УДАР ИГЛЫ - Илья СТАЛЬНОВ

Обозленные тургаузы схватили меня за руки, содрали женскую одежду и потащили на задний двор, где и бросили в большую яму, в дальнем углу которой лежал труп. Судьба моя, казалось, была предрешена.

Предутренние часы в глубокой яме оказались мучительными для моего тела, но не для духа. Меня бил озноб, холод сковывал все члены, но в душе, как это ни удивительно, воцарились покой и умиротворенность, каковые бывают ниспосланы человеку свыше после исполненного им долга и завершения земного пути.

Со страданиями тела мне удалось кое-как справиться, у своего несчастного бездыханного соседа я позаимствовал овчинную накидку, вывернул ее наизнанку и закутался в нее.

Мысли мои текли плавно. С одной стороны, я пытался осознать, что же произошло со мной, но, с другой стороны, наслаждаясь снизошедшей на меня умиротворенностью, постоянно впадал в отвлеченные рассуждения о вещах вечных и всеобъемлющих – что есть добро и зло, влияет ли на их оценки положение оценивающего и то, что благо для одного, то для других может стать отнюдь не благом. Мне припомнился на этот счет один из разговоров с Осиповским.

Тесная комната, за окном – мороз и снег, скрежет полозьев, ущербный месяц на темном звездном небе.

– Вспомните слова Бёме, – говорил Осиповский. во всем сущем есть противоречие, даже в Боге. Бог и дьявол есть две стороны одного явления.

– Ну а если взять утверждение англичанина Джоржа Беркли, что все идеи мира потенциально существуют в божественном уме, но реальное существование получают лишь в душе человека. И тогда получатся, что единственным полем сражения между добром и злом становится наш ум. Кто победит в этой борьбе – добро или зло, по большом счету неважно, ибо и в том и в другом случае человек ощущает себя одинаково правым, и нигде ему не найти ни подтверждения, ни опровержения этой истины. И мир, и Бог равнодушны и холодны.

– Ваша эрудиция, мой друг, растет, что является фактом похвальным, – усмехнулся Осиповский, который в тот вечер выглядел каким-то усталым и опустошенным. Он махнул рукой. – Хотите знать мое мнение? Все эти теории – пустая болтовня людей, забавляющихся ими словно картежной игрой. А суть проста – есть две пронизывающие мир силы: Добро и Зло, сила созидания и сила разрушения. Они – как в душах наших, так и в каждой молекуле. Это, друг мой, не предположение – это знание. А философия нужна лишь для того, чтобы разум человека покинул тесные стены обыденности и мелких забот и честно решил для тебя, чему и кому он должен служить…

Добро и зло, созидание и разрушение, Свет и Тьма – так все просто! Ну а если подойти с этими мерками к конкретной ситуации, хотя бы к той, в которой я сейчас оказался? К тем людям, с которыми я столкнулся i в действиях которых ничего не мог понять? Ну конечно, я служу добру, мои противники – злу. Ну а если они считают иначе и думают, что к добру и благу нацелены именно они, а я ничего не понимаю и только мешаю им? Ведь я же не знаю их истинных целей, что за Великий, которому они служат? Где же тот арбитр, который нас рассудит?

Скорее всего в этом мне уже не разобраться, поскольку жить оставалось совсем недолго. Хотя… Глупости, ничего мне османы не сделают. Я же как-никак спаситель самого сераскира. Должно же у них быть чувство благодарности…

Потом мне вспомнились слова кривоногого барона о каком-то узле, связанном с именем русского князя. Именно ради смерти этого князя посылал своего помощника барон, но тот, к счастью, не смог выполнить задание. Интересно, кто же все-таки этот князь? В голову приходило несколько сиятельных имен, но кому отдать предпочтение? Ведь жертва была выбрана исходя из какого-то извращенного и таинственного хода мыслей, и логика тут ничем не могла помочь. Но кто бы это ни был, все равно приятно ощущать себя спасителем одной из столь важных особ. К сожалению, спасенная жертва никогда не узнает о том, кому она обязана жизнью.

Минули остаток ночи и следующий день. Хорошо еще, что мои мучители догадались утащить труп, кинули мне теплую дерюгу, накормили какой-то жидкой дрянью. Несмотря на голод, я смог съесть лишь немного. К вечеру спокойствие в моей душе сменилось злостью, потом отчаянием, потом каким-то отупением.

Когда я задремал, то приснился мне престранный сон. Конечно, ничего из приснившегося в действительности не происходило, но картина отличалась стройностью и последовательностью.

… Роскошные апартаменты в Яссах. Бал в доме князя Потемкина Таврического. Горит множество свечей. Вальсирующие пары, кажется, вовсе и не ступают по паркету, а плывут по воздуху, так плавно скользят в Еще ноги партнеров.

Издали мне показали Самого. Григорий Александрович в генерал-фельдмаршальском мундире сидел за столиком и играл в карты. Рядом с ним суетилась маленькая невзрачная личность, пытавшаяся во всем служить великому человеку. Тип этот подавал Потемкину карту из колоды, льстиво подносил табакерку или стакан с вином. Но насколько подобострастен он был отношении князя, настолько же небрежен в обращении с остальными игроками.

– Это сам господин Бергсон, – услышал я восхищенный шепот за своей спиной. – Видите, видите, как благоволит к нему его превосходительство? Я вспомнил, что приглашен на бал в качестве гостя князя. Я приехал в Яссы всего на несколько дней для того, чтобы заключить договор со ставкой командующего на поставку армии новых контрмин моей конструкции. Тогда же и воспоследовало это приглашение.

Григорию Александровичу надоели знаки внимания, оказываемые со стороны Бергсона, неожиданно он бросил карты на стол и небрежно сказал:

– Как жарко! Пойдем купаться.

Вместе с другими гостями я отправился в летний сад резиденции князя. Впереди я видел все того же Бергсона, козликом скакавшего вокруг своего могущественного покровителя.

– Где же мы станем раздеваться? – спросил Бергсон, преданно заглядывая в глаза князя и поглаживая накладку на залысинах лобной части головы.

– А зачем нам раздеваться? Пойдет и так, – ответил князь и прямо как был в парадном облачении вошел в воду пруда.

Бергсон было отстал, но его подхватили под белы и, заведя на глубину, окунули в воду прямо в вицмундире. И окунали до тех пор, пока вода не смыла с его головы волосяную накладку.

После купания князь переоделся во все сухое, а вот Бергсон за неимением смены платья вынужден был танцевать в мокрой одежде, служа всеобщим посмешищем. Мелким бесом прыгал он в центре залы, а вокруг него водили хоровод царедворцы. Над лысиной Бергсона торчком стояли волосяные рожки…

Очнулся я от шума и сдавленного вскрика, как я понял, предсмертного. Тело охранника сверху упало прямо к моим ногам. Его горло было аккуратно перерезано от уха до уха. Я поднял глаза и тоже вскрикнул. В узкой горловине ямы показался силуэт… Бог мой, ну вылитый Бергсон из моего сна. Даже рожки есть, Я ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, не продолжается ли мой сон наяву. Похоже, в гости ко мне заявился сам сатана!

– Тебе хорошо здесь, убогий? – раздался сверху знакомый голос.

Ох, да это же кривоногий барон! Я даже почувствовал некоторое облегчение. По крайней мере все ясно без какой-то там чертовщины.

– Лучше не бывает, – буркнул я.

– Я рад. Тебе будет еще лучше! Этой ночи тебе не пережить. К сожалению, смерть твоя будет легкой, и я не смогу насладиться видом твоих мучений. Ты умрешь быстро, а это непорядок. Но ты все равно умрешь. Ведь ты посмел встать на моем пути.

– Кто ты таков? Какому государю служишь?

– Государю? – захохотал барон. – Неужели ты думаешь, что я способен служить и являть чудеса изворотливости и смелости ради какого-то чахоточного придурка в короне, каковой вполне серьезно считает, что правит этим миром? Ты глупее, чем мне казалось. Я с теми, кто действительно правит миром. Я – один из тех, кто им правит. И я стану одним из первых, кто правит им!

– Так кому же все-таки ты служишь? Кто такой ваш Великий?

– И это ты слышал… У тебя острый слух, и он значительно укоротит твою жизнь.

О моей смерти барон говорил как о вопросе предрешенном, и мне оставалось лишь тянуть время, надев на помощь стражников.

– Великий – это тот, чья тень простирается над всем сущим, по чьей воле падают звезды и тонут континенты. Он – ум, сила, он – энергия, питающая наши стремления. Он – мощь, но не слабость и благодушие.

– Сатана, – прошептал я.

– Сатана. Верховный демон Тьмы! Люцифер, Вельзевул – каких только имен не придумал для него человек. Тебе, который считает, что поклонение Иисусу, жалкому сыну человеческому, есть цель жизни, не понять никогда, каково ощущение власти истинной силы, истинное, не скованное ничем блаженство тьмы. Равно как не понимаете вы, жалкие слюнтяи, что все обречены. И обречены не на царство Христово, как ют ваши ложные и глупые проповедники, погрязшие мелких страстях, а на великое царство Антихристово, царство великой, всепоглощающей тени и не менее великой, карающей и возвышающей ночи.