Половецкий след - Посняков Андрей

– Вот и я говорю – радость, – с важностью покивал Неждан. – Надо нашим сказать – пусть готовятся к встрече! Поскачу… А ты пока здесь…

– Ага… Эх, радость-то какая, Господи-и-и!

Конечно, к своим Неждан Лыко не поскакал и в лагерь уже не вернулся. Поехав вдоль реки, скрылся из виду и резко повернул коня в степь. Лучше уж половецкий плен, чем обвинение в предательстве и позорная казнь! Хотя и плен – невелика радость. Злато – полученные за предательство византийские солиды – Неждан хранил при себе, в поясе. Так ведь отыщут, собаки, отберут!

Но что оставалось делать? Лагерь – верная смерть. Или в яму земляную бросят, пока дознанье, тоже – вещи все отберут. Не многим лучше половецкого плена, даже хуже. Искать бродников – Кочубара и его людей? Ищи, ищи – степь большая… Да и нужно ли их искать? Если что, Кочубар и сам найдет, даже и дома. А уж вернуться домой лучше всего с купцами, про которых как-то обозный староста говорил. Война торговле не помеха, наоборот! Многие с половцами торговали, иные же – по Залозному шляху через Великую степь, через земли алан и касогов выходили к грузинскому царству и дальше – в Персию. Много чего везли. Еще по левому берегу Днепра проходил другой степной шлях – Соляной. Правда, Залозный был куда ближе – через половецкий город Шарукань он тянулся до самого Переяславля, где встречался со шляхом Соляным.

До Залозного, до Шарукани – примерно день пути. Всего-то! Да неужто он, Неждан Лыко, купеческий караван не найдет? Староста обозный не зря ж про гостей заморских говаривал. По реке Колчан, вверх по течению, потом на север свернуть… Мелких половецких шаек по пути нет, как и бродников – богатые караваны таким не по зубам, а крупные силы разбиты. Самое время торговать – грабить некому!

Что ж – в путь!

Подогнав коня, Неждан приосанился и повеселел. Все ведь у него было: и золото, и огниво, и с луком и стрелами саадак. И даже шестопер! И меч у пояса… Вот только кольчугу со шлемом снять бы надо – жарко. К седлу приторочить, бросить жалко… Да и зачем бросать?

Что там потом, дома? Как оправдаться? Да так и оправдаться – мол, поехал в лагерь да угодил в полон. Потом бежал – и вот, дальше – с купцами… Что же касаемо Михайлы-сотника, то и тут что-то придумать можно, время на то будет. Сказать, мол, что и сам тогда в ловушку попался – едва ушел. Да-да, так и сказать! Это сейчас не поверит сотник, начнет поверять, вот и будешь ходить под подозрением или в яме сидеть. А там, дома… Там и время пройдет, и много чего забудется… и многих еще убьют, может даже – вот было бы славно! – Михайлу…

Первым делом Михаил направился к воеводе. Спешился у шатра, кинув поводья подбежавшим слугам, встал, дожидаясь, у шатра, прямо напротив пары дюжих молодцов стражей. Один из стражников тотчас же заглянул в шатер, доложил и обернулся:

– Входи, господине. Воевода-батюшка сей же час примет!

Ну, еще бы не принял…

Перекрестившись, сотник вошел в шатер:

– Разрешите, господин воевода?

– Эх, Миша, Миша… – Охрятьев коршуном налетел на вошедшего, особой радости на его несколько осунувшемся лице было не видно, скорее – тревожная озабоченность.

– Садись… На вон, читай!

Федор Анисимович кинул Михайле грамотку – то самое пометное письмо.

Не так и много света давала горевшая на столе восковая свечка. Щуря глаза, сотник прочитал наветы и расхохотался!

– Вот это да!

– Ты чего ржешь-то? – подозрительно покосился Охрятьев. – Тут плакать надо, а он ржет, как половецкая лошадь. Что, смешно очень?

Сотник повел плечом:

– Да нет, смешного тут мало. Скорее – глупо.

– Что значит – глупо? – усевшись напротив, удивился воевода.

– Да все!

Михайла покусал губу, испытующе поглядывая на начальство. Да, обвинения-то серьезные… Но коли б хотели арестовать, так уже бы схватили да стали бы пытать! Значит, лично господин воевода (считай, полковник или даже генерал-майор) заинтересован несколько в ином. Хочет выслушать оправдания… Ну, что ж!

– Ну, начнем по пунктам… – сотник азартно сверкнул глазами. – Вот пишут о военных действиях… Зачем? Что, вы, батюшка воевода, их не знаете, что ли?

– Ну и зачем? – Охрятьев поиграл желваками.

– А затем, чтоб себя показать! – сказал, как припечатал, сотник. – Мол, я – враг, но все про вас знаю, и это мне все проклятый предатель – Мишка-сотник – поведал-рассказал. Так?

– Допустим, так… – обернувшись к пологу, воевода велел принести квасу.

– И что же он знает? – продолжал Миша. – Да ничего такого, чего не знал бы не только наш самый последний ратник, но и любой половецкий воин из Боняковых веж. Вот пишет – тут прорвались, там ударили, там устроили засаду… Так это ж и без него всем известно! Вот тут про тайные слова да пути-дорожки… Опять – одни общие фразы. А где примеры? Какие именно слова? Какие дорожки?

– Ну, вообще-то да, – согласился воевода, самолично разливая принесенный слугой квас по двум большим кружкам. – Ты, Миша, кваску-то испей!

– Благодарствую…

Сотник не стал отказываться, выпил, после чего вновь перешел к письму. Ничего в этом не было сложного – одна управленческая наука! Каждое «разгромное» послание чаще всего таковым лишь кажется. И если разобрать его по пунктам, то каждый пункт вполне можно оспорить… или, на худой конец, выставить нелепым или смешным.

– А тут я даже зачитаю: «Ныне сей сотник за дела свои презлые Конджаком-ханом привечен, и оный Конджак дщерь свою Кайрану замуж за Михайлу выдаети!»

Прочитав, Михайла снова хохотнул:

– Ну, как так писать-то можно? Во-первых, кто такой Конджак? Мелкий степной князек, он и повоевать-то с нами толком не успел – опоздал к сражению. Случайно иль специально – другой вопрос, но – опоздал. И с чего бы тогда ему меня привечать?

– Да-да, – хитро прищурился воевода. – С чего? Объясни, пожалуй.

– А с того, что ему меня привезли и все про меня поведали! Враги мои, господин воевода… Мои и всего моего воеводства. Они от самого Турова за мной следили… Всю дорогу палки в колеса ставили! А вот здесь – достали. Продали половцам… Едва сбежал! Теперь бы еще перед вами, Федор Анисимович, оправдаться!

Охрятьев почесал затылок:

– Так ты про невесту-то не рассказал! Было аль нет?

– Да было, – Миша махнул рукой. – Как узнал, что сотник да в ратных делах сведущ – так дочь свою не пожалел! А она меня чуть не прирезала.

– Эт за что ж?

– У нее, Федор Анисимович, свой жених есть… Да и у меня дома, в Ратном – невеста. Которая…

– Знаю, – неожиданно перебил воевода. – Некто Иулия, лекарка и ведунья.

Михайла едва не поперхнулся квасом! Вот это номер… однако!

– Что смотришь? – хмыкнув, Федор Анисимович потянулся к кувшину. – Я ж – воевода! Обязан все про своих людей знать. Особливо про сотников. И ежели б о тебе все не вызнал – сейчас бы по-другому разговаривал. Или не разговаривал бы вообще. Как тебя взяли?

– На живца… Своих выручать поехал… – сотник поник головой, но ту же вскинул глаза. – Пока не могу сказать кто – проверить надо. Может быть, и само собой все вышло. А может, и постарался кто-то.

– Давай, давай, проверяй… Опосля доложишь!

Миша тут же вскочил на ноги:

– Есть, товарищ гене… господин воевода!

Гибель четырех человек сильно расстроила сотника. Еще бы, для такого небольшого отряда потеря была велика. Четверо воинов! Подставились, словно дети… Или не подставились? Их подставили… Что же, враги откуда-то узнали пароль? Тайное слово, менявшееся каждый день.

Да, выходит, узнали. Иначе как бы подобрались так близко?

Еще пропал Неждан – это выяснилось уже ближе к вечеру, после смены караула.

– Вообще-то, он сюда поскакал, в лагерь, – тряхнув выгоревшей на солнышке челкой, пояснил непоседа Глузд. – Ну, мы как вас заметили, он и… Ну, дескать, встречу организовать…

– Так он до нас и не доскакал, – бугаинушка Ав-раамий повел могучим плечом. – Может, завернул к реке? Там верши поставлены…