу приговорённой свинье. Была в этом несомненная справедливость, но легче Пьеру не становилось.

На третьем году обучения он дописал трактат в защиту свиней: «Похвала свинье. О пользе и добродетели свиней». В этом труде Пьер последовательно и верно отстаивал мнение, что полезнее зверя для человека, чем свинья, не было и нет. «Мясом можно утолить голод, из кожи делать прекрасную обивку для мебели и переплёты для книг, из жил изготовляют тетиву на луки и струны для скрипок, из костей вырезают всякие вещицы или мастерят коньки. Вся целиком, от пятака до кончика хвоста, свинья служит своему господину Человеку. Но что же она слышит в благодарность? Лишь хулу да насмешки. Ваганты высмеивают аппетит свиньи, каноники с кафедр критикуют похотливость этих зверей! Благородные их презирают, простаки дурно обращаются! Но является ли это справедливым?» Далее Пьер весьма убедительно, приводя примеры из истории, внушал читателю мысль, что полезнее свиньи зверя не сыскать. Готовый, этот трактат вышел весьма любопытным, но несущим в себе зерно раздора. Он был прохладно принят теми немногими читателями, которым Пьер представил своё сочинение.

* * *

Аббат Мартин только покачал головой и стал ласково увещевать воспитанника.

– Ты чудо Господне! Рожденный в самую тёмную осеннюю ночь, когда злой ветер грыз случайного прохожего, кусая ему ледяными зубами лицо. В такую ночь не приходится ждать чуда, однако оно свершилось. У кровожадной матери появился ты! Стал моей отрадой и надеждой! Но не стремись оправдать своё племя лишь потому, что походишь на них обликом. Ты другой! У тебя, – тут старик понизил голос, – человеческая душа, я уверен в этом.

Пьер растроганно обнял старого настоятеля. Бедный аббат Мартин полагал, что Пьер взялся за своё сочинение из желания заняться самооправданием. Нет, Пьера влекла мысль о восстановлении попранной справедливости.

* * *

Мэтр Анри Бове и вовсе раскритиковал сочинение и посоветовал его никому не показывать.

– Поверьте мне, милейший Кошон, – заговорил добрый учитель. – Это сочинение не принесёт вам ничего кроме насмешек. Ни один серьезный ученый не станет считать вас равным себе после того, как ознакомится с «Похвалой свинье»! Аргументы слабы, недостаточно ссылок на Аристотеля или даже Галена. Вы вот пишете, что благодаря свиньям, проводя их вскрытие, человечество обогатило свои знания о собственной природе. Не мешало бы на этой мысли сделать ссылку на Авиценну.

Мэтр Бове беспокоился о формальной стороне сочинения, он отрицал тезис о наличии у свиньи души, которая бы не уступала по достоинствам душе человеческой.

– Это глупость, Кошон! Мы же с вами разбирали учение о душе. Душа скота пусть и не запятнана первородным грехом, но всё ещё пребывает в состоянии недоразвитом. Посему она много ниже человеческой души, ради спасения которой наш Господь пришёл в этот мир.

– Но если душа свиньи столь низка, то почему же её судят наравне с человеком и даже принимают от неё признание вины? Три года назад одна свинья под пытками сделала признательное показание; разве не говорит это в пользу того, что свиньи обладают разумом?

– Я не знаю других кроме вас свиней, которые могли бы рассуждать и говорить, – с тонкой улыбкой прервал его учитель. – Все прочие свиньи суть скоты, им не попасть в Царстие Божие и о них не стоит даже думать.

Пьер ушёл от учителя расстроенным: мэтр Анри ему всегда казался умнее прочих, но даже он раскритиковал сочинение в защиту свиней.

* * *

Третьим стал Мишель Голлуа. Приятель, прочтя трактат, почти ужаснулся.

– То, что ты тут пишешь, кошмарно! Одно дело уплетать верчёную свинину и запивать её вином, другое – пытаться делать то же самое, держа в голове, что свиньи разумны! Нет, спасибо!

Бесхитростная реакция друга совершенно выбила Пьера ле Кошона из душевного равновесия. Получается, он не нашёл понимания ни у приемного отца, ни у профессора, ни у лучшего друга.