Чаша цикуты. Сократ - Анатолий Домбровский

   — Почему же ты не сошёл с дороги?

   — В Афинах принято уступать дорогу старшему, а не тому, кто сильнее, — громко, чтобы услышали и остальные спартанцы, сказал Сократ.

Раздались хохот и свист.

Лисандр снова поднял меч, потребовав тишины, и спросил:

   — А если ты столкнулся с катящимся на тебя камнем?

   — Ты хотел сказать, с безмозглым камнем, — ответил Сократ. — Безмозглый камень не знает обычаев афинян. Только безмозглый камень.

   — Ладно, — сказал Лисандр. — Кажется, ты оскорбил меня. Но мы продолжим этот разговор, — он обернулся и приказал: — Обойдите старика! Как обходит вода безмозглый камень!

Отряд спартанцев двинулся, обходя Сократа с обеих сторон, ухая и хохоча.

Эвангел совсем одряхлел и едва узнал Сократа.

   — Зачем ты приходил в прошлый раз? — спросил Сократа Эвангел. — Ты хотел тогда отправиться в Сицилийский поход? Многие хотели воевать в Сицилии. Теперь это сделать проще: со спартанцами можно воевать здесь, в Пирее и Афинах. Надо было хорошо воевать там, в Сицилии, не пришлось бы воевать здесь. Но каким-то дуракам пришло в голову судить Алкивиада. Стратег Ламах погиб под Сиракузами, а славный флотоводец Никий зарезал себя за день до казни. Знаешь, у него были больные почки. Я хотел угостить его вином, но он отказался, хотя я говорил, что не возьму с него ни обола. Да, у него были больные почки, и поэтому он отказался от моего вина. А сколько тысяч афинян спартанцы сгноили тогда в своих каменоломнях! Говорят, что сорок тысяч. А теперь они гуляют по нашей земле, и никто не решается хорошенько напомнить им об этом. Знаешь, я уже не торгую вином, — пожаловался он Сократу. — Сын не разрешает. Говорит, что я не могу отличить обол от драхмы, а вино — от воды. Конечно, я стар и почти не вижу, но пальцы мои сами отличают, где обол, а где драхма. И язык сам знает, какое вино в кружке.

   — Как зовут твоего сына? — спросил Сократ.

   — Аристон.

   — Позови Аристона, — попросил Сократ. — И пусть он принесёт мне тёплого вина: я озяб и устал.

   — Тёплое вино стоит дороже, — сказал Эвангел уходя. — Чтобы нагреть вино, надо разжечь угли, а чтобы разжечь угли, надо добыть огонь, а чтобы добыть огонь, надо купить огниво, а чтобы купить огниво, нужны деньги, а чтобы добыть деньги, надо продать вино... — старый Эвангел ещё долго бормотал, ища под скамьёй сандалии, но Сократ не слушал его, он думал о Лисандре, который не так уж глупо вернул ему оскорбление: «Обойдите старика, как обходит вода безмозглый камень».

Пришёл Аристон. Он был так похож на своего отца, что Сократ, усмехаясь, подумал, не вернулся ли сам Эвангел, помолодевший чудом лет на тридцать. Поставив на стол тёплый кувшин с вином, он, совсем как отец, спросил, сощурившись:

   — А деньги у тебя есть, старик?

   — Найдутся, — ответил Сократ.

   — Столько, сколько нужно?

   — А сколько нужно? — спросил Сократ.

   — Все, — засмеялся Аристон.

   — Тогда тебе надо быть не продавцом вина, а бандитом, — сказал Сократ. — Или... — он подумал, говорить ли дальше, и сказал: — Или олигархом.

Пришёл Эвангел. Сам налил себе из принесённого сыном кувшина вина и стал жадно пить. Потом, отдышавшись, сказал Сократу:

   — Это на твой счёт.

   — На мой счёт ты можешь нить сколько захочешь, Эвангел. Тем более что расплачиваться с вами я буду деньгами Лисандра.

   — Лисандра? — Аристон переглянулся с отцом. — Ты сказал — Лисандра?

   — Да, да, — подтвердил Сократ. — Я только что встретился с ним на дороге. Он пригласил меня в гости, чтобы я поучил его уму-разуму. За это он мне хорошо заплатит. Скоро у меня будет много денег, Эвангел. Пей.

   — Выходит, что ты Лисандру друг? — спросил Аристон.

   — Выходит, что так.

   — Тогда уходи отсюда! — сказал Аристон, убирая со стола вино. — Пусть Лисандр угощает тебя.

   — Да, пусть Лисандр угощает тебя, — поддержал сына старый Эвангел. — Убирайся отсюда, Сократ! Сейчас же и уходи! Заплати за всё вино и уходи.

   — Ты назвал его Сократом, отец? Этого хвастливого старика ты назвал Сократом? — возмутился Аристон.

   — Но это действительно Сократ, — сказал Эвангел. — Как же мне его ещё называть...

   — Тот самый? — не поверил Аристон.

   — Да, тот самый, — сказал Сократ. — И поставь обратно кувшин, Аристон. Лисандр мне такой же друг, как и тебе. И может быть, только поэтому я пришёл сюда. Однако мне надо согреться, — посмотрел он на кувшин.

   — Прости, Сократ, но ты сам так неудачно пошутил, — извинился Аристон, наливая Сократу вина.

   — Да, ты неудачно пошутил, — сказал Эвангел и поставил под кувшин свою кружку.

Аристон долго не возвращался. Уже и вино кончилось, и Эвангел уснул, свесив голову на грудь. А потом и солнце закатилось. Сократ разбудил Эвангела и попросил зажечь плошку.

   — Чтобы зажечь плошку, нужен огонь, а чтобы добыть огонь, нужно купить огниво, — принялся за старое Эвангел, — а чтобы купить огниво, нужны деньги, а чтобы добыть деньги, надо продать вино...

Когда Эвангел вернулся с зажжённой плошкой, Сократ спросил его:

   — Что же нужно для того, чтобы добыть вино?

   — А об этом сказал Гесиод, — ответил Эвангел, потёр ладонью лоб, опёрся обеими руками о стол и принялся читать стихи:

Вот высоко средь неба уж Сириус стал с Орионом,Уж начинает Заря розоперстая видеть Арктура:Режь, о Перс, и домой уноси виноградные гроздья.Десять дней и ночей непрерывно держи их на солнце,Дней на пяток после этого в тень положи, на шестой жеЛей уже в бочки дары Диониса, несущего радость[123].

   — Вот и получается, — продолжал Эвангел, — что как только наступит двадцать первый день метагитниона[124], когда Арктур восходит вместе с зарею, так и беги срезать грозди, суши их на солнце, томи их в тени, дави их в бочках — а там уж Дионис сам позаботится, чтобы вино созрело...

   — Прекрасно! — похвалил Эвангела Сократ. — Вот и я прочту тебе стихи, которые сочинил митиленец Алкей:

В глубокодонные чаши,Хмелю налей — не жалей.День угасает — не страшно:В плошках пылает елей.

Слава Семелину сыну[125],Давшему людям вино!Чаши, мой друг, опрокинем,Пусть обнажается дно.

Чаши возьмём голубыеВина — краснее, чем кровь.Выпьем, пока молодые,За Диониса! И вновь![126]

В тёмном коридорчике, соединявшем комнату Эвангела с лавкой, кто-то ударил в ладоши.

   — Ай да старики! — сказал Аристон, входя. — Выпили всё вино и читают друг другу стихи. Правду говорят, что вино возвращает старикам молодость. Слава Вакху! Знакомьтесь!

   — Слава Вакху! — сказал человек, пришедший вместе с Аристоном. — Хайре, Сократ! Хайре, Эвангел!

   — Друг Фрасибула, — представил Аристон вошедшего и добавил, обращаясь к Сократу: — Тот, кого ты ждёшь. Его зовут Леосфен.

   — Хайре, Леосфен, — сказал Сократ. — Здоров ли Фрасибул?

   — Фрасибул шлёт тебе привет, — ответил Леосфен, садясь к столу. Табурет под ним заскрипел, а тонкая столешница под его локтями прогнулась — так огромен был Леосфен. Сократ порадовался тому, что у старого славного флотоводца Фрасибула есть такой сильный человек, который кулаком уложит, пожалуй, и быка.

Аристон увёл отца, и Сократ остался с Леосфеном наедине.

   — Скоро ли? — спросил Сократ.

   — Да, скоро, — ответил Леосфен. — Как только Лисандр уйдёт из Пирея. А это произойдёт со дня на день — флот уже готов к отплытию.

   — Но в Афинах остаётся сторожевой отряд Каллибия.

   — Каллибия я убью сам, — сказал Леосфен, помрачнев. — Я должен отомстить ему за смерть моего друга Автолика.

Каллибий, командир спартанцев, разместившихся на Акрополе, откуда они могли обозревать все Афины, был виновен в смерти знаменитого атлета Автолика лишь косвенно: однажды, проходя мимо Автолика, он замахнулся на него палкой из-за того, что тот не уступил ему дорогу. Тогда взбешённый Автолик схватил Каллибия за ноги и отбросил, как отбрасывают бревно. Каллибий не решился вступать с Автоликом в поединок, но пожаловался на него Критию. Критий в угоду Каллибию приказал казнить Автолика.

Сократ рассказал об этом Леосфену.

   — Тогда и Крития, — сказал Леосфен. — Никому не будет пощады.

Флотоводец Фрасибул собирал войско в соседней с Аттикой Бестии, в Фивах. Фиванцы в ответ на постановление Лакедемона, по которому все афиняне, жившие в Ионии и на других островах, изгонялись оттуда спартанцами и возвращались в порабощённые Афины, открыли для беглецов все свои города и дали им приют. Фрасибул сказал, что это решение фиванцев достойно подвигов Геракла, так как является истинно эллинским и человечным. Они помогли Фрасибулу вооружить беглых афинян и создать сильное войско, которое теперь готово было выступить против спартанцев и олигархов ради освобождения Афин.